— Быстрее, госпожа, часу в обрез. Боюсь по вашу душу пришли. Кто-то очень настойчив. Вот сатана!

Она, доверившись ему во всём, подчинилась. Теперь минуту подумав, догадывалась о том, кто был в том рогатом образе и торопилась. В узелке оказался деревенская рубаха и сарафан. Принять образ женщины? Воззрилась на служивого. Тот поняв сомнения, кивнул.

— Ну. Ищут юнца безусого. Про бабу речи нет.

Кэт поняла. Переоделась. Спрятала мундир в узелок. Вопрошающе глянула на своего спасителя. Её глаза нетерпеливо изучали его лицо, ожидая от него дальнейших шагов. Он заметался взглядом: ища куда её спрятать… Упёрся в дуб. Кивнул Кэт на него. Приказал:

— Лезь, барышня, ховайся. Споймают, скажешься испуганной и немой. Подумают местная к обозу не причастная.

Крадучись, они пересекли открытое место, побежали. Он подсадил, Кэт быстро вскарабкалась повыше и спряталась в ветвях.

То, что разбойничков интересовала их карета, скоро стало понятным. Именно к ней и пробивались. Служивый, зная, что там спит молоденький вестовой, разыграл всё достоверно. Сражался сколько надобно было, а потом «струсив» убёг. «Стой, пока цел!» — неслось вслед и стрельба. «Счас!» — вывернул он фигу укрывшись в кустах. Михаил видел, как засунув кляп выволокли юнца, как довольные добычей быстро удалились. Подумал: «Вот так-так! Значит, ошибки нет. Охота идёт за женщиной Петра. Кому же она так заважает? И то не проста людина. Ишь какую рубку устроили… А с вестовым ничего страшного не случится. Разберутся, всыпят и прогонят». Тем временем рубка откатилась прочь, но могла в любое мгновенье возвернуться. Михаил заспешил. Как выяснилось, обоз большого прикрытия в их деле не давал. Значит, нужен риск. Понимал: в его руках своя же судьба и судьба Петра. Вот и принял решение немедленно двигаться вперёд. Раствориться. Вдвоём и верхом. «Лопну, а доставлю!» — закусил ус он. У Кэт оставшаяся часть дороги сохранилась в памяти беглыми, разрозненными клочками. Дорога тянулась, сдавалось, целую вечность, подгоняемые страхом погони, они знай себе гнали коней, а Москва как провалилась.

А с вестовым?… Так оно собственно и произошло, как охранник Кэт предполагал. Только с «прогнать» не получилось. Его доставили на глаза Светлейшему. Это и решило его судьбу. Со словами:

— О, только не это!.. Кого вы мне приволокли, канальи! — он определил его участь взмахом руки.

«Такой прокол!» Меншиков взвился точно укушенный змеёй. Вылезло его ротозейство теперь концами нежданно-негаданно. У-у-у, убил бы сволочь чужеземку! Но пока не получилось.

Гулко вышагивала солдатская смена. Ему повредила сон. Подняла ночные размышления. Мешало сну и всё остальное: слишком яркая луна, назойливые звёзды. Ветер и тот мешал. Меншиков ярился: «Ушла! Что теперь?» По углам мерещились рогатые рожи. Взяв подсвечник перенёс его на ночной столик, решил, что так уснёт лучше, но…

