— Да, сэр.

— Не дакайте мне, — рявкает постоялец, не на шутку расходясь. — Лучше примите меры!

— Сию минуту, сэр, — отвечаю я.

— Чудесно! — орет он и кладет трубку.

— Обслуживание номеров? — интересуется Дерек с кожаного кресла.

— Угу. Американец заказал бифштекс.

— Опять, — ворчит Дерек. — Почему у них вечно проблемы? Великий труд — сварганить на завтрак яичницу с беконом! Сходить к ним?

— Не беспокойся, приятель, — говорю я, прикидывая, что во время похода на кухню смогу быстренько выпить чашку кофе. — Я сам.

— Ступай, — милостиво позволяет он. — Буду за хозяина, пока не вернешься.

Дерек славный человек. Работает швейцаром и ночным портье двадцать с лишним лет, пять последних — в нашем отеле. Пост получил по наследству от дяди. Эта гостиница более престижная, чем четырехзвездочная развалина за углом, где Дерек трудился раньше. Он постоянно твердит, что свое место тоже передаст кому-нибудь из трех сыновей. За неделю ему в карман, бывает, попадает более тысячи фунтов — такую работу, конечно, лучше бы сохранить за семьей. Однако все меняется. Те времена, когда посты консьержей и швейцаров переходили от отца сыну, почти миновали. Ультрамодные отели типа «Сандерсон» или «Метрополитен» все больше предпочитают, чтобы у их парадного входа красовались мужчины-«экспонаты» с подиума, а другие гостиницы охотно становятся звеньями крупных корпораций, для которых традиции больше практически ничего не значат.

— Принести тебе кофе? — спрашиваю я уже у самой лестницы.

— Нет, спасибо, дружище. — Дерек вздыхает. — Мне дежурить меньше часа. Если выпью кофе, не усну.

Уснуть… Господи, думаю я, спускаясь к кухонным помещениям и столовой для служащих, всем нам страшно не хватает сна. Никто из гостиничных работников толком не высыпается. Еще нет и семи двадцати, а первая смена на кухне пашет по меньшей мере два часа. Шеф-повар приехал примерно в пять утра. И до сих пор следит за тем, как варят сосиски. В районе пяти тридцати он начал готовить завтраки служащим, а с семи будет кормить постояльцев.

В подвальном этаже пахнет белилами и беконом. В коридорах так жарко и душно, что тяжело дышать. Вхожу в кухню — воздух тяжелый от масла, на котором жарится сотня яиц. Перед громадным бруском из нержавеющей стали единственный парень: лицо серое и блестит от жира. Глаза будто стеклянные, взгляд устремлен вперед, прикован к яичницам. Парнишка довольно молодой, лет двадцати с небольшим. Я его не узнаю. Наверное, новичок. Текучка среди ребят на кухне довольно высокая. Кому охота вкалывать в этом аду по пятнадцать часов кряду? Впрочем, если преодолеешь все испытания и дослужишься до помощника главного повара, уходить расхочешь. Повара, которые знают толк в своем деле, получают более ста тысяч в год; если же твое имя появляется над главным входом, заработок увеличивается в три, а то и в четыре раза.

Кричу, но парень меня не слышит. Может, из-за шипения на плите, или же бедняга так устал, что отключились мозги.

— Эй! — снова выкрикиваю я. На этот раз он поворачивает голову. — Янки из пятьсот четырнадцатого желает знать, что с его бифштексом.

На лице повара почти ноль эмоций. Не говоря ни слова, он быстрыми резкими движениями указывает лопаткой в дальний конец раскаленной плиты — туда, где шипит бифштекс.

— Долго еще? — спрашиваю я, и парень машет поднятыми указательным и средним пальцами, что я расцениваю как две минуты. — Хорошо. Побыстрее.

Повар не реагирует. Поворачивается к подносам за своей спиной, на которых разложены ножи, вилки, салфетки, тосты, стоят солонки и перечницы, и начинает заполнять тарелки яичницами. В некоторые кладет по ложке омлета из большого бака. Потом добавляет по паре ломтиков скользкого бекона, что лежат слева под ярко-желтым светом ламп. Все выглядит довольно омерзительно, но, странное дело, миновав коридоры, остыв и оказавшись перед клиентом в номере, блюдо примет вполне сносный вид. Платят за это удовольствие немало: полный английский завтрак в высококлассном столичном отеле стоит от двенадцати с половиной до двадцати пяти фунтов. Нам, конечно, это выгодно: на приготовление одной такой порции затрачивается менее пятидесяти центов.

Выхожу из кухни; в соседней комнате звонит телефон.

— Алло? Отдел обслуживания номеров, — отвечает другой облаченный в белое парень.

Мчусь прямо по коридору в столовую для служащих, мечтая выпить кофе. От запахов из кухни тянет покурить. В столовой все время прохладно и сыро и пахнет дешевыми сигаретами, независимо от того, что сегодня в меню. Впрочем, нельзя не признать, что еда здесь вполне ничего. Если учесть, что на человека расходуют около фунта двадцати центов в день, кормят нас всех и что большинство работников съедают за смену по меньшей мере два основных блюда, не так уж и плохо. К тому же нам нередко перепадают остатки со вчерашних банкетов: салаты не первой свежести, выпечка к чаю. Бывает, даже немного рагу из баранины, тушеного мяса с овощами, реже чили кон карне. И непременно приправа карри, которую готовят для уборщиков из Бангладеш. Эти ребята приезжают к полуночи и все вокруг вылизывают. Когда я вхожу, двое из них еще не ушли с ночной смены. Сидят, согнувшись над тарелками, будто боятся, что у них отнимут еду, даже не разговаривают.

