Эль Кеннеди - Ошибка

То, что я даже задумался об этом, показывает, что наша дружба находится в куда более опасном положении, чем мне казалось.

С трудом сглотнув ком в горле, я подхожу к нему:

– Слушай… прости, что в последнее время я вел себя как последний дурак. Я был… немного не в себе.

– Немного не в себе, – с сомнением в голосе повторяет за мной Гаррет.

Я киваю.

Он продолжает смотреть на меня в упор.

– Но теперь все прояснилось. Правда.

Гаррет смотрит мимо меня, и хотя я не могу видеть лицо Ханны, их безмолвный разговор заставляет его широкие плечи расслабиться. Затем он широко улыбается и хлопает меня по плечу:

– Ну и слава богу! Потому что я уже реально подумывал повысить Такера до звания первого лучшего друга.

– Ты издеваешься? Это было бы большой ошибкой, Джи. Из него получится ужасный третий лишний. А бороду его ты видел?

– Да знаю я.

И вот у нас снова все хорошо. Честно слово, девчонкам нужно поучиться у парней, как закапывать топор войны. Мы знаем в этом толк.

– Ладно, а теперь мне нужно позвонить, – говорю я ему. – Спокойной ночи, ребята.

Вылетая из кухни по направлению к лестнице, я на бегу набираю номер Грейс. Сейчас не до сообщений. Я хочу, чтобы она слышала мой голос. Хочу, чтобы она слышала, в какой агонии я пребываю из-за того, что сегодня произошло.

К моему разочарованию, после нескольких гудков включается голосовая почта.

Когда я звоню ей во второй раз, меня сразу же переключают на голосовую почту, а значит, она, скорее всего, нажала кнопку игнорирования вызова.

Дерьмо!

Сокрушенный поражением, я отправляю ей эсэмэску, в которой спрашиваю, можно ли нам поговорить.

А потом поднимаюсь наверх и жду.

Уже за полночь, а от Грейс по-прежнему ни слова. Я уже отправил ей три сообщения, и вот лежу на кровати, пялюсь в потолок и мужественно сопротивляюсь желанию отправить четвертое.

Три сообщения уже граничат с отчаянием.

Четвертое будет выглядеть совсем жалко.

Черт, как бы я хотел, чтобы она написала мне. Или позвонила. Сделала хоть что-нибудь. Сейчас я обрадовался бы даже почтовому голубю, который постучал бы в мое окно и доставил написанное идеальным почерком письмо.

Она не собирается перезванивать тебе, мужик. Смирись с этим.

Да, думаю, так и есть. Похоже, я в пролете. И, черт возьми, так мне и надо.

Я не просто обманул ее – она была уже готова отдать мне свою невинность, когда я отверг ее и сказал, что влюблен в другую. Черт, удивляюсь, что не чувствую сейчас боли в разных частях своего тела. От острых иголок, которые Грейс вонзает в мою куклу вуду.

Мой телефон вибрирует, и я подскакиваю к тумбочке, словно олимпийский чемпион в прыжках. Она ответила мне. Спасибо тебе, Господи. Значит, она не считает меня вселенским злом…

Но это сообщение не от Грейс.

Оно пришло с незнакомого номера, и проходит добрых десять секунд, прежде чем я осознаю, что читаю. И во мне закипает ярость.

«Привет, это Рамона. Только что узнала о вас с Грейс. Хочешь, я приеду и утешу тебя?;)»

Подмигивающий смайлик. Она реально прислала мне гребаный подмигивающий смайлик!

Я роняю телефон словно ошпаренный. Как если это сообщение заразно и даже маломальский контакт с собственной трубкой превратит меня в такого же подлого человека, как тот, кто это написал.

Какого черта лучшая подруга Грейс клеится ко мне? Кто так поступает?

Я так зол, что хватаю телефон и без лишних раздумий пересылаю сообщение Грейс, добавив большими буквами: «РЕШИЛ, ТЕБЕ СЛЕДУЕТ ЭТО УВИДЕТЬ».

А потом, когда я уже все равно зашел так далеко, я отправляю ей еще одно: «Мы можем поговорить? Пожалуйста?»

Она не отвечает ни на одно. Ни сейчас, ни в три утра, когда я наконец заставляю свою жалкую задницу залезть под одеяло и проваливаюсь в беспокойный сон.

Я просыпаюсь в половине шестого утра. Не потому, что так надо, а потому, что мое предательское сознание решает, что пришло время снова окунуться в страдания, и пробуждает меня.

Стоит мне открыть глаза, как пощечиной бьют все унижения вчерашнего вечера. Одежда, которая была на мне, по-прежнему разбросана по полу. Я не стала утруждать себя уборкой, как и Рамона, которая вернулась около полуночи.

«Ничего не было. Он влюблен в другую».

Это все, что я смогла ей вчера рассказать, и, заметив мое угнетенное состояние она впервые в жизни не стала мучить меня расспросами. Подруга просто обняла меня, с сочувствием стиснула мое плечо и залезла в кровать.

И вот она спит мирным сном, прижавшись щекой к подушке и вытянув руку по всей ширине кровати. Что ж, хотя бы одна из нас сегодня хорошо выспится.