Когда Пётр узнал про нападение вороватых разбойных людей на обоз, то был сам не свой до тех пор, пока не вернулся к нему посланный с Кэт служивый. Рассказывать он в подробностях про все тёмные дела, случившиеся с ними, по настоянию Кэт не стал. Мало ли, останешься виноватым! Просто сказал, что всё обошлось. От разбойничков убереглись. И добрались они до престольной благополучно. В подтверждении чего он вручил ему письмо от неё. Прочитав с вниманием, царь был доволен. Торопливо не таясь, распечатал, забыв про чужие глаза, строки целовал. На тонкой разлинованной бумаге были выведены неровным почерком слова: «Питер, голубь мой…» Она отписывала, что все в доме с ней вежливы и любезны, чувствует она себя превосходно, только безумно скучает. Служивый диву давался такому чувству железного Петра. Сколько он его знал, тот не признавал ни чувств, ни эмоций… И вдруг к этому чернявому, кудрявому чертёнку в мужском мундире и со шпагой на боку такой запал. Есть с чего удивлению быть, побывшему ни в одном сражении солдату. Опомнившись, что ни один, царь поблагодарил верного человека и, велев помалкивать, отпустил отдыхать. Довольный Михаил сиял: «Какого там помалкивать, да я язык себе откушу». «При мне будешь. Нуждаюсь в таких», — был вердикт Петра. «Рад служить, Государь, верой и правдой Вам и Отечеству!»

Меншиков тоже его пытал насчёт Кэт и дороги. Тот лупил глаза, щёлкал каблуками и докладывал о дорожных разбойниках. Любезный Алексашка тянул улыбку хваля за храбрость. Ругал злодеев, мол, развелось канальев спасу нет.

А что оставалось ему?! В противовес Петру Меншиков ярился. Ещё бы! Это такой плевок Светлейшему. Из-за усердия этого недоумка — девчонка жива. В Москву она попала. До его дома добралась. Там зачинилась и сидит книжки с картинками листает. Тронуть её в своём собственном доме — это безумие. Придётся терпеть и ждать случая…

И вот они в Москве с «Викторией!» сами. Меншиков рвался домой. Но как бы не так!

Пётр держал Алексашку поодаль. Не выпуская из поля зрения. Холодные глаза царского любимца казалось, никаких чувств хозяина не выдавали. Кривлялся не без того, канюча, искал повод попасть в свои хоромы. Но не гадал, что царь так скоро съедет с оси. Тут началось…

— Заткнись, по зубам получишь. Герой дня и с окровавленной рожей, подумай какой конфуз ай-я-яй…

Но неугомонный Меншиков, с досадой крутанувшись на модных каблуках, не веря в такое и испытывая свою долю на прочность, полез опять:

— Я думаю, этому не стоит придавать слишком много значения, мин херц.

— «Он думает…» Да что ты говоришь, — сквозь зубы протянул Пётр. Он сгрёб его за ворот, свирепо встряхнул:- Меня ещё поучи…

— Мин херц, ты что мне не доверяешь? Да я кремень, — бил тот себя в грудь. Где там! Разговор поворачивался не в его пользу, и это его не просто не радовало, а озадачивало. Петровский кулак отбросил его к стене. Меншиков интуитивно прикрыл локтём лицо. Но царь взял себя в руки. С притворным равнодушием Пётр кривил ртом:

— Ну что ты, я тебя берегу, чтоб чёрт не попутал.

Меншиков повёл глазом. Гнев ещё клокотал в нём, но страшное было уже позади.

— Но ведь я… Да я хотел баньку заказать…

— Изобрази мне ещё мученика, — махнул он кулачищем так, что у Меншикова зашевелились усы. — Кто против — то баньки. Не будь так глуп, пошли, закажи. Аль людишек для оного не имеешь?! Сам похлопотать хочешь?!

— Как лучше хотел, — сделал несчастное лицо он.

Пётр шмякнул ладонью по спине.

— Доберёмся до твоих хором, попаримся. Я так с удовольствием!

Меншиков прикрыл глаза. «Поторопился с выводами. Гнева на мою морду ещё наскребёт». Он не планировал, хотел обойтись укоризненным взглядом, но вырвалось само:

— С ней?

Пётр прищурился, но не рассердился и даже слегка хохотнул:

— Какой ты у меня всё-таки умный. — И сверкая молниями страшных очей, направленных в самое сердце Меншикова гаркнул:- Ты должен знать, эта женщина только моя…

Меншиков, артистично изображая беззаботность, потирает руки:

— Что с ней теперь?

