Все прежние заботы – учеба, работа, общение не трогали сердце, как прежде. День за днем, с утра и до вечера, Таллури «проживала» свои каникулы в заповеднике «Срединные Острова»: теплое, чуть соленое озеро, поляна бабочек, цветущий торнахо, город Звездных гостей, их величественный храм и Статуи… И что-то еще, что постоянно присутствовало в этих воспоминаниях. Что?.. Господин Джатанга-Нэчи – командующий императорским Особым корпусом, альв-полукровка, аристократ, «жрец войны». Ее невозмутимый общественный покровитель и тот, кто называет ее «детка» и «зверек»…

Куда было ей теперь деться от этих глаз цвета штормового моря, от шрамов во всю скулу, от его пальцев, прикасавшихся к ее губам? А от цветка торнахо, который Таллури привезла с собой, и теперь плыл и плыл по комнате изысканный аромат, до боли знакомый и родной.

Таллури приходила с работы или учебы и ложилась лицом к стене. Чтобы уснуть, а может – просто чтобы никто не трогал: так легче было переносить боль, заполнившую не то что душу, а всё ее существо – мысли, сердце, зрение, слух, осязание… Иногда она доставала его портрет, сделанный некогда чуткой рукой Эннеи: сумрачный взгляд, летящий излом брови, сжатые, словно от боли, губы. Всматривалась, чтобы снова и снова спросить его и себя: «Кто ты? Зачем ты пришел в мое сердце?» Но «отпусти» не говорила. Нет, не говорила.

С портретом в руке ее как-то застала Рамичи. Молчала весь вечер, но под конец не выдержала:

– Он вдовец и военный.

– Знаю. И больше того знаю.

– Он дал обет безбрачия, Таллури.

– У меня нет надежды. И это знаю.

– Таллури, есть еще одно. Даже если по какой-то невероятной причине с него снимут обет, а он должен для начала и сам того захотеть, есть непреодолимое препятствие – слишком большая разница у вас в возрасте. По нашим законам он не может быть старше тебя более чем на двенадцать лет, а он старше – на семнадцать. Это непреодолимо!

– Рамичи, о чем ты? Я не знаю никаких законов и знать не хочу. Но проблема совсем в другом.

– Да в чем же еще, о Единый?

– Я для него – ничто. Ребенок. Зверек. Пустое место.

– Сумасшедшая! Сходи к Энгиусу. Он вразумит тебя.

К Энгиусу? Конечно, к Энгиусу! Как это она ни разу не вспомнила про опекуна-наставника? А ведь он обещал ей по крайней мере, еще одну, последнюю встречу. Самое время использовать ее.

Ответ на ее телепатему-просьбу пришел странный: «Чем быстрее, тем лучше. Они уже рядом». Таллури собралась быстро. И Климий с латуфой не отказал.

– Да что с тобой такое? – спросил он, когда они оторвались от земли.

– М-м?.. – Таллури не поняла его.

– Ты не ответила мне. Я спросил насчет твоего традиционного круга над Городом. Сделаем? Время есть.

– Зачем? – рассеянно спросила она.

– Так, – заключил Климий, – что-то совсем небывалое. Ладно, не хочешь – не говори.

Она и не говорила. Промолчала всю дорогу: и когда они летели над Трассой, и когда Климий по памяти снизился в нужном месте, и когда он что-то говорил насчет того, что отпускать ее в таком состоянии опасно. Она толком не слушала его. И очень удивилась, обнаружив его в лесу у себя за спиной:

– Ты зачем идешь за мной?

Климий посмотрел на нее как на больную и терпеливо объяснил:

– Я «спросил» Энгиуса, могу ли проводить тебя до его пещеры. Он «ответил»: «Поспешите». Я и тебя спрашивал. Ты сказала: «Мне все равно».

– Не помню, – она безучастно пожала плечами. – Впрочем, как хочешь. У меня не получается дозваться Ечи, так что добираться долго и ночевать придется в лесу. В темноте по тропе наверх мне не пройти. Провожай.