Прошу чашечку черного кофе и сажусь напротив парня в коричневой спецовке, по-моему, поляка. Я вовсе не расист, но есть вещи, которые в отеле принимаешь как должное. Всем известно, что, во-первых, большинство гостиничных техников поляки. Во-вторых, что ночные уборщики в основном из Бангладеш. В-третьих, что среди горничных не встретишь англичанок.

Помню, в одном отеле, где я работал прежде, был разносчик белья англичанин. Всем нам это казалось немного странным, но мы помалкивали. Ему было пятьдесят с хвостиком. Казалось, его что-то гнетет, однако никто ничего о нем не знал. Однажды разносчик не выдержал и на глазах у всех нас залился в столовой слезами, заявив, что ему невмоготу больше хранить свой секрет: как выяснилось, он зарубил жену топором и отсидел в тюрьме. С тех пор в отеле его больше не видели, а я ни разу не сталкивался с соотечественником-разносчиком белья или британкой-горничной.

Кофе и сигарета свершают чудо: сердце стучит быстрее, в голове проясняется. Смотрю на часы. Черт! Семь сорок пять. Куда подевалось время? Дую вверх по ступеням и влетаю в вестибюль. Моя сегодняшняя напарница, Лиз, приветствует меня ледяным взглядом.

— Где тебя носило? — спрашивает она, стараясь казаться суровой.

— Ходил вниз разобраться с обслуживанием номеров насчет одного заказа, — отвечаю я. — Между прочим, ты опоздала.

— На пять минут, — заявляет Лиз.

— Все равно, — говорю я.

Спорить с Лиз не имеет смысла. С ней предстоит работать целый день и лучше сохранить мир, ведь она из тех, кто долго помнит зло и, если захочет, может целое утро изводить молчанием. Ей около двадцати пяти, у нее светлые волосы и отличные сиськи; по таким куколкам сходят с ума мужчины средних лет. Лиз всегда загорелая, ее жесткие ресницы загибаются кверху, а ногти на пальцах рук — из прочнейшего нейлона. Наш с ней, Мишель и Беном график — четыре дня рабочих, один выходной и неделя ночных дежурств. Теперь, когда Мишель ушла, стало на одного портье меньше. Мы ждем ей замену, которая, надеемся, появится завтра.

— Какие-то проблемы? — спрашиваю я.

— Официантка Мари позвонила и сказалась больной, — отвечает Лиз.

— Мари? — Смеюсь. — Ничего удивительного. На празднике Мишель она соблазнила Джеймса из отдела закупок. И что же с ней, по ее словам?

— Пищевое отравление.

— Пищевое отравление? Не знал, что от джина с тоником может расстроиться желудок.

— Ну… — Лиз пожимает плечами. — Если судить по тому, что рассказал о вчерашнем вечере Дерек, уверена, «заболела» не одна Мари.

— Надо полагать. — Улыбаюсь.

— Думаешь, Мишель явится? — спрашивает Лиз.

— Надеюсь, — отвечаю я. — С удовольствием посмеюсь.

Звонит телефон.

— Ресепшн, доброе утро, — произносит Лиз низким голосом. — М-м-м. М-м-м. Ясно, — говорит она с присвистом. — Нет, боюсь, у нас не найдется противозачаточных таблеток экстренного действия. Но если вы подождете, в восемь придет наш консьерж Тони. Он наверняка знает, в какой ближайшей аптеке есть такие препараты. Хорошо?.. Гм, да. Я позвоню, как только он появится. — Кладет трубку.

— Здорово, что ответила ты, — говорю я. — Теперь никому не обидно: на прошлой неделе мне пришлось доставать тест на беременность.

8.00–9.00

Тони входит через вращающуюся дверь ровно в восемь. Пальто роскошное, костюм с иголочки, туфли сияют. Рубашка белоснежная в лучших традициях «Даз», черный галстук «Прада». Темные волосы аккуратно зачесаны набок. На губах та магическая улыбка, увидев которую хочешь стать его другом. Впрочем, дружить с Тони желательно и по многим другим причинам, отнюдь не только из-за улыбки.

Во-первых, он в курсе всего, что происходит в Лондоне. Этакий ходячий и говорящий справочник. Подскажет, где можно отдохнуть, вкусно поесть или потанцевать. Швейцары и вышибалы всех приличных клубов — его приятели. Тони знает, какая голливудская звезда в каком играет театре и куда знаменитости ездят выпить. Без проблем закажет тебе столик в «Айви», «Нобу», «Шикиз», «Вулзли» или «Гордон Рамзай». Раздобудет билет на представление, на которое уже нет билетов. Поможет провернуть сделку с дорогими машинами. Достанет девочек, наркотики и гомосексуалистов-проституток. Найдет подходящую виллу на юге Франции. Знает то чудесное местечко, которое его друг, тоже консьерж, заказал за астрономическую сумму для Кортни Лав. Судя по всему, это сущий рай на земле, только Кортни Лав им не насладилась: деньги заплатила, а приехать не соизволила. Тони организует все, что вашей душе угодно: выходные за городом, автобусную экскурсию по Лондону. Избавит от необходимости томиться в очереди у входа в Музей мадам Тюссо. Подскажет, где отремонтировать часы, почистить пистолет, выбрать лучшую в городе ткань для сари. Сделать покупки посреди ночи. Приобрести небольшой подарок для жены. Найти именно такие, как вы ищете, туфли. Золотистый знак консьержа с изображением ключей он носит на лацкане пиджака с гордостью; может, потому-то, что эти ключи особенные, перед ним и распахивается любая дверь в городе.