– Мой долг ясен. Вы получаете меня в качестве жениха, как и хотели. – Он хлопнул шляпой по ладони. – Ведь вы всегда в конце концов получаете то, чего хотите, не правда ли?

Он не смог скрыть горечи, повернулся и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Лючия подбежала к окну и сквозь слезы смотрела, как он садится в карету.

– Прости меня, Йен, – прошептала она, наконец сказав самое главное, когда карета уже скрылась из виду. – Мне так жаль. Но я не могла выбрать никого другого. Мне невыносима мысль, что я дала бы право другому мужчине касаться меня так, как касался ты.

Глава 18

Венчание сэра Йена Мура и мисс Лючией Валенти состоялось в сентябре ранним дождливым утром в домашней церкви герцога в Тремор-Холле. На невесте было шелковое платье нежнейшего оттенка розового цвета, расшитое мелкими розовыми и белыми жемчужинами. Согласно традициям родной страны, ее лицо скрывала вуаль. Жених был в безупречном утреннем темно-синем фраке. Мать невесты не присутствовала, что было вполне уместно. Отсутствовал и ее отец, по вполне понятной причине. К алтарю невесту вел герцог Тремор. Что касалось самой невесты, то она всеми силами боролась с приступами тошноты.

Три недели не принесли перемен. Йен по-прежнему не был склонен к прощению, а если что-то и изменилось, то Лючия не узнала бы об этом, ибо она не имела от него никаких вестей. Грейс получила лишь одно короткое письмо, подтверждавшее, что произошло наихудшее. Хотя у Йена не отобрали рыцарского звания, его лишили ранга посла. Он уехал в Пламфилд, свое имение в Девоншире, чтобы сделать там необходимые приготовления, и вернуться в Тремор поздно ночью накануне свадьбы.

Лючия шла по проходу, опираясь на руку герцога, и впервые за три недели увидела лицо Йена, такое же суровое и безжалостное, каким было, когда он уходил. Приближаясь к нему, Лючия с бунтовавшим от волнения желудком смотрела на него, но его лицо было непроницаемым. Когда они произносили обеты, он оставался мрачным и сдержанным. Затем он поднял ее вуаль, и она улыбнулась ему, но его губы не дрогнули.

Они, как муж и жена, вместе покинули церковь и направились в столовую Тремора, где их ожидал свадебный завтрак. Пока они шли бок о бок, Йен не сказал ни слова, и Лючия пыталась ободрить себя фразами, которые повторяла все предыдущие дни. Все будет хорошо. Он со временем поймет причины, заставившие ее так поступить. Она будет хорошей женой. Он успокоится и не будет сожалеть об утраченной карьере. Он научится любить ее. А она его любит. И это единственное, что она знает точно. Остальное очень походило на воздушные замки.


Поскольку дорога в Пламфилд занимала около десяти часов, а Йен не хотел останавливаться на ночлег по пути, то молодожены выехали сразу же после завтрака. Лючия была этому рада, потому что за столом все чувствовали себя страшно неловко. Положенный тост за здоровье молодых произнес шафер жениха, некий лорд Стэнтон, чей изучающий взгляд, на который она постоянно наталкивалась, беспокоил ее. Гостей набралось не больше дюжины, и хотя Дафни отличалась умением делать приемы, разговор не клеился. Да и о чем было говорить?

Ее муж, казалось, разделял эту точку зрения. Когда они добрались до Девоншира и карета покатилась по сельской дороге, молчание, словно стена, разделяло их. Лючия понимала, что должна найти способ пробить эту стену. Она заговорила первой:

– Так наш дом называется Пламфилд? Значит, мы выращиваем сливы?

– Да. Сливы, груши, яблоки. И еще, конечно, есть фермы арендаторов. – Йен наклонился и выдвинул из-под сиденья дорожный чемоданчик, достал из него газету и задвинул чемоданчик обратно.

Он развернул перед собой газету, воздвигая уже видимую стену.

Лючия предприняла новую попытку.

– Как выглядит Девоншир? – Она взглянула на мокрый от дождя пейзаж. – Вот так же? Все зеленое и красивое?

– Местами да.

– А какой у нас дом?

– Увидишь, когда мы приедем.

Наступило молчание, продолжавшееся уже не секунды, а минуты. Было ясно, что разговор не получается. Oна изменила тактику.

– Йен?

– Да, Лючия?

– Мне очень хочется спать. – Она зевнула.

Он перевернул страницу.

– Так подремли.

– У меня нет подушки.

Из-за «Таймс» донесся тяжелый вздох. Йен опустил газету и взглянул на Лючию. А она смотрела на него с ожиданием и надеждой, что он поймет намек.

Он понял, хотя было видно, что это его совсем не обрадовало. Он пересел на ее сторону и подставил ей плечо.

– Спасибо, – сказала она, обвила рукой его талию и замолчала.

Так они и въехали в Девоншир, он читал газету, а она больше не пыталась завязать разговор. Она только наслаждалась твердыми мускулами его плеча, к которому прижималась ее щека, и убеждала себя, что даже каменные стены можно разрушить, отщипывая от них кусочек за кусочком.

Она любила его. Ей было достаточно этой любви и места, которое можно назвать своим домом, но она знала, что ему этого мало. Она была полна решимости найти пути и изменить это положение.

