«Мне взять все-все свои вещи?»

«Конечно, детка!»

– Таллури, я очень волновался из-за тебя!

– Лим, больше нет необходимости обсуждать это.

И одновременно:

«Торис, мне кого-нибудь предупредить, что я ухожу?»

– Я давно тебя не видел.

«Детка, ты имеешь право не сообщать о своем решении никому, но с друзьями стоит попрощаться».

– Сутки-двое, не больше, Климий. И – до свидания, я ухожу.

– Что значит – «до свидания»? Куда это «ухожу»?

«Мне объяснить ему?»

«Думаю, это будет правильно».

– Лим, я буду пока жить в доме господина Джатанга-Нэчи.

– В качестве кого, Таллури?!

«Он спрашивает, в качестве кого я буду жить у тебя, любимый? Мне все равно, но как ему лучше ответить?»

«Ответить правду: ты – моя невеста».

Она приняла это в сердце, как впитывает влагу цветок в пустыне, но «сказала» другое:

«Я сделаю ему больно, Торис. Мне жалко его».

«Жалость для мужчины унизительна. И он всё знал наперед. Я предупреждал его. Люблю тебя!»

«И я тебя, любимый!»

– В качестве невесты, Лим.

– Это… это безумие! Это невозможно!

– Лим, не говори ерунды! Не говори ничего! А объяснять я ничего не буду, прости.

«Я возвращаюсь, Торис». «Жду тебя, детка, милая».

Оставив расстроенного и растерянного Климия в своей (теперь бывшей) комнате, она убежала…

– …и это невозможно! – донеслись до нее слова жреца храма Судьбы, странно перекликающиеся и с последним возгласом Климия, и со словами дельфийской пифии.

– Мне это известно, – спокойно произнес ему в ответ господин Нэчи. – Но известно мне так же и то, что существует ритуал, известный в народе как «Ритуал двух сердец». Я слышал, что его действие так сильно, что невозможное меняется на возможное.

– Суеверие! Суеверие! – замахал жрец руками и даже отшатнулся. – Судьбу меняет лишь Бог Единый!

– Так помолись Ему, жрец! Во время ритуала и помолись, – господин Джатанга-Нэчи, проникновенно глядя жрецу прямо в глаза, вложил в его ладонь кожаный мешочек с золотом.

Лицо служителя занялось пунцом:

– Вы оказываете на меня давление! – мешочек незаметно исчез в складках его хламиды.

– М-м? Разве? – господин Нэчи задумчиво возвел глаза к бесконечно высокому куполу храма. – А пожалуй, вы правы, я оказываю давление. Простой ритуал – и вы сможете произвести полный ремонт подсобных помещений, а заодно – наполнить корзины продуктами для раздачи бедным, – и второй мешочек перекочевал вслед за первым.

– Ах, да что я упираюсь, – со вздохом пробормотал жрец себе под нос. – Меня же учили всем древним ритуалам и этому тоже. Пусть никто им не пользуется многие-многие годы, но он же продолжает существовать.

– И его никто не отменял, – тихо подсказал господин Нэчи.

– И его никто не отменял, – послушным эхом повторил жрец и вдруг хлопотливо воскликнул: – Но ведь гарантии все равно не будет!

– Не будет, – согласился его собеседник, – зато надежда укрепится. Что может быть сильнее надежды?

– О да, вы правы, – кивнул жрец и окончательно решился: – Стойте и ждите.

Ушел. Вернулась тишина. И опять залетали с места на место белые птицы.

– Торис, – шепотом окликнула Таллури.

– Что, малыш?

– Я не покажусь тебе излишне любопытной, если спрошу, что это за ритуал такой – для двух сердец?

– Последние два часа ты настораживающе нелюбопытна, – улыбнулся он. – Ты удивительно долго терпела. Так вот, по поводу ритуала. Он предназначен для тех двоих, кто в этой жизни лишен возможности стать супругами. Он связывает их жизни, чтобы любящие не потеряли друг друга в будущем воплощении, – он наклонился и нежно коснулся губами ее уха. – Старики говорят, что, видя такую любовь и верность, а кроме того – твердое намерение не расставаться, Судьба иногда и в этом воплощении меняет свой ход, и…

– …и мы могли бы пожениться и в этой жизни? – с затаенной надеждой спросила она.

– Может быть. Всегда есть надежда. Я приходил сюда несколько дней тому назад. Просто попросить жрецов помолиться за нас с тобой – простой ритуал призвания помощи и благословения Бога. Не зная о нас ничего, жрец приступил к молитве, стоя напротив завесы алтаря, но вдруг обернулся ко мне и, прервав сам себя, прошептал: «Невероятно! Одно противоречит другому: с одной стороны, ваши судьбы соединить невозможно. В этой жизни – невозможно! С другой – они УЖЕ соединены! И соединены крепче крепкого». Я нетерпеливо попросил его продолжить, а он забормотал: «Я не знаю… не знаю, как продолжить ритуал: в этом случае его части не согласуются друг с другом». Я сказал ему лишь:

«Делай свое дело, жрец, произнеси все положенные молитвы. Теперь, как, впрочем, всегда, в воле одного лишь Бога принять решение!»

По залу вдруг пошло движение – дружнее залетали птицы, появились невесть откуда музыканты и певцы, служки внесли цветы, душистые благовония, светильники. И вошли жрецы. Семь жрецов в белых одеждах и красных кушаках.