Ночлег Климий устроил сам. Таллури сидела на земле, поджав и обхватив колени, и апатично смотрела, как он собирает большие ветви для шалаша. Потом смотрела, как он заготавливает сушняк для костра, с запасом. Потом – как он стелет плащи под пологом устроенного шалаша. Всё, что он делал, не казалось ей таким уж необходимым и даже немного беспокоило. Ей подумалось, что будь она сейчас одна то просто легла бы под ветвистое дерево, закутавшись в плащ, и молча, без помех, думала бы о господине Нэчи. А Климий создавал суету и отвлекал. Но он был так добр, что сердиться на него совсем не хотелось.

Он пригласил ее перебраться в шалаш, где у входа уже потрескивал небольшой костерок. Таллури переместилась на расстеленный им плащ и легла на бок, поглядывая на рыжие язычки пламени сквозь полуприкрытые веки. Впрочем, спать не хотелось вовсе. Просто надо было лежать вот так без движения, чтобы сердце не переполнялось мыслями о господине командующем, называющем ее деткой, аристократе со шрамами на скуле, альве с глазами цвета… Не двигаться, чтобы сердце могло удержаться на своем месте.

– …и, конечно, уедут. Да я уже свыкся с этой мыслью, – донеслись до нее слова Климия.

– С какой мыслью? – заинтересовалась Таллури.

– Что они уедут, – удивленно посмотрел на нее Климий. – Кто?

Климий посмотрел на нее странно.

– Ты знаешь, – с обидой произнес он, – если ты не хочешь слушать, не слушай. И незачем будет переспрашивать.

– Ли-и-им, – она просящее потянула его за рукав. – Повтори, пожалуйста, что ты рассказывал. Что-то про брата?

– Что-то про брата, – буркнул Климий.

Таллури стало жалко, что он тратил время на беседу, а она не слушала. Она придвинулась и ткнулась лбом в его колено:

– Лим, я поняла, брат уедет, когда женится на Рамичи. Так?

– Ну, так, – Климий оттаивал.

– Видишь, я только в конце отвлеклась, – слукавила Таллури. – Нэф уедет, а я останусь. Мне-то ты тоже брат?

Климий промолчал. Тогда Таллури захотелось его расшевелить, и она принялась «бодать» его колено. Но Климий, как назло, оставался серьезен. И пришлось болтать о том о сем – ни о чем, лишь бы он не дулся.

Она помянула давнишний разговор с Рамичи, когда подружка искренне мечтала не только выйти замуж за Нэфетиса, но и поженить Климия и Таллури.

– Ей это казалось очень удачной затеей, – Таллури улыбнулась Климию, мол: «Представляешь?»

Он никак не отреагировал, и Таллури вздохнула. «Ему неприятно», – подумала она и, как бы оправдываясь, добавила:

– Не сердись. Рамичи – такая фантазерка. Ей пришло в голову, что ты влюблен в меня. Ну, не смешная ли мысль?

– Отчего же смешная? – вдруг холодно поинтересовался Климий.

Она оторопело замолчала. Не желая верить, спросила:

– Ты хочешь сказать, прости, пожалуйста, что мог бы быть влюблен в меня?

– Мог бы? – он печально усмехнулся. – Я люблю тебя, Таллури.

Он сказал это так, что не было нужды уточнять и переспрашивать: «Как брат? Как старший друг?» Он сказал это так, что оглушил ее, хотя произнес свои слова очень тихо. Он сказал это – и весь последний год их отношений предстал перед ней совершенно в ином свете. В каком же ослеплении она пребывала все это время, что чувства такого близкого человека оказались сокрыты от нее!

Да что с того, вдруг переменился ход ее мыслей, что с того – знай она раньше о его чувствах или нет! Изменилось бы ее сердце?! Нет. Она не могла разделить чувства Климия. Ей просто стало бы намного раньше также тяжело, как было в эту минуту. Она будто лишилась чего-то очень ценного и надежного.