Наперекор своим принципам я проверяю телефон. Ну вот, на экране мигают два непрочитанных сообщения. Значит, теперь их уже пять.

Видимо, Логан очень хочет поговорить со мной.

Похоже, чувство вины превращает некоторых парней в болтунов.

Кто-то поумнее сразу бы удалил эти сообщения не читая. Нет, удалил бы его номер из списка контактов. Но прямо сейчас я не кажусь себе очень умной. Я чувствую себя глупой. Очень-очень глупой. Из-за того, что пригласила его вчера. Что открыла ему свои чувства.

Из-за того, что читаю сообщения, которые он продолжает отпра… что за черт?

Я моргаю. Раз. Второй. Третий, четвертый и пятый, но и это не вносит ясности в то, что видят мои глаза.

«Привет, это Рамона. Только что узнала о вас с Грейс. Хочешь, я приеду и утешу тебя?;)»

Я резко поворачиваюсь в сторону кровати Рамоны. Она все так же спит как убитая. Но это точно ее номер рядом со временем отправки сообщения. Двенадцать часов шестнадцать минут. То есть это почти через двадцать минут после того, как она вернулась домой.

Я смотрю на спящую подругу и жду, когда нахлынет ярость. Когда внутри все сожмется, а кровь закипит от праведного гнева на такое предательство.

Но ничего. Я… спокойна. А внутри пустота. Сил совершенно не осталось, а глаза болят, словно в них кто-то бросил песком.

Дрожащими пальцами я открываю следующее сообщение: «Мы можем поговорить? Пожалуйста?»

Нет, не можем. Прямо сейчас я вообще ни с кем не хочу говорить. Ни с Логаном, ни уж тем более с Рамоной.

Я делаю судорожный вдох. Затем встаю и ползу к двери. Выйдя в коридор, я прислоняюсь к стене и тут же съезжаю по ней на пол и сажусь, обняв колени. Телефон лежит рядом, я несколько секунд смотрю на него, а потом включаю и открываю список контактов.

Папе звонить еще рано, но в Париже мама уже давно проснулась и, наверное, сейчас готовит обед.

Я набираю номер, по-прежнему чувствуя внутри пустоту. Похоже, стало еще хуже. Я уже даже не ощущаю биения своего сердца. Может, оно и не бьется вовсе. Может, все во мне умерло.

– Милая! – В ухе раздается радостный голос мамы. – Почему ты так рано встала?

Я проглатываю ком в горле:

– Привет, мам. Я… ну, у меня занятия рано начинаются.

– У тебя занятия по воскресеньям? – Кажется, она в недоумении.

– О. Нет. Я имела в виду занятия с учебной группой.

Черт, глаза начало жечь, и совсем не от усталости. Проклятье. То опустошение было затишьем перед бурей – сейчас я готова разрыдаться.

– Слушай, я хотела поговорить с тобой о своем приезде. – Горло сжимает тисками, и я делаю вдох в надежде избавиться от них. – Я передумала и хочу приехать пораньше.

– Передумала? – Мама в восторге. – О да! Я так счастлива! Но ты уверена? Ты говорила, что у тебя какие-то планы с друзьями. Я не хочу, чтобы ради меня ты переносила дату поездки.

– Те планы отменились. И я хочу приехать пораньше, очень хочу. – Я быстро моргаю, чтобы остановить навернувшиеся слезы. – Чем быстрее, тем лучше.

Май

Говорят, что весна – самое волшебное время в Париже.

И это правда.

Этот город стал моим домом две недели назад, и часть меня хочет, чтобы я смогла остаться здесь навсегда. Квартира мамы находится в районе, который называют «Старым Парижем». И он великолепен – узкие извилистые улочки, старые здания, а на каждом углу – милые магазинчики и пекарни. В этом районе города в основном живут люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией, и две пары, мамины соседи сверху и снизу, с которыми мы уже дважды ужинали со дня моего приезда, принадлежат к таковым.

В квартире только одна спальня, но раздвижной диван в гостиной очень даже удобный. Мне нравится просыпаться от солнечного света, льющегося сквозь французские двери маленького балкончика, который выходит во внутренний дворик дома. Слабый запах масляной краски напоминает мне о детстве, когда мама часами работала в своей студии. Но со временем она стала рисовать все меньше и меньше, и, как говорила не раз, именно потеря вдохновения послужила одной из причин, почему она развелась с папой.

Она поняла, что потеряла истинную себя. Что это не ее предназначение – быть домохозяйкой в маленьком городке в Массачусетсе. И через несколько месяцев после того, как мне исполнилось шестнадцать, она усадила меня и задала серьезный вопрос: какую маму я бы хотела – ту, которая несчастна, но всегда рядом, или ту, которая счастлива, но далеко?

Я сказала ей, что хочу, чтобы она была счастлива.

И в Париже она счастлива, в этом нет сомнений. Мама все время смеется, ее улыбки отражаются в ее глазах, а многочисленные красочные полотна в закутке в углу комнаты, который используется как студия, доказывают, что она снова занимается любимым делом.