– Я – вдовствующая графиня Уэсткотт! – с вызовом заявила Антония. – Никому не удастся выселить меня из этого дома!

Айвэн бесстрастно взглянул на бабку, хотя внутри у него все кипело. Она сильно ошибается, если надеется, что они будут жить под одной крышей. И уж совсем обезумела, если полагает, что с его приездом в ее жизни ничего не изменится.

Он едва заметно улыбнулся.

– Если не ошибаюсь, титул теперь мой. А следовательно, и эта отвратительная груда кирпичей. И все семейные владения теперь мои. Посему мне и решение принимать, как всем этим распорядиться.

Он знал, что это заставит ее замолчать. И не ошибся. Он знал также, что обладание титулом Уэсткоттов и имением значит все для этой жестокосердой старухи, породившей столь же жестокосердых детей. Как бы она его ни презирала, но родственников по линии своего деверя она презирала еще больше. И не хотела, чтобы вся собственность перешла ее тупоголовым племянникам, – подобная мысль приводила ее в ужас. Чтобы этого не произошло в обозримом будущем, она и настаивала на женитьбе внука.

Но неужели его прозорливая бабка не учла, что, как только он получит титул, она уже не будет иметь никакой власти над ним и, следовательно, не сможет больше распоряжаться огромными семейными владениями? Так или иначе, Айвэн дожидался этого момента целых двадцать лет.

Леди Уэсткотт пришлось проглотить обиду, и это его повеселило. Смешно, но теперь она полностью зависит от его амурных похождений! Отец его в свое время проявил крайнюю неосторожность – и вот теперь незаконнорожденный сынок взял и прибрал к рукам и титул, и все сопутствующее ему умопомрачительное богатство. Но Айвэн не собирался идти по стопам отца. Он твердо решил, что не оставит после себя никого, кто бы мог унаследовать его титул и богатство. По крайней мере – при жизни бабки.

Айвэн, однако, понимал, что эта властная женщина ни за что не отступит. Не будь она столь отвратительной, он бы даже восхищался ее настойчивостью. Она пережила и мужа, и сына, но его ей пережить не удастся. Отмщенным он почувствует себя только на ее похоронах!

– Уэсткотт-хауз без труда может вместить нас обоих, – примирительно, насколько это возможно, произнесла леди Уэсткотт. – Я почти не выхожу из своего крыла…

– В деревне вам будет куда спокойнее, – не дал ей договорить Айвэн. – Пока я в городе, мне бы не хотелось вас видеть.

– И что же ты намерен делать? Выселить меня отсюда? Только попробуй! Попробуй!

Костистые пальцы Антонии сжались на хрустальном набалдашнике трости, которой она изредка пользовалась; холодные голубые глаза ее метали ледяные искры.

– Я намерен содержать здесь холостяцкий дом в течение всего сезона, – пояснил Айвэн, наградив ее не менее холодным взглядом очень похожих глаз. – Разве не этого вы от меня ждете? В конце-то концов, если верить слухам, я самый завидный жених в Лондоне и должен вести себя соответственно.

Она бросила на него подозрительный взгляд.

– Так ты действительно намерен усердно искать себе жену?

– Да, – с великим удовольствием произнес Айвэн.

Да, он будет искать себе жену. Но он ее не найдет. Пусть старая карга живет несбыточной мечтой. Пусть она умрет, лелея эту надежду.

Леди Уэсткотт наклонилась вперед, не в состоянии скрыть свое возбуждение.

– Я знаю все порядочные дома и почти всех достойных молодых леди. Я могу представить тебя, я устрою прием.

– В этом нет необходимости.

– Но, Джон, ты только подумай…

– Айвэн! – рявкнул он. – Меня зовут Айвэн! И не пытайтесь сделать из меня английского лорда!

От его самообладания не осталось и следа, и он нервно заходил по гостиной.

– Ладно, ладно! – столь же раздраженно воскликнула Антония. – Постараюсь впредь не забывать, что ты предпочитаешь цыганское имя. Просто я как-то привыкла думать о тебе как о Джоне.

Айвэн рассмеялся:

– Вы думали обо мне?! Сомневаюсь! Вы не способны ни о ком думать!

– Я думала о тебе как о будущем графе Уэсткотте, – отрезала Антония. – И теперь, получив титул, ты должен быть мне благодарен и относиться с уважением.

– Благодарен?! – воскликнул он. – С уважением? Черта с два! Я ненавижу вас, и вы прекрасно знаете почему! – выпалил Айвэн, забыв о том, что поклялся не выдавать в ее присутствии своих чувств.

Десять лет он прожил вдали от нее и без этого проклятого богом титула; десять лет он шатался по белу свету, но так и не нашел счастья и покоя. Мать его и родной табор давным-давно затерялись в бескрайнем мире. А вместе с ними где-то далеко затерялось и его «я». Вместо этого Айвэну осталось только столь ненавистное ему генеалогическое древо Торнтонов.

Все десять лет после окончания Берфорд-Холла он жил как последний нищий, откладывая деньги, которые присылались ему на содержание, пытаясь скопить кругленькую сумму. Он изматывал себя работой, он подвергал себя риску, от которого бежали остальные, он брался за безумные проекты, от которых отказывались более здравые умы.

