Она уже сидела за рулем, когда он, наклонившись через окно, поцеловал ее в губы.

– Вы пахнете розами.

– Нет, это жасмин.

– Ну, все равно, запах такой сладкий. Вы сама сладкая. Итак, я буду ждать вас послезавтра в «Уолдорфе» в переднем холле. В шесть, чтобы мы смогли пораньше пообедать и подольше побыть вместе, прежде чем вам нужно будет возвращаться.

Всю дорогу домой она перебирала в уме события вечера. Что-то происходило между Виктором Джорданом и ею, но что – она не знала. Она поняла, что ей и не хочется этого знать, а хочется лишь наслаждаться новизной происходящего, этой немного пугающей, но такой волнующей тайной, обострившей все ее чувства.

В доме было тихо. Однако едва она поднялась на второй этаж, из комнаты Джимми вышел Тео, все еще в деловом костюме.

– Я не мог заснуть. Где, черт возьми, ты пропадала?

– Не разговаривай со мной таким тоном, – ответила она, вздернув подбородок.

– Послушай, Айрис. Это продолжается уже целую неделю, и я сыт по горло. Где ты была?

– А где ты был? Тоже вопрос.

– Здесь. Я пришел домой и пообедал в одиночестве. Пирл сказала, что ты уехала в четыре часа. И вчера ты тоже уезжала.

– Ну и что? Ты же сам сказал, что мне нужно купить платье.

Он посмотрел на сверток, который она держала под мышкой.

– Но не до полуночи же ты ходила по магазинам.

– Я ходила в кино.

– Что-то ты слишком разоделась для кино. Что ты смотрела?

– Не приставай ко мне с расспросами, Тео. Я этого не потерплю.

– Айрис, ты… – он запнулся. – Если ты прекратишь эту нелепую смехотворную демонстрацию, я вернусь в нашу спальню. Я не понимаю… ты никогда прежде так себя не вела.

– Когда-то все случается в первый раз, не так ли? И, торжествующе посмотрев на мужа, она ушла в спальню и закрыла за собой дверь, оставив того в полнейшем изумлении.

Знал бы он, подумала она, что в любой момент я могу сделать то же, что и он, это поколебало бы его уверенность в себе. Ничего, он узнает, и он перестанет быть таким спесивым. И тогда… тогда мы будем квиты.

В день свидания Айрис решила надеть красное платье. Прелестное платье, в котором она, по выражению Тео, выглядела как стройный алый восклицательный знак. Тео увидел как-то это платье в витрине магазина, когда они вместе ездили за чем-то в город, и настоял, чтобы она купила его. Какая же ирония заключалась в том, что благодаря его вкусу она выглядела привлекательной в глазах другого мужчины. При этой мысли сердце се болезненно сжалось от горя, И она решила, что, должно быть, это своего рода мазохизм – страдать самой, чтобы заставить страдать Тео. Но в то же время она находила удовольствие в самом процессе подготовки к свиданию – в том, как она одевалась, как застегивала перед зеркалом жемчужные с бриллиантами серьги. За окном в ветвях дерева чирикали птички. Прохладный день был чудесным, и впереди был вечер.

Подаренная сумочка все еще лежала в коробке. С детства Айрис усвоила определенные правила касательно того, что можно дарить и что принимать в подарок. Сумочка вызывала у нее сомнение. Она, судя по всему, дорогая, ее нельзя принять так же просто, как, допустим, коробку конфет. Но Виктор был богатым человеком, так что для него покупка этой сумочки значила, возможно, не больше, чем для другого покупка коробки конфет. Было бы грубо не принять в подарок коробку конфет. Но, с другой стороны, зачем ему вообще делать ей подарок? А раз так, сумочку надо вернуть.

– Я оставлю машину на станции, – сказала она Пирл, – и поеду в город поездом.

– Вы вернетесь к обеду? – на смуглом лице Пирл явственно отразилось неодобрение.

– Нет. Я вернусь поздно.

Ну что, Тео, вот тебе! Помучайся-ка еще несколько дней. Занятая этими мыслями, она в спешке забыла взять подарок Джордана. Ничего, верну в следующий раз, подумала она и сама удивилась своей уверенности в том, что этот следующий раз вообще будет.

Кровь прилила ей к лицу. Она почувствовала укол страха, но это был такой незначительный, булавочный укол, что она тут же о нем забыла.

Вино ударило Айрис в голову, лицо ее пылало.

– Я легко краснею, – извинилась она.

– Ничего, вам идет. Вам не скучно?

– Как же мне может быть скучно? Сейчас я живу, рискуя.

– Держу пари, что впервые в жизни.

– Я пьяна, – сказала она. Бутылка шампанского в ведерке со льдом была почти пуста.

– Ничего подобного. Вы испытываете приятную легкость, только и всего.

И это было действительно так. Вокруг них в этой великолепной комнате с мягкой мебелью, где повсюду стояли цветы в сверкающем хрустале, сидели шикарные, искрящиеся весельем пары. Она подумала про себя, много ли среди них таких же пар, как она с Джорданом. Если такие и были, то их это, судя по всему, никак не смущало – все оживленно болтали, то и дело раздавались взрывы смеха.

Виктор наблюдал за ней с интересом, к которому примешивалось удивление.

– Давайте поговорим о чем-нибудь еще. Мне нравится вас слушать.

