— Он ждет тебя в галерее на улице.

Дверь тихонько закрылась за сестрой Марл, а Лорна осталась сидеть на кровати, прижав руку к округлому животу и пытаясь собраться с мыслями. Отец или Йенс? Только они могли приехать к ней сюда. Без сомнения, это Гидеон, решивший выполнить свой родительский долг, потому что Йенс не знает, где она.

А может, он все-таки узнал… предположим…

Помогая себе обеими руками, Лорна сползла с кровати, проковыляла по комнате, налила воды в кувшин, сполоснула лицо и остановилась на секунду, прижав мокрые ладони к пылающему лицу. Сердце стучало, словно собиралось выскочить из груди. Зеркала в комнате не было, Лорна на ощупь пригладила волосы, собрав их сзади в хвост, как носила их с момента прибытия в монастырь. Она сменила мятое платье на другое, но такое же коричневое и грубое, впервые пожалев, что у нее нет какой-нибудь более яркой одежды. Открыв дверь, Лорна нерешительно направилась к лестнице и начала спускаться вниз, ее походка сочетала в себе степенность монахини и неуклюжесть беременной женщины, которая не могла видеть свои ноги.

В главном зале никого не было, но входная дверь была распахнута, яркие лучи послеобеденного солнца сверкали на пестром гранитном полу. Все внутри Лорны напряглось, сердце забилось еще сильней, когда она вышла из двери в сводчатую галерею и посмотрела направо.

Там сестра Деполь совершала свою обычную послеобеденную прогулку, держа в рунах молитвенник на немецком языке.

Лорна взглянула в другую сторону… и увидела Йенса, который, держа в руках шляпу, поднимался с деревянной скамейки, примостившейся в тени под крышей галереи.

Сердце рванулось из груди, радость и любовь охватили Лорну, она двинулась навстречу Йенсу, ощутив внезапную слабость в коленях. Йенс был в выходном костюме, пострижен, может быть, даже слишком коротко. Лицо его выражало испуг и неуверенность, когда он смотрел на приближающуюся к нему Лорну в широком платье, из-под которого выпирал живот. Лорна в смятении двигалась к нему, любовь к Пенсу сейчас боролась в ней с воспоминаниями о постоянных упреках и предостережениях матери.

— Здравствуй, Йенс, — прошептала она, подходя к нему.

По ее спокойствию Йенсу стало ясно: монахиням и родителям удалось внушить ей то, что они хотели. Они даже сделали ее некрасивой. Эти волосы, одежда, смирение, похожее на уныние, — все это так не отвечало облику той Лорны Барнетт, которую он помнил. Дух ее был сломлен, она не обрадовалась при виде его, да и вообще Йенса напугал царивший здесь повсюду дух смирения.

— Здравствуй, Лорна.

Они стояли на почтительном расстоянии друг от друга, зная, что невдалеке прогуливается сестра Деполь.

— Как ты нашел меня?

— Твоя тетя Агнес написала мне письмо и сообщила, где ты.

— А как ты добрался сюда?

— Приехал на поезде.

— Ох, Йенс… — на лице Лорны промелькнуло выражение горестной любви, — такой путь… — Она помолчала, потом продолжила: — Рада видеть тебя, — но произнесено это было привычным тоном мученицы.

— Я тоже рад… — Йенс замолчал. Сглотнул слюну. Он не мог говорить, ему хотелось заключить ее в объятия, зарыться лицом в волосы, шептать, как он счастлив видеть ее, какой одинокой и ужасной была для него эта зима без нее, как он обрадовался, увидев, что она продолжает носить его ребенка. Но вместо этого Йенс стоял, отделенный от нее каким-то новым для него налетом неприкасаемости, который плотно окружал Лорну, словно уже сжился с ней.

— Почему ты не написала? — спросил он.

— Я… я не знала, куда писать.

— Неужели ты могла подумать, что я уехал, оставив тебя в таком положении? Могла бы найти меня, если бы захотела. Неужели не понимала, как я волнуюсь? Как переживаю?

— Извини, Йенс. Я ничего не могла сделать. Они держали свои планы в секрете, а мама неожиданно увезла меня. Я сама только в поезде узнала, куда мы едем.

— Но ты здесь уже пять месяцев, Лорна. Могла хотя бы сообщить, что с тобой все в порядке.

Из-за угла появилась сестра Деполь.

— Здесь холодно, давай посидим на солнышке, — предложила Лорна.

Они вышли, не касаясь друг друга, из-под сводов галереи и сели на деревянную скамейку, освещенную солнцем.

— Ты располнела… — заметил Йенс, кладя на скамейку шляпу, оглядывая ее. Вид округлившейся фигуры Лорны вызвал в нем такой прилив чувств, что та, наверное, услышала, как колотится его сердце.

— Да, — согласилась Лорна.

— Как ты себя чувствуешь?

— Отлично. Много сплю, но все в порядке.

— Здесь хорошо к тебе относятся?

— О да! Монахини добрые и заботливые, и периодически меня навещает доктор. Здесь одиноко, но я поняла цену одиночества. У меня было много времени, чтобы подумать.

— Обо мне?

— Разумеется. И о себе, и о ребенке. — Чуть тише Лорна добавила: — О наших ошибках.

Все возрастающая тревога Йенса перешла в злобу, когда он подумал о том, как ее родители распорядились их судьбами.

— Именно этого они и добивались от тебя: чтобы ты считала все ошибкой. Неужели не понимаешь?