И ему-таки удалось скопить приличное состояние, позволявшее не зависеть больше от семьи отца. Зачем же тогда он здесь? Зачем согласился принять все эти проклятые титулы?

Чтобы досадить ей!

Передать владения Уэсткоттов кузенам, которых он и в глаза не видел, было бы слишком просто. Это не наказание за все, что она с ним сделала. И посему, едва прослышав о смерти отца, Айвэн вернулся в Лондон. Он решил, что станет графом – пусть бабка думает, что добилась своего. Настанет день, когда она об этом пожалеет. Он разрушит ее планы и не подарит ей наследника; на нем кончится ее род. Все, что ей так дорого, в конце концов перейдет к потомкам ее презренного деверя. Пусть она умрет с этой мыслью, пусть поймет, что значит потерять в жизни все! С ним она в свое время проделала именно это.

Айвэн глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки.

– Если вы не собираетесь ехать в деревню, я буду жить у Блэкберна.

Антония надменно подняла брови.

– Неплохо. У незаконнорожденного принца?

Айвэн холодно улыбнулся:

– Мы, незаконнорожденные, крепко держимся друг друга. Мы слишком хорошо помним, как с нами обошлись наши семьи.

На лице леди Уэсткотт отразилось негодование.

– А как я с тобой обошлась? Не будь меня, ты был бы сейчас жалким конокрадом! И если бы еще не умер где-нибудь под забором, то прозябал бы в тюрьме.

Айвэн сжал зубы. Он не мог не признать, что это горькая правда. Каким бы жалким ни было его детство, сверстникам из табора было гораздо хуже. Ему так и не удалось отыскать никого. Но это никоим образом не оправдывает старуху!

Он плеснул себе виски, залпом выпил, даже не почувствовав приятного жгучего тепла в горле, и со стуком поставил бокал на стол.

– Я уезжаю. Если вы все-таки соберетесь в деревню, сообщите Блэкберну на Комптон-сквер.

– Я не намерена покидать свой дом, – ледяным тоном ответила леди Уэсткотт.

Айвэн задержался в дверях. Двадцать лет назад она лишила его дома, который он уже начал считать своим. И тогда, несмотря ни на что, он ждал ее, он тосковал по ней… Боже, как ему хотелось верить, что скоро она приедет за ним! Но двадцать лет назад эта женщина бросила его, насмерть перепуганного мальчишку, один на один с жестокими нравами Берфорд-Холла, с пьяницей директором и его женой-садисткой, со злобными мальчишками, где хорошо жили только хулиганы, а слабые были вынуждены подчиняться.

Как бы то ни было, в Берфорд-Холле он познал, что сила всегда права. И до сих пор живет по этому принципу.

Теперь сила у него. У него титул и состояние, оставленное отцом. Следовательно, он имеет право делать то, что ему вздумается.

Айвэн вперил в старуху холодный взгляд. Очевидно, она многое отдала бы сейчас за то, чтобы он простил ее. Но поздно. Ей больше нет места в его жизни. Слишком поздно. А то, что она ценит превыше всего – положение в обществе и продолжение рода, – для него не значит ровным счетом ничего.

– Вы бессильны против меня, бабушка, – сказал он, насмешливо растягивая слова. – Оставайтесь, если таково ваше желание. Но предупреждаю: вы пожалеете об этом. В деревне, в окружении родных, вам будет лучше. А впрочем, родных-то ведь у вас не осталось, не правда ли? По крайней мере, ни одного более или менее сносного типа. Что же, может, слуги скрасят ваши последние годы.

Айвэн развернулся на каблуках и твердой походкой вышел из гостиной через огромные двери. Он пересек холл и сбежал по гранитным ступеням крыльца, которые помнили поступь графов Уэсткоттов на протяжении почти четырех сотен лет. Но для Айвэна этот титул был лишь орудием мести. Положение в свете и деньги имели для него ценность только в той степени, в какой все это позволит ему нанести ответный удар тем, кто когда-то заставил его страдать.

Он не хотел признаваться самому себе в том, что месть эта доставляла ему мало удовольствия. Ведь если он отступит от задачи унизить всех тех, кто когда-то смотрел на него сверху вниз, то что тогда ему делать со своей жизнью?..

2

Хьютон-Мейнор,

близ Веллингтона,

Сомерсет, май 1829

Люси Драйсдейл услышала вопль одного из племянников в соседней комнате, но предпочла не обращать на него внимания. Сидя спиной к двери в малую столовую, она перечитывала только что полученное письмо:


«…буду читать лекции в Фатьюэлль-Холле в течение всего сезона. Если вам случится быть в это время в Лондоне, настоятельно советую посетить их. Надеюсь, вас заинтересует моя концепция воспитания детей.

До встречи, искренне ваш,

сэр Джеймс Моби,

бакалавр гуманитарных наук».


Прижав письмо к груди, Люси вздохнула. «Искренне ваш»… Да, конечно, это самая обыкновенная вежливая фраза, но так хочется верить, что за ней стоит нечто большее!

Сэр Джеймс Моби принадлежал к той редкой категории мужчин, которые привлекали Люси. Более того, он представлялся ей единственным мужчиной, чьи интересы не сводятся к охоте, игре в карты и лошадям. Единственным мужчиной, с которым она чувствовала духовную близость. Первая же статья Джеймса Моби вызвала у Люси искренний восторг, и с тех пор она не пропускала ни одной.