На стоящую перед алтарем пару с улыбками и песнями, под нежные звуки флейт и ритмичный, как биение сердец, стук тамбуринов, набросили гирлянду цветов – одну на двоих. Гармония плавных звуков, то протяжных и возвышенных, то радостных и окрыляющих, наполнила храм. Это привлекло людей с улицы – посмотреть на редкостное событие захотелось многим, и постепенно зал наполнился. Люди смотрели на офицера и девушку, стоящих перед алтарной завесой, с одобрением и радостным любопытством: еще бы, древний ритуал! И лица у этих двоих, несмотря ни на что, счастливые. Рядом со счастьем других находиться приятно. И всегда есть надежда – а что если Судьба расщедрится и оделит подарком и кого-нибудь из присутствующих?

Запах благовоний закружил голову, и Таллури вскоре едва могла ориентироваться в пестром смешении толпы, храмовых танцовщиц и музыкантов, служек и жрецов, постоянно переходящих с места на место и произносящих то одну молитву, то другую.

А в какой-то момент один из жрецов приблизился к ним. Он держал в руках белую птицу. Стихла музыка. Лишь постукивал, как сердце храма, как сердце ритуала, большой барабан. Под эти гулкие звуки жрец вопросил:

– Сейчас я задам вопрос, и вы ответите. Не думая, скажите первое, что придет на ум, и произнесите хором: что вы будете помнить друг о друге всегда?

– Ее характер и этот восхитительный настороженный взгляд! – сказал он.

– Его глаза, бездонные, как море, и голос – как рокот грозы! – сказала она.

Жрец разжал руки – птица взмыла вверх и описала круг над их головами.

– Принято, – заключил жрец.

– Принято! Принято! – опять заиграла музыка, и люди захлопали в ладоши.

– В другой жизни у него не будет шрамов, я бы и их запомнила, – произнесла Таллури тихо, но жрец ее услышал.

– На том месте, где сейчас шрамы, в следующей жизни, вероятнее всего, будут родинки или родимые пятна, – пояснил он.

– Я постараюсь запомнить и это, – благодарно произнесла она.

Все было сказочно красиво. Упоительно, чарующе красиво – и музыка, и свет, и мелькание белоснежных крыльев, и гирлянды цветов…

– Идем?

Отзвуки ритуала, казалось, еще не покинули зал, и только-только угомонились птицы, и еще звенели в воздухе последние ноты флейт. Таллури с удивлением перевела взгляд на господина Нэчи:

– Уже? Всё?

– Мы были здесь почти весь день. Солнце клонится к закату.

– И что…теперь?

Она вдруг испугалась на мгновение, что он скажет: «Не знаю» или «Я отвезу тебя обратно в Университет». Но он сказал, мягко улыбаясь:

– У нас с тобой праздник, детка! Пойдем-ка домой. Просто – домой. Домой…

* * *

Их домашний праздник удался на славу! Искрилось вино, сочно румянились в вазе фрукты, цветами всех форм и размеров был устлан и пол, и ниши стен, и подлокотники кресел, и столик со стеклянной столешницей. И даже странный кри– сталлический прибор на столике они украсили душистыми кистями мелких белых цветов.

Нарыдавшись (от счастья ли, от ошеломляющей ли непредсказуемости своего хозяина, а может – от страха пред неведомым, что, казалось, вечно поджидало этот дом), ушла Боэфа, и они остались вдвоем. Таллури сидела на коленях своего любимого, прижавшись к нему и обхватив за шею. Иногда чуть отодвигалась, чтобы заглянуть – нырнуть в море его глаз. Иногда он сам слегка отстранялся, чтобы еще и еще смотреть в ее лицо, проводить кончиками пальцев по ее губам или своими губами коснуться ее щеки, уха, шеи… они молчали. Им было хорошо вдвоем. Как никому и никогда! И мир был не нужен.

Ах, как не нужен, как неуместен был теперь мир!

Но он настиг их, ворвался в их пространство, пронзив счастливую тишину зала металлическим зуммером кристалла на столе – как одним безжалостным движением пронзает ледяная сталь живое горячее тело. И в первое мгновение оно не чувствует боли, лишь вздрагивает и замирает перед неотвратимостью разрушения.

Обычный зуммер обычного кристаллофона. Подойди, нажми на кнопку панели – и из динамика раздастся чей-нибудь голос, обычный человеческий голос. Сообщение. Не более того.

Но Таллури вдруг захотелось закрыть уши руками и закричать. Закричать так, чтобы перекрыть все звуки вселенной! Особенно – позывные этого прибора, чтобы закрыть своим голосом господина Нэчи. Закрыть ото всех!

Господин Нэчи обернулся на зуммер и кроваво-красный мигающий сигнал панели и нахмурился.

– Что это? – прошептала Таллури испуганно.

– Я думаю, это ответ Сената на мое прошение, – его голос оставался ровен, но уже слышались в нем предгрозовые ноты.

Сигнал изменился – усилился, зазвучал чаще, будто звал к себе приказом. Господин Нэчи неспешно ссадил Таллури с колен и поднялся с кресла. Нажал кнопку ответа:

– Я слушаю.

– Представьтесь по форме, господин Джатанга-Нэчи.

– Да, господин сенатор, – хозяин дома, видимо, узнал вызывающего по голосу. – Дит-Орис Джатанга-Нэчи, командующий Особым корпусом, слушает вас.