Священник замолк на некоторое время, будто из уважения к мертвым. Затем продолжил:

— Небеса передали, что он оказался жертвой ошибки, так они сказали! Возможно, он только попытался отравить себя. Но если он лишил себя жизни, по причинам, который ты и я в состоянии предположить, то мы должны оставить суждение об этом поступке Божественному милосердию. Не может быть, что мальчик, ради спасения которого было пролито столько слез, вознесено такое множество молитв, оказался потерян. Он, должно быть, в свой последний момент увидел истинный свет, и был прощен.

После очереднойq паузы, Отец Лозон добавил:

— Похороны состоялись сегодня утром, так как они не могли быть завтра, в воскресенье. Обстоятельства ускорили церемонию, которая, в любом случае, имела все основания, чтобы её провели скрытно. Я не стал извещать тебя, ибо твой приезд дал бы повод для пересудов. Я заставил Мориса признаться — он рассказал мне, что ему совсем недавно стало известно о вашей интриге. Но ни он, ни родители, не подозревают истину, которая останется между Богом и нами. Я мог бы сказать, что думал, будто представляю тебя на его похоронах, если бы моё собственное горе не оказалось больше того, что я мог вынести. Сейчас я могу тебе сказать, что надеялся направить мальчика в сторону священного служения. Он был создан для этого, создан, чтобы раскрывать и представлять вечные красоты.

— Поскольку это несчастье оказалось больше чем могло предвидеть человеческое предвидение, мы должны искать в наших душах утешения высшего порядка: смерть твоего друга хотя и оказалось такой, что должна вызывать осуждение, но она увела его от опасности впасть в ещё более худшее грехопадение. Он был на пути к этому, но его поистине ангельские свойства продолжали его защищать. Залог этого — в словах апостола Петра «Только чистый увидит Бога». Я был беспощаден, потому что защищал его чистоту, когда он пребывал в критическом возрасте. Дьявол более опасен утром, чем в полдень. Он стал автором этой трагедии; но есть Бог, который восторжествовал.

Эта длинная речь принесла Жоржу что–то вроде полного успокоения. У него не было веры подобным утешениям, но он чувствовал их успокаивающее воздействие. В словах священника он узрел отражение своих мыслей, и даже некоторых идей Отца де Треннеса. Примечательно, что он получил удовольствие от мысли о чистоте Александра. Но, как казалось Жоржу, стремление Отца де Треннеса к чистоте не исключало других стремлений; он сам любил Александра больше, чем его чистоту. Отец Лозон протянул ему два конверта.

— Вот записки, написанные тобой, и к тебе. Как и обещал, я не читал их. Сейчас я возвращаю их тебе без колебаний, только потому, что отныне ты знаешь, что все имеет свою цену.

Жорж взял конверты: секреты их дружбы вернулись к нему нетронутыми, но только из могилы. Затем Отец вручил ему небольшой глянцевый снимок.

— Ещё я отдаю тебе вот это, — сказал он просто.

На фотографии Александр спал в шезлонге; он выглядел еще более очаровательном, чем во время сна в поезде на пути домой перед пасхальными каникулами. Можно было различить линию его глаз, почти прямые брови, изгиб его губ, его маленькие, жемчужные ушки, завитки волос, исполняющие тихий, но радостный танец в честь его красоты. Его ладони лежали раскрытыми, словно в ожидании момента рукопожатия.

Жорж поднял глаза на Отца Лозона: теперь у него имелось доказательство того, что этот человек по–настоящему любил Александра.

— Я позабавил себя, сделав этот снимок во время рождественских каникул, — произнёс Отец. — В то время ещё ничто не заслоняло его глаза и не беспокоило его сердце. Вот таким он был в день своего первого причастия. Он прислуживал на моей всенощной. Его единственная гордость была в благости. Вот таким был мальчик, которого ты должен сохранить в своей памяти. Его закрытые глаза напомнят тебе о традиции колледжа молиться перед сном — «Сон есть отражение смерти…» И пробуждаясь к жизни, полной страстей, ты будешь помнить, что он умер.

Отец собрался уходить: он должен был увидеться с Братьями, и уедет вечером, после ужина. Направляясь к двери, он остановился у шкафа, в котором лежало антикварное кадило, и коснулся его кончиками пальцев. Словно этим простым жестом он возвращал истинной вере все, что от нее отклонилось.

Жорж был рад, что Отец не выказал желания встретиться с его родителями. Они могли обмолвиться о поездке, планируемой им на понедельник. Правда сейчас это не имело значения, и не вызвало бы никакого удивления. Но в этот день ему хотелось побыть одному. Наедине с Александром, как на свидании в оранжерее.

За ужином упомянули Отца Лозона. Его родители сожалели, что Жорж не попросил его остаться на ужин. Последовала небольшая шуточка на тему Святого Алексия, но не было никакого удивления, что ученики Отца настолько привязаны к нему, раз он так внимателен к ним. Это привело к размышлениям о достоинствах религиозных школ–интернатов, где учителя так внимательно следят за развитием мальчиков, наделяя их принципами, которые обеспечат их счастье в последующей жизни.