Упорной назвал ее однажды Йен. Она готова с ним согласиться, потому что будет настойчиво делать все, чтобы возместить ему то, чего лишила его. Очень многое требовало возмещения. Она погубила его карьеру, которая была для него смыслом жизни. Еще хуже, она сделала его, самого благородного и благоразумного из всех мужчин, жертвой публичного позора и унижения. Последнего она не хотела, но это произошло из-за нее.

Она знала, чего ему стоило встретиться с ее отцом, терпеть сплетни, отказаться от работы и жалованья. Может быть, у нее уйдет на это вся оставшаяся жизнь, но Лючия поклялась, что сделает его счастливым. Она добьется, чтобы он был рад, что женился на ней. Сегодня ночью, решила она, засыпая на его плече, самое время начать.


Это невыносимо. Как может человек спокойно читать газету, когда его жена положила голову ему на плечо и обнимает за талию? Это слишком отвлекает. Даже теперь, когда все свершилось, ее прикосновение мгновенно возбуждало его.

Его жена. Жена, напомнил он себе, которая дорого обошлась ему.

Йен закрыл глаза и откинулся на мягкую спинку сиденья. Надо было видеть ярость Чезаре. Если бы, когда принц выслушивал объяснения о создавшейся компрометирующей ситуации, у него под рукой оказался пистолет или нож, Йен знал, что сейчас его не было бы в живых. Принц, который когда-то считал его верным другом, с презрением посмотрел на него и обозвал скотиной. И он заслужил это. Принц потребовал, чтобы британское правительство лишило его ранга посла. И это было сделано.

Теперь Йен был совершенно свободен. Лишенным единственного, в чем видел смысл жизни, он не знал, что ему делать со своим временем. Когда он думал о той жизни, которая ожидала его, на сердце наваливалась свинцовая тяжесть. Прослужив в дипломатическом корпусе более десяти лет, Йен не мог не считать существование сельского помещика пустым и бессмысленным. Бесконечные поездки на скачки, балы по случаю начала охоты, на лондонские сезоны – все это он не мог назвать настоящей жизнью.

Он открыл глаза и расправил загнувшийся край газеты. Где бы он ни находился, он каждый день читал главные английские и европейские газеты. Не делать этого было все равно, что носить мятую рубашку или появляться на званом обеде не побрившись. Даже сейчас, когда его мир сузился до небольшого уголка Девоншира, его все еще интересовали международные дела. Он не знал, как смириться с тем, что он в них больше не участвует.

Лючия пошевелилась во сне, и он взглянул на нее. Oна свернулась на сиденье в неудобной позе, и ее голова прижималась к его плечу. Если она не сменит положения, то растянет мышцы на шее, и они будут болеть, как, вероятно, и голова.

Йен вздохнул и отшвырнул газету в сторону. Осторожно, чтобы не разбудить, он уложил Лючию себе на колени и, поддерживая, обнял за плечи. Она вздохнула, вытянула ноги вдоль сиденья и уткнулась в его плечо. Пока она спала, Йен смотрел на простиравшиеся за окном мокрые английские долины. Он вдыхал аромат цветущей яблони, исходивший от волос его жены, и старался не думать о том что происходит в Константинополе.


Лючия надеялась, что брачная ночь даст ей возможность начать делать Йена счастливым, но очень скоро ее план рухнул. Они приехали в Пламфилд около одиннадцати часов вечера. После короткого знакомства со старшими слугами и позднего ужина Йен проводил жену в ее комнату. Сказав, что она, должно быть, очень устала после поездки, он сообщил, что они увидятся завтра, и, поцеловав на прощание в лоб, а не в губы, отправился спать в свою комнату, расположенную рядом.

Лючия стояла посреди своей спальни. Она была удивлена, растеряна и даже оскорблена. Их брак имел плохое начало, но все эти три недели до сегодняшнего дня она не сомневалась в том, что желанна для него. Она смотрела на дверь, соединяющую их комнаты, и боролась с искушением просто распахнуть ее и войти, броситься на него и целовать, пока он уже не сможет устоять перед ней.

В дверь осторожно постучали, и вошла горничная с котелком горячей воды, свежими полотенцами и мылом.

– Пожалуйста, мэм, – сказала эта женщина (она была примерно одного возраста с Лючией) и присела. – Хозяин прислал меня прислуживать вам. Меня зовут Нэн Джоунс.

Горничная налила воду в белую фарфоровую миску, стоявшую на туалетном столике, положила рядом блюдце с мылом и повернулась к Лючии.

– Надеюсь, вам нравится ваша комната, – застенчиво сказала она. – Миссис Уэллс, экономка, вы ее уже видели, мэм, выбирала все ткани и вещи. Мы с ней обставили эту спальню.

Лючия огляделась. Горевшие лампы бросали мягкий свет на кремово-желтые стены. Над резной дубовой кроватью с простынями и подушками цвета слоновой кости возвышался купол балдахина из золотисто-желтого бархата. По бокам кровати стояли два ночных столика. Перед кроватью – шезлонг в золотую и белую полоску. Комната оказалась обширная, в ней был не только стенной шкаф, но и два гардероба с расписными дверцами в итальянском стиле. Перед камином из сиенского мрамора располагались два удобных кресла, обитых желтой тканью с цветочным узором. На полу лежал ковер мягких коричневых, золотисто-желтых и густых красных тонов.