… Собака выскакивает из дома прямо на мостовую, где с бешеной скоростью мчатся машины, ее дети кричат от страха, и она видит все это и ничем не может помочь. Или они с Тео едут куда-то на поезде, который вдруг из-за каких-то неполадок останавливается; она сходит, желая немного прогуляться, и тут состав трогается; она бежит, пытаясь его догнать, но поезд все убыстряет ход и вскоре пропадает за горизонтом, а вместе с ним и Тео…

Она просыпалась вся в холодном поту. В зеркале глаза ее с темными кругами под ними и набухшими веками смотрели на нее с откровенным осуждением. И каждый вечер во время ужина, когда они, словно отбывая наказание, сидели, уставясь в свои тарелки и едва притрагиваясь к еде, за столом царило гробовое молчание, лишь изредка нарушаемое пустыми, ничего не значащими фразами. Безысходность была полной. Они с Тео находились в лодке, плывущей по воле волн в никуда. Внутри у Айрис все словно онемело.

И вот однажды в мозгу ее вспыхнула вдруг мысль, удивительная и леденящая в своей ясности: если ее не станет, всем от этого будет только лучше. Джимми уже твердо стоит на ногах, Стив, что бы она не предпринимала, или выплывет, или пойдет ко дну, Лауре, одной из немногих счастливиц на этом свете, во всем всегда сопутствует удача, а Филипп… Ну, Тео как-нибудь возьмет себя в руки и позаботится о нем – один ребенок не требует таких уж больших забот.

Немедленно вслед за этой мыслью пришла другая: ты не должна так думать, это дурно; а ну-ка, встряхнись, съезди куда-нибудь, и все пройдет…

Она стояла в магазине у прилавка, за кучкой старых дам, пытаясь вспомнить, что ее сюда привело. Дамы, вероятно, вдовы, оживленно обсуждали свои планы, собираясь пройтись по магазинам и потом где-нибудь вместе позавтракать. После этого они, должно быть, возвратятся домой, в чистенькие уютные квартирки со старыми семейными фотографиями на телевизоре, приготовят на крохотных кухоньках чай и накормят кошек, счастливые своей независимостью и сами себе хозяйки.

Так и не вспомнив, зачем она приехала в магазин, Айрис отправилась на мойку автомашин. Обслуживанием там сегодня занималась молодая девушка, на вид стопроцентная американка, крепкая, стройная и знающая свое дело. Работая, она весело что-то насвистывала. Никаких тебе комплексов или забот, подумала Айрис. Моя Лаура точно такая же, слава Богу, и мама тоже. Счастливая Лаура, счастливая мама.

В нижнем холле, когда она возвратилась домой, ее ждали, сложенные аккуратно у стены, свертки с платьями от Леа. Вид этой груды, возвышавшейся почти на метр от пола, был просто неприличен. О чем она только думала, когда их заказывала? Но теперь сожалеть об этом поздно. Итак, что же ей с ними делать? Все платья были переделаны – рукава для Айрис всегда приходилось слегка укорачивать – так что вернуть она их не сможет. Ничего не оставалось, как только нести их все наверх и распаковывать.

Один за другим она разворачивала пакеты из тонкой оберточной бумаги, и на свет с легким шелестом появлялись наряды из хлопка, шелка, кашемира – их элегантность, даже экстравагантность, выглядела сейчас как насмешка. Развешивая наряды в стенном шкафу, она ломала себе голову над тем, как они смогут сейчас за них расплатиться. Последним она достала черное гипюровое платье с разбросанными по всему подолу крошечными голубыми бантиками и атласный голубой шарф к нему. Несколько мгновений стояла, глядя на платье с ненавистью, как на врага, потом оторвала ярлык с указанием цены и позвала снизу Пирл.

– Поднимись ко мне. Я хочу тебе кое-что подарить.

Пирл была потрясена.

– Вы уверены, что хотите его отдать, миссис Штерн? Оно ведь совсем новое.

– Уверена. Если оно тебе не подойдет, подари его своей племяннице. Она ведь ходит на танцы, не так ли? Это сумочка к нему. Из кожи ящерицы, с подкладкой из атласа. А застежка, взгляни, в форме лебедя. Правда, красиво? И качество отличное.

Айрис говорила без умолку, расхваливая наряд, словно пыталась убедить Пирл его купить. Она видела, как та украдкой разглядывает ее, вероятно, чувствуя, что что-то здесь не так, но не смея спросить об этом впрямую.

– Если хочешь, можешь прямо сейчас пойти и показать его своей племяннице. Я тебя отпускаю. Ты уже достаточно потрудилась на сегодня.

После ухода Пирл время, казалось, потянулось еще медленнее. Ей совершенно нечем было его заполнить. Дел, конечно, хватало, их всегда хватало, но у Айрис сейчас не было ни желания, ни сил чем-либо заниматься. Она решила было разобраться в ящиках своего бюро, где, в отличие от стола Тео, постоянно царил беспорядок, но тут же раздумала: разбирать ящики – это так скучно!

Дом с опущенными из-за яркого послеполуденного солнца жалюзи словно заснул. Айрис прошлась по верхнему этажу, заглянув по очереди в комнаты детей: в розовое гнездышко Лауры, где на кровати лежали плющевые звери, в комнату Филиппа с полками, полными игрушек, в аккуратно, как всегда, прибранную комнату Джимми со следами пребывания Тео – журналами по медицине на ночном столике, и, наконец, в комнату Стива, с которого все и началось. Нет, это было нечестно, несправедливо! Что бы это ни было, оно началось, скорее всего, задолго до истории со Стивом.