– Что ж ты молчишь? – осторожно спросил Климий. – Я не так должен был сказать тебе об этом? Прости, конечно, не так.

– Все равно как, – она заговорила принужденно, не желая дальнейшего объяснения, но уже не в силах его избежать. – У меня был старший друг. Брат! Брат, в котором я так нуждалась. Не перебивай, Климий, мне нелегко даются эти слова. Теперь брата у меня нет. Эта потеря уже постигала меня, и тем мне больнее. Итак, у меня нет брата. Зато есть жених, который мне не нужен.

Климий побледнел. И она заторопилась объяснить еще:

– Нет… прости… нетак. Всё спуталось. Ты-то мненужен! Очень-очень нужен! Но не так, как себя предлагаешь, не в этой роли. О, Бог Единый! Не знаю, как сказать. То, чего ты ждешь от меня, я не смогу тебе дать. Во мне нет этого чувства для тебя. Сейчас – нет. А будет ли? Не могу обещать.

– Я умею ждать. А пока – буду братом, другом. Кем хочешь, по-прежнему, – он неожиданно склонился к ее руке, взял в свою и порывисто поцеловал в открытую ладонь.

Тогда она разозлилась на него, отдернула руку и закричала:

– Как же теперь – братом и другом? Ну, как?! После того, как ты сказал о любви? Ты же сам не примешь «просто дружбы». Не примешь и не простишь! Что мне теперь делать? «По-прежнему» – невозможно, Климий! Для меня – невозможно.

Он не обиделся:

– Для меня – возможно.

– А я не могу! Я теперь «вижу» твои чувства. Прости, что раньше не догадывалась о них. Но теперь-то «вижу»! И отныне всегда буду знать о твоем ожидании, твоем зове! Как при этом – просто дружить?!

– Прооралась? Сумасшедшая, – он по-прежнему говорил, не раздражаясь, хотя она уже кричала на него. Сам себе, будто удивляясь, заметил: – Оба вы сумасшедшие. Один под стать другому.

– Оба?..

– Да. Ты и господин Джатанга-Нэчи. Оба – сумасшедшие. И я все знаю.

Услышать имя того, о ком она последнее время думала непрестанно, было подобно удару грома посреди ясного неба.

– Лим, ты зачем… почему… о нем?

– Почему о нем? О ком же еще? Ты ведь о нем думаешь все последнее время. Разве нет? – он вглядывался какое-то время в почти угасший костер. Потом подбросил в угли пару веток и, когда они разгорелись, продолжил: – Помнишь наш с ним конфликт в розовой лагуне? Конечно, помнишь. Ты не спрашивала никогда, что у нас с ним произошло.

– Ты не ответил бы.

– Тогда – нет. Сейчас – самое время. Думаю, ты имеешь право знать, – Климий говорил решительно, словно боялся передумать. – Господин командующий, как видно, человек опытный во всех отношениях. И сразу заметил то, что невероятным образом так долго ускользало от тебя: что я влюблен по уши. Можешь не отводить глаз, я не стесняюсь своего чувства. Так вот, он это сразу заметил. А заметив, счел необходимым сделать мне такое замечание: что, мол, хороший ты парень, Климий Отбант, и достоин самых нежных чувств девушки. Да только не этой – не Таллури нид-Энгиус. Так он сказал. Я, само собой, вызывающе поинтересовался, с чего он это взял? И по какому праву? И все такое. Он усмехнулся: «Не все ли равно? Например, по праву общественного покровителя». Я ему на это возразил, что общественный покровитель не имеет права вмешиваться в личные дела подопечных. Он опять усмехнулся: «В ее личные дела я и не вмешиваюсь. Я вмешиваюсь в твои». Я ему еще с три короба наговорил бы, так был возмущен. Да только он, не повышая голоса, сказал, что был в Дельфах, у пифии, и многое о тебе знает. И то, что он о тебе знает, лишает меня каких бы то ни было прав на тебя. А дельфийская прорицательница, пифия, – это серьезно. Такими вещами не шутят.