– О чем? О чем-то конкретном?

– О вас. О вашей семье. В конце концов, именно об этом люди любят говорить больше всего.

До этого она рассказывала ему о своих родителях, а вернее, отвечала на его вопросы.

– Значит, вы из еврейской семьи.

– Да. А вы нет.

– Нет. Мои предки – европейцы, но кого только среди них нет: и итальянцы, и немцы, и даже греки. Расскажите мне что-нибудь еще о вашем отце.

Она понимала, что, с одной стороны, его вопросы объясняются любезностью человека незаурядного, стремящегося в любой ситуации узнать что-нибудь новое, с другой – он просто старался, чтобы разговор не был ей в тягость. У него хватило проницательности понять, что ей не хотелось говорить о муже.

– Ну, мой отец… я его очень любила. Он был добрым и мудрым человеком. Образования он не получил, был самоучкой. Начал с нуля и, как говорится, сам себя сделал. Он был строителем. Ему принадлежали одни из лучших жилых домов в нашем городе, но во время Депрессии он их, потерял, – закончила она печально.

– Строитель – интересная профессия.

– Да, мне тоже так кажется. Можно воочию увидеть результат своих трудов, буквально потрогать их руками. А чем вы занимаетесь, Виктор?

– Ничем конкретным. Я инвестор. Международные инвестиции. Поэтому столько и разъезжаю. Еще кофе?

– Нет, спасибо.

– Я бы с удовольствием выпил бренди. У меня наверху есть прекрасный старый бренди. Давайте поднимемся, может, и вам понравится, когда попробуете.

– Поднимемся? – озадаченно спросила она. – Но мне же нужно успеть на поезд.

– Сейчас восемь. Многие только садятся за стол. Времени у нас достаточно. Мне хочется показать вам вид сверху. Он впечатляет.

Айрис послушно пошла за ним. Странные мысли вспыхивали у нее в мозгу одна за другой. Я иду за ним, потому что я привыкла к послушанию… Нет, просто я не могу быть невежливой и уйти сразу же после изумительного обеда… Нет, я иду за ним, потому, что он рассердится, если я откажусь. Хотя какая мне разница, рассердится он или нет… Нет, я иду, потому что ввязалась в это приключение и должна довести его до конца…

Все время, пока они поднимались в кабине лифта, малюсенькой, как коробочка для ювелирных изделий, она дрожала. Они стояли так близко друг к другу, что Айрис ощущала запах бритвенного лосьона – свежий, острый, возбуждающий. Но, скорее всего, это шампанское горячило ей кровь, от него она чувствовала такую расслабленность во всем теле.

Она все еще дрожала, когда они вошли в номер, и очертания предметов слегка расплывались у нее в глазах. Она увидела просторную роскошную комнату в изумрудно-белых тонах. На полу лежал ковер снежной белизны; на инкрустированных столах стояли белые цветы. Длинный – во всю стену – буфет из редкой породы дерева, с подсветкой, был заполнен какими-то сверкающими предметами. На стенах висели большие красочные картины, среди которых она узнала Матисса.

Джордан внимательно наблюдал за ней.

– Нравится?

Ей никогда не приходилось видеть столь экстравагантной обстановки. На ее вкус, здесь все было чересчур роскошным, рассчитано на внешний эффект, но тем не менее комната произвела на нее впечатление, и она, кивнув, пробормотала:

– Никогда не видела такой роскоши.

– Я привез все из Европы. Пойдемте посмотрим, какой отсюда вид.

Внизу раскинулся город, прочерченный линиями рек. Расцвеченный огнями, он был похож на темную скатерть, украшенную блестками. Айрис стояла, замерев от восхищения, будто никогда не видела его таким и с такой высоты. За спиной она слышала тяжелое дыхание Джордана; от его тела, казалось, исходил жар. Повернись она сейчас, и оказалась бы прижатой к нему, поэтому она стояла, глядя вниз, на длинную, уходящую на север ленту Парк-авеню, и ждала, что будет дальше.

Положив руки ей на плечи, он повернул ее к себе, и ее бедра соприкоснулись с его бедрами.

– Ты боишься, – сказал мужчина.

– Нет, не боюсь.

– Боишься, потому что это запретно.

Он прижался горячими губами к ее рту в мягком, но настойчивом поцелуе. Она почувствовала фруктовый запах вина. Его руки умело и нежно ласкали ее тело… так нежно… все плыло вокруг.

Голос словно гипнотизировал ее.

– Еще, еще!

Она положила голову ему на плечо; ноги отказывались держать ее. Это был долгий поцелуй, но вот он оторвался от нее.

– Пойдем в спальню. Я подожду, но прошу, поторопись.

Он открыл дверь, и опять она пошла за ним. В другой просторной комнате стояла огромная кровать, накрытая шелковым покрывалом с вышитыми по нему неяркими цветами. Высокое зеркало в позолоченной раме в стиле рококо стояло напротив кровати. В комнате горела единственная лампа, отбрасывавшая на стену круг розоватого света, да через окно с незадернутыми шторами проникал свет с улицы.

Айрис постояла, глядя на кровать, затем перевела взгляд на стул, стоявший рядом с кроватью, на котором лежал женский пеньюар из плиссированного розового шифона. Она поняла, что ей надо раздеться, надеть этот пеньюар и ждать, когда он войдет и снимет его.