Спустившись, она обошла все внизу, по привычке отмечая про себя, чем требовалось заняться в первую очередь, но делая это как-то механически, без всякого интереса, словно ничто ее здесь больше не касалось. Норфолкская сосна, которую, вероятно, давно уже не поливали, начала вянуть, но это не имело никакого значения. Пирл оставила за собой кухню в идеальном порядке, но это тоже не имело никакого значения. Семья рушилась, и все спокойствие, безопасность, весь уют домашнего очага таяли, как кусок сахара в стакане воды.

Дверь между кухней и гаражом была открыта. В гараже стояли обе их машины, так как Тео взял такси, когда поехал к себе на работу, где он, скорее всего, опять просидит целый день, занимаясь – чем? На этот счет у нее не было никакого мнения; возможно, он просто будет сидеть там, уставясь в одну точку и о чем-то напряженно думая, как он постоянно делал это теперь дома.

Может, ей съездить куда-нибудь? Поехать по грязным проселочным дорогам в сторону Коннектикута, найти какой-нибудь пруд, сесть там и смотреть на воду. Это было бы все-таки каким-то занятием. Она сняла с кухонной двери висевшие там на крючке ключи и села в машину. Господи, как же она устала! Мгновение смотрела на правую дверцу машины – это орудие преступления, затем включила зажигание. Мотор тихо заурчал.

«Всегда держи окна машины и дверь гаража открытыми, – говорил ей отец давным-давно, когда она еще только училась водить машину. – Угарный газ не имеет запаха. Он убивает без предупреждения всего за несколько минут». «Всего за несколько минут?» – переспросила она его тогда в изумлении. «Да. Он вызывает сонливость; ты и не заметишь, как уснешь, и уснешь навсегда…»

Легкая смерть, без боли и крови. И, однако, было бы жаль умереть такой молодой. Следовало хорошенько подумать, прежде чем решиться на такой шаг. Пока она не чувствовала себя готовой к нему.

Айрис откинула голову назад, и луч света, проникший в гараж сквозь угловое окно, ударил ей прямо в глаза. Невольно она зажмурилась, и перед ее мысленным взором мгновенно возникло лицо Тео: такое, каким она увидела его в тот вечер, когда он вышел из клиники с этой женщиной, и исказившееся от боли после того, как она прищемила ему руку дверцей машины, и склонявшееся над ней в минуты любви…

Мотор тихо вибрировал; смутно она ощущала этот едва слышный звук. Луч света, слегка дрожа, скользил по ее лицу, веки ее постепенно тяжелели, и все тело словно наливалось свинцом. Спать… спать…

Кислородную палатку убрали, и Тео смог наконец с ней поговорить. Когда их взгляды встретились, он быстро, предваряя готовый сорваться с ее губ вопрос, сказал:

– Тебя обнаружил садовник. Он пошел за известью для лужайки и, проходя мимо гаража, услышал звук мотора и заглянул внутрь.

Лежа на этой больничной койке, она казалась необычайно маленькой, и глаза ее были очень красивыми и грустными.

– Но почему? – спросил он с мольбой в голосе. – Неужели ты действительно собиралась это сделать?

– Я думала об этом, но я этого не хотела.

Ему показалось, что он ее понимает, но полной уверенности в этом не было. Сейчас, когда угроза ее жизни миновала, ему хотелось излить на нее весь свой гнев, высказав ей со всей откровенностью, что он думает о ее поступке. Неужели ей мало было свалившегося на них несчастья, что она должна была добавлять к нему еще и это? Но он ничего не сказал, лишь сидел рядом, молча глядя в ее печальные глаза.

Внезапно Айрис встрепенулась.

– Ты ничего не сказал детям или маме?

– Нет. Я понимал, что тебе бы этого не хотелось.

– А если бы я умерла?

– Я бы сказал, что это несчастный случай.

– А, – прошептала она. – Спасибо. – И добавила: – Это и был несчастный случай.

– Я знаю. – Он поднялся. – Я вернусь через час. Отдыхай пока.

Уже в холле он вдруг вспомнил, что не поцеловал ее, вообще не сказал ей ни одного ласкового слова. Но если бы он это сделал, то скорее всего, тут же бы разрыдался, а этого никак нельзя было допускать. Он просто не смог бы тогда остановиться.

Проходя мимо поста медсестер, доктор почувствовал, что все они смотрят ему вслед. Вероятно, никто из них не поверил истории, что Айрис потеряла сознание в автомобиле; скорее всего, они связывали этот инцидент с полученной им самим травмой. При мысли об этом он вновь ощутил в руке тупую, ноющую боль.

А, пошли они все к черту, весь этот отвратительный, проклятый мир!

На четвертое утро он привез Айрис домой, где она сразу же прошла в свою комнату и прилегла. Пирл принесла ей поднос с едой, но не проглотив и нескольких кусочков, Айрис оттолкнула поднос в сторону.

– Миссис Штерн выглядит просто ужасно, – сказала Пирл Тео.

– Через несколько дней она придет в себя. Нужно время, чтобы она могла восстановить свои силы, – ответил он ей стандартной фразой.