— Они сделали то, что посчитали лучшим.

— Это уж точно, — язвительно бросил Йенс, отводя взгляд в сторону.

— Именно так, Йенс, — воскликнула Лорна.

— Я тоже долгое время провел в одиночестве, но не могу сказать, что мне это понравилось. — Он поморщился от болезненных воспоминаний. — Боже, да я думал, с ума сойду, когда ты исчезла.

— Я тоже, — прошептала Лорна.

Они оба готовы были расплакаться, но не могли позволить себе этого в присутствии сестры Деполь. Поэтому сглатывали подступавшие к горлу комки и сидели не шевелясь, стараясь, чтобы монахиня не заметила, как они страдают, как любят друг друга. После нескольких минут неловкого молчания Лорна попыталась разрядить обстановку.

— Чем ты занимался?

— Я много работал.

— Тетя Агнес написала, что ты наконец-то открыл свое дело.

— Да, с помощью Тима Иверсена. — Йенс снова посмотрел на Лорну, но в его взгляде уже не было прежней теплоты. — Я строю для него яхту, которая примет участие в июньской регате. Тим сказал, что если я вовремя закончу ее, то сам и буду управлять ею во время гонки.

— Ох, Йенс, я так рада за тебя. — Лорна коснулась его руки, и они оба подумали о недостроенной «Лорне Д», которая стояла сейчас в сарае на острове Манитоу, и о тех беззаботных днях, когда она строилась. — Ты победишь, Йенс, я в этом уверена.

Он кивнул и убрал свою руку, якобы для того, чтобы сесть попрямее.

— Вот об этом я и собирался сообщить тебе, когда пришел к вам в дом уже после того, как тебя увезли оттуда. Хотел сказать тебе о помощи Тима, о том, что все хорошо и мы можем пожениться прямо сейчас. Но меня не пустили в дом, выгнали пинками, как бродягу. Но теперь… — Йенс сосредоточил свой взгляд на клумбе с розами, еще по-зимнему голой. Он вспомнил все и почувствовал такую боль, словно колючки этих роз впились ему в самое сердце. — Пошли они все к черту.

Солнце скрылось за облаком, и нахлынувшая тень сразу же принесла прохладу, но облако прошло, и вновь стало припекать.

Пенсу хотелось обнять Лорну и уговорить ее уехать отсюда вместе с ним. Но вместо этого он сидел на расстоянии от нее, а сестра Деполь совершала очередной круг по галерее, беззвучно шевеля губами, молясь про себя.

— Мои родители хотят, чтобы я оставила ребенка здесь, а потом его кто-нибудь усыновит.

— Нет! — воскликнул Йенс, поворачивая к Лорне искаженное гневом лицо.

— Они говорят, что церковь знает бездетные семьи, которые хотели бы усыновить ребенка.

— Нет! Нет! Почему ты позволила им вбить тебе в голову подобную мысль?

— Но, Йенс, что мы еще можем сделать?

— Ты можешь выйти за меня замуж, вот что!

— Они объяснили мне, какую цену придется заплатить за это. И не только нам, но и ребенку тоже.

— Да ты просто такая же, как и они! Я считал тебя совсем другой, но ошибся. Тоже придерживаешься этих идиотских правил, тебя больше волнует, что подумают люди, а не наши чувства!

Лорна тоже разозлилась.

— Что ж, возможно, я повзрослела после того, что случилось. А раньше, наверное, рассуждала как дитя, считая, что мы с тобой запросто можем делать что угодно, не задумываясь о последствиях.

— И ты еще говоришь о последствиях! Да эти последствия — ребенок, который в такой же степени мой, как и твой. Я хочу прямо сегодня забрать тебя отсюда, жениться на тебе и создать семью. И мне наплевать, что скажут люди! А тебе нет, не так ли?

Лорна сидела не шелохнувшись.

Но Йенс почувствовал, как она еще больше отдаляется от него.

— То, что мы сделали, это грех, Йенс.

— А бросить ребенка — это не грех?

На глаза у Лорны навернулись слезы, рот скривился, она поспешила отвернуть лицо от Йенса. Ей было так спокойно до его приезда. Как и монахини, она проводила время в молитвах, выпрашивая у Господа прощение за их с Йенсом грех. И Лорна уже решила, что если она оставит ребенка в монастыре, то это будет лучше для всех. И вот вся ее спокойная жизнь нарушилась, снова начали одолевать сомнения, снова в голове возникла масса вопросов, на которые надо было искать ответы…

Йенс повернулся к Лорне, глаза его были полны любви и боли.

— Пойдем со мной, — взмолился он. — Давай просто уйдем отсюда.

— Я не могу.

— Не можешь или не хочешь? Они не смеют держать тебя здесь против твоей воли. Ты ведь не монахиня.

— Мой отец заплатил много денег за мое пребывание здесь.

Йенс вскочил и склонился над Лорной.

— Проклятье! Да ты такая же, как и он! Сестра Деполь бросила взгляд в их сторону и остановилась.

— Йенс, не забывай, где ты находишься, — прошептала Лорна.

Он понизил голос, а монахиня вернулась к своим молитвам…

— Тебя больше заботит твоя репутация, чем собственный ребенок.

— Но я же не сказала, что намерена оставить его здесь.

— А тебе и не надо об этом говорить. Я же вижу, что ты рассуждаешь точно так же, как твои родители. Избавишься от этого кухонного работника. Избавишься от ребенка. И никто ничего не узнает, так ведь?