Сарина Боуэн - Он

— Каннинг, мы не станем снова сворачивать на эту дорожку. — Я с трудом сглатываю. — В прошлый раз оно разрушило нашу дружбу.

Он склоняет голову набок. В карих глазах блестит вызов.

— Ты говоришь, что не хочешь меня?

О, черт.

— Нет. Я говорю, что это плохая идея.

Джейми наступает на меня, оттесняя к стене до тех пор, пока моя спина не врезается в мокрую кирпичную кладку. Я оказываюсь в ловушке — одна твердая стена сзади, а вторая, не менее твердая, впереди. И акцент тут на слове «твердая», потому что стояк у него такой, что рехнуться можно. И он вжимается мне в бедро, когда Джейми подходит ко мне еще ближе — так, что между нашими губами остается всего лишь дюйм.

— Ты же король плохих идей, — напоминает мне он. — От этой, по крайней мере, будет хорошо нам обоим.

Он задумал меня прикончить. От перемены ролей у меня плавится мозг, потому что это я обычно веду, я командую и диктую правила.

Джейми делает движение бедрами, тяжело дышит, втираясь своей эрекцией в мою ногу. Не будь он так пьян, то, вероятно, пришел бы в ужас. Он и придет в ужас — когда протрезвеет. Станет извиняться за то, что подкатил ко мне, и в итоге все закончится неловким разговором, который должен был состояться четыре года назад, когда я отсосал ему. Он скажет мне, что он натурал, что валял дурака, что он ко мне ничего не чувствует.

И я буду раздавлен.

Я знаю, что будет, однако меня это не останавливает. Я говорил, что я мазохист? Это единственное объяснение тому, зачем я кладу ему на шею ладонь и вновь притягиваю к себе.

Наши рты снова встречаются в поцелуе. В мягком. Мучительно медленном. И мне этого мало. Я скоро остановлюсь, в любую секунду, но не сейчас. Сначала он даст мне больше.

Со стоном я толкаю его грудью в грудь и разворачиваю нас так, чтобы теперь у стены оказался он, чтобы теперь я о него терся. С его губ срывается удивленный возглас, который превращается в хриплое урчание, стоит мне начать целовать его по-настоящему сильно, вталкивая язык ему в рот.

Во мне просыпается жадность. Я трахаю языком его рот так, как хочу отыметь его своим членом — глубокими, голодными, отчаянными толчками, от которых у нас обоих заканчивается дыхание, и теперь уже он цепляется за мою майку.

Внезапно справа от меня хлопает дверь. Звучит визг. Какую-то женщину испугала, скорее всего, погода, а не два парня, которые, стоя у стенки бара, пытаются съесть лица друг друга, но, так или иначе, ее крик приводит меня в чувство. Спотыкаясь, я пячусь назад. Задыхаюсь, как после трех марафонов.

Теперь я стою под дождем, а Джейми — нет, и мне прекрасно видно, что на лице у него полномасштабная паника. Его глаза широко распахнуты. В них шок.

Блядь. Мой друг-натурал в шаге от того, чтобы перепугаться. Спустя час он, наверное, будет переживать мощнейший кризис самоидентификации. И все ради чего? Самый лучший поцелуй моей жизни не стоил того, чтобы ломать его жизнь.

Я пережил такой кризис. Приятного мало.

Я отворачиваюсь, иначе по моим глазам он поймет, что внутри я медленно умираю. Я хочу его больше всего на этом треклятом свете. Собрать волю в кулак нелегко, но все-таки я разворачиваюсь и под дождем ухожу к машине.

Льет как из ведра, и я срываюсь на бег. Я даже не знаю, идет ли он за мной или нет, пока он не садится рядом на пассажирское место.

Не проходит и тридцати секунд, а мы уже несемся к Лейк-Плэсиду. В машине стоит ужасающая тишина. Если б не дождь, я бы, наверное, превысил ограничение скорости вдвое, лишь бы поскорее доставить Джейми обратно в город.

Он все еще не сказал ни слова.

— Извини, — хрипло брякаю я. — Я не нарочно.

Он издает раздраженный звук. Я умираю от желания узнать, что это значит, но спрашивать трушу. Мы никогда не станем обсуждать эту ночь. Никогда. Даже если напьемся в хлам на мальчишнике перед его свадьбой. Даже если нас завалит в шахте, где кислорода осталось на полчаса. Даже тогда.

Я обвинил его в том, что он повел себя, как гондон. Херня. Настоящий гондон — это я. Влюблен в лучшего друга, но прикидываюсь, что это не так.

Дождь понемногу заканчивается. Через несколько минут (хотя по ощущению они длятся не меньше часа) я притормаживаю около общежития. Джейми остается сидеть в машине.

— Я найду, где припарковаться, а потом немного пройдусь, — говорю ему я. Идти прямо сейчас в нашу комнату выше моих сил. Нам нужен тайм-аут. Надеюсь, он это понимает.

Позже, когда он заснет, я, возможно, снова смогу дышать одним воздухом с Джейми Каннингом.

Он не двигается с места.

Пожалуйста, мысленно молю его я. Просто иди и ляг спать. Мне и так тяжело изо дня в день смотреть на его лицо без разрыва сердца. Прямо сейчас я не могу быть с ним рядом. Я боюсь, что сорвусь и поцелую его еще раз. В моем сознании выжжено воспоминание о том, как идеально его твердое тело совпадало с моим, и я не знаю, сколько недель понадобится, чтобы его забыть.