Отец Лозон попросил Жоржа встретить его после ужина и проводить на станцию. Епископ, с которым он обедал, проповедовал в Сен—Клоде на Троицу — с будоражащим громогласным ревом и дикими жестами. Тогда все улыбнулись при его описании ада — места, из которого никогда, никогда, никогда не возвращаются.

Дом епископа находился рядом с собором. Рядом с дверью Жорж прочитать надпись: «Ночной звонок для таинств». Что ж, он тоже был здесь ради таинств.

Епископ поздравил его с выдающимся появлением в газете. Чтобы не вызвать огорчения, Жорж был вынужден принять небольшой стакан ликера.

— Это хорошая тренировка для юноши, и помогает человеку быть хорошим христианином, — заверил его старший священник. Он был веселым священником. Но Отец Лозон проявил тактичность, ускорив процесс прощания. Он сказал:

— Мой юный ученик и я очень хотели бы на несколько минут посетить вашу церковь.

Скрытая дверь вела в огромный, темный неф. Старший священник включил электрический свет над дверью, а затем опустился на колени, там где стоял, на свету. Отец Лозон и следовавший за ним Жорж направились в основную часть церкви, оставшуюся в полумраке.

Они сделали крёстное знамение и Отец начал псалом для мертвых. Жорж думал, что забыл его слова, но они вернулись к нему, как только он запел. Он вспомнил De Profundis, фигурировавший в обряде Семидесятницы, в тот день, когда он впервые завоевал взгляд Александра в церкви колледжа. А ныне, навеки лишенный подобных взглядов, он пребывал в соборе — совершая один из тех благочестивых визитов, рекомендованных каникулярными правилами. Это привело его к мысли о подобном визите, в котором он косвенно участвовал: в том, состоявшемся во время пасхальных каникул, когда Отец Лозон посетил церковь в С. в сопровождении Александра, который ввел его в заблуждение. То вечернее моление в этот вечер завершали уже другие молящиеся.

Священник произнёс молитву, следующую за псалмом:

— Absolve, quaesumus, Domine, animam famuli tui, Alexandri… [погребальная молитва, завершающая 129 псалом]

Жорж был взволнован, услышав имя, произнесённое на латыни, и в контексте такого рода — имя, которым он в совершенно ином смысле заменял Ювенция. Здесь они были далеки как от Катулла, так и от Bien—Aimé [Возлюбленного, фр]. И он был тронут полумраком и уединением. Он вспомнил те дни, когда ходил в эту церковь, готовясь к своему первому причастию; когда был таким же невинным, как Александр в то время, о котором говорил Отец Лозон. Он встретился с верой своего детства. От верований в знаки и предзнаменования он пойдёт дальше.

Священник молился в одиночестве и в тишине, но у Жоржа неожиданно появилось ощущение, что его участие в молитве сейчас гораздо больше, чем, если бы он, не вдумываясь, повторял слова молитвы за Отцом. Тихая молитва Отца находила отклик в сердце Жоржа, и вся эта трагедия приобрела для него новый оттенок. Он стал считать, что источником случившегося стал не флирт между мужчинами, и не замыслы судьбы, а нечто другое. Он вспомнил о понятии «имманентной справедливости» [награда или наказание содержатся в самом акте произведенного действия (удовлетворение от сознания выполненного долга, которое испытывает добродетельный человек; чувство одиночества, не покидающее злого человека; дискомфорт от несварения желудка у обжоры и т. д.)], втолковываемом на уроках религиозного обучения. Александр и он были наказаны за свои грехи. Они не совершали грехов, в которых он ложно обвинил себя ради собственных целей; грехов, в которых, как знал точно Отец Лозон, Александр был неповинен; но они совершили другие. Они осквернили таинства, святые места, и литургию. Бог, которого они игнорировали, свершил над ними Святую месть. Неужели Жорж действительно думал, что может получить покровительство античных богов? Если так, то пришёл его черёд произносить: «Ты победил, Галилеянин!» [По легенде эту фраз произнёс смертельно раненый в сражении с персами римский император Юлиан, противник христианства. Галилеянин — Иисус Христос] Следовательно, трагедия Александра стала христианской, как у Полиевкта, или Отца де Треннеса. И, подобно интимному разговору последнего; подобно тому персонажу из пьесы, которому так громко аплодировало приходское духовенство, трагедия завершится словом «Бог». Отец Лозон оказался тем, кто произнёс последнее слово.

Но Жорж отказывался это признавать. Как в прошлом, так и сейчас он гнал подобные свои мысли прочь. Немыслимо, чтобы Александру пришлось предстать перед судом святых Тарцизия и Панкратия. Небеса добродетельного Декалога и Николя Корне не для него. Смерть не вернула его Богу, а послала к другим Небесам, в рай для тех, чья сияющая юность заставила удалить их с земли ради того, чтобы они стали богами. Его компаньонами будут Гиацинт и Дафнис. Это в честь его великолепия, обещающего стать бессмертным, постоянно горит у алтаря маленькая красная лампада — лампада огня и пламени, лампада любви, которая столь же сильна, как и смерть. Её цвет, вопреки всему, не станет ни цветом крови, ни цветом греха; её первая символичность в глазах Жоржа и была истинной.