— Ждёт! Меня ждёт, так что зачем тебе та печаль. Прочь её и гуляем, — ухмыляется Пётр, опуская ладонь на плечо Алексашке. Тот кисло улыбается:

— Понятно. «Господи, по жердочке хожу. Неужели не удержусь. И всё же, как жаль, что она досталась царю, а не мне… Вот же сатана засела. Спаси и помилуй!» — А давай ей проверку устроим?

Послушав и проследив за манипуляциями любимца, Пётр свёл брови:

— Я те устрою… Палки хошь?

— Как лучше хотел, мин херц…

— И давай без глупостей. По-твоему, я слепой, ничего не вижу? — зло зыркнул Пётр.

Светлейший непроизвольно сжался. Бьёт в самое больное место. Чует, чует всё… Залепетал:

— Мин херц, мин херц… не изволь сомневаться.

— Ну-ко, ну-ко.

— Оставим спор — перекор.

Меншиков словив кривую усмешку царя закрыл рот и потупил голову. Самое время помолчать. Он краем глаза видел — Пётр не пьёт. Пригубив кубок, ставит на место. Больше забавляется причудам застольных бояр с какими те спаивают гостей. Самому ему изрядная порция медовухи не оказала своё целительное действие на его израненную душу и смущённый рассудок. Решив, что ничто не поднимает так дух, как хорошая выпивка он какое-то время пустился в неё. Только сумно — не помогло. У него перед глазами с тошнотворной ясностью возникло разгневанное лицо царя, в случае нарушения Алексашкой царского запрета. Ой-ё — ёй… «Нет, решительно не стоит рисковать», — убеждает себя он и отказывается от своей же затеи попасть в дом раньше царя. Пётр на взводе, как чёрт в него вселился. Точно — не девка, а ведьма. Лучше не стоит испытывать судьбу. Это не подсунутая Лефортом Анна. Эту он нашёл сам и башку оторвёт не успеешь перекреститься. Вон как блестят очи, ещё бы, не видел её с тех пор, как расстался. Оказывается, на свете есть то, что нравится Петру. И на это лучше не зариться. Вон, как гогочет, а сам напряжён и готов при случае оставить сей пир.

Подъехали они вместе. Карета, крутя красными колёсами, вкатила в кружевные ворота и встала посередь двора. Кэт, которой до оскомины надоело скучное одиночество и просмотревшая все глаза в окошко, выбежала встречать. Сафьяновые башмачки ярким цветком мелькали из — под подола атласной юбки. Но, увидев рядом с Петром наглого и не блиставшего застенчивостью Меншикова, лопотавшего ей перед её отъездом сюда про то, что он благодарен случаю познакомившему его с ней и тому, что она расположится в его доме, девушка застеснялась кинуться царю на шею. Хотя предвидеть то, что он появится в собственном доме, должна была. Она вся дрожала, находясь в постоянном страхе, что сделает что-нибудь неподобающее и неправильное с точки зрения морали. Осторожность и скромность победили. Смутилась и стала, теребя платье пальчиками, столбом. Царь, не обращая внимания на штакетник отгораживающий садик и мало задумываясь о той самой морали, перешагнул через заборик и рванул к желанной женщине. Правда, подойдя ближе, Пётр, увидевший её первый раз в женском платье, тоже застыл в изумлении и восторге: «Хороша! Какая головка, фигура, а внешность! И одета без глупой сентиментальности и старинной дури. Вся как надо!» Но заслышав рядом с собой Меншиковское хмыканье от невысказанного одобрения, а потом ещё и стон сквозь зубы: «Ничего себе кралечка, мин херц!» Возбуждённый Пётр рванул к ней и, подхватив, закружил: — «Катенька, свет мой, я так скучал!» Не почувствовать под рукой её возбуждения не мог. Обнимая, страстно притягивает к себе и горя огнём шепчет:- «Наконец-то!» Её дрожь вызвала в нём безумный порыв ласк. Нацеловавшись, развернулся к озадаченному Алексашке. Уйти с глаз? Стоять?