Я жду, и мне больно.

Наконец я слышу щелчок замка. Джейми выбирается из машины, и когда дверь захлопывается, для меня это словно удар кувалдой прямо по сердцу. Не смотри, приказываю себе я.

Но моя выдержка не безгранична. Его светлые волосы ловят свет уличных фонарей, пока его длинные ноги за несколько шагов преодолевают путь до крыльца. И пока я смотрю, как он от меня уходит, у меня внутри что-то раскалывается.

Я взбегаю по ступенькам крыльца, сердце гулко колотится, кожа влажная от дождя, пота и нервов.

— Джейми.

Черт. Я почти успел зайти внутри. Но на крыльце на одном из кресел-качалок сидит Пат. Наверное, под прикрытием темноты следит за тем, чтобы никто из мальчишек не улизнул в город. Но вместо них он поймал меня. И при звуке его голоса я ощущаю такой же ужас, как малолетний нарушитель режима.

Я спотыкаюсь у самой двери.

— Здравствуйте, — говорю, стараясь, чтоб голос звучал нормально. Хорошо хоть, темно. Потому что прямо сейчас я не доверяю своему лицу.

— Есть минутка?

Есть ли? Что мне нужно, так это не разговоры, а несколько часов одиночества, чтобы побиться головой о стену и попытаться осмыслить, что сегодня произошло. Но Пат мне словно второй отец, и проявить к нему неуважение для меня недопустимо.

Я не отвечаю, но сажусь на кресло-качалку с ним рядом и, чтобы унять дрожь в руках, хватаюсь за подлокотники. Пара очень медленных вдохов помогает мне успокоиться.

Через дорогу темнеет пустота озера. В туманном воздухе ночи мерцают огоньки ресторанов. Все выглядит таким обычным и мирным. Если б мир совпадал с тем, что творится внутри меня, дома обрушивались бы в озеро, а кондитерские полыхали огнем.

— Сынок, ты в порядке?

— Да, — вымучиваю я сиплым, как бензопила, голосом. — Попал под дождь.

— Это я вижу. — Помолчав немного, он продолжает: — Я только хотел спросить, как там Весли. Как думаешь, нормально он перенес первую неделю?

При звуке его имени все внутри меня сводит судорогой.

Как тебе сказать, Пат… Я только что набросился на него возле бара, и мы обжимались как парочка порнозвезд. А потом он отшил меня. И я понятия не имею, что все это значит.

— Вроде да, — бормочу я. Хотя даже не помню, какой вопрос он мне задал.

— Ты мне скажи, если у него трудности. Я его не уволю… просто попрошу, чтобы его прикрыли.

Я беру себя в руки и пытаюсь сосредоточиться на беседе.

— Чтобы научиться тренировать, нужна практика.

Пат улыбается.

— Как дипломатично с твоей стороны. Я согласен, без практики никуда, но не у всех есть такой талант к тренерству, как у тебя.

— Спасибо. — Я не ожидал комплимента.

— Мне кажется, занятия с Весом пойдут ребятам на пользу — я бы не нанял его, если б считал иначе. — Кресло Пата тихо поскрипывает в темноте. — Хотя я так удивился, когда он позвонил мне. Почти сразу после победы в «Замороженной четверке». Я смотрел игру — мне всегда радостно видеть вас, ребята, по телевизору. Смешно… когда я увидел, кто мне звонит, то подумал, что он сейчас скажет: «И все это благодаря вам». — Он негромко хмыкает, посмеиваясь над собой. — Такие вещи не в стиле Веса, так что не знаю, почему я ожидал это услышать. Но да, когда он сказал: «Я звоню, чтобы согласиться на работу, которую вы предлагали мне каждый год», я по-настоящему удивился.

Как и я сейчас. Более того, меня удивляет чуть ли не вся эта информация.

— Все эти годы вы приглашали его сюда?

— Конечно. Я звоню всем своим мальчишкам, которые добились успеха в студенческом хоккее. Вес, правда, всегда отказывался. Пока не позвонил сам… — Он делает паузу. — Потребовалось немало мужества, на самом-то деле. Чтобы сказать: «Я хочу тренировать у вас этим летом, но вам нужно знать, что я гей. Об этом никто не знает, но если это вас беспокоит — как начальника лагеря и все такое, — то я пойму.»

По моей спине стекает капелька пота.

— И что вы ему ответили? — Пусть я и знаю, что Пат его нанял, но у меня все равно перехватывает дыхание, когда я представляю, как Вес ждал на другом конце линии, пока кто-то вынесет суждение на его счет.

Похоже, чтобы быть Весом, требуется иметь яйца покрепче, чем мне казалось.

— Я ответил, что это его личное дело. Лишь бы каждое утро выкладывался на тренировках, а остальное меня не волнует. Потом я спросил, хочет ли он, как и раньше, поселиться вместе с тобой. А он сказал: «Конечно, но сперва мне надо открыться и перед Джейми. Если у него возникнут со мной проблемы, вам придется что-то переиграть.»

Проблемы… Сегодня кое-какая проблема у меня все-таки появилась. Мощный стояк на него. Господи, как же удержаться и не заорать от сумятицы в голове.