Еще раз выстрелив взглядом великого, но усталого от бесконечных побед полководца, он быстро удалился, похлопывая по ноге бумажной трубочкой и оставляя после себя легкое недоумение — а не слишком ли он крут, суровый наш инструктор?

— Ничего, — успокоил всех выбранный Командир, — все они сначала строгие, до первого тоста.

Большой и грузноватый, в обычной жизни явно важный военный начальник, он выглядит несколько комично в футболке и шортах, иллюстрируя каждое свое слово изгибами подвижных морщин, живущих на лбу.

— Это правило без исключений, — поддержал его пузатый Виночерпий.

Вместе с Финансистом, улыбчивым парнем с фиксой на переднем зубе, он занят сложным процессом раздела только что собранных денег — на белое и красное.

Не очень-то поверив словам о холоде, но вспомнив влажную прохладу прошедшей ночи, еще не утомленный солнцем народ заспешил в номера — облачаться в джинсы или спортивные костюмы. Алексей и его сосед по номеру, как и он второй несоломенный холостяк в группе, тянущий лямку службы где-то в Москве, отгоняя от столицы вражеские самолеты, так же отправились переодеться. Сегодня утром, лениво валяясь в постелях и на ощупь изучая приличную щетину на подбородках, они решили не бриться, придумав для себя массу оправданий — и горы согласились с ними. Полуживое опасение Алексея, что загар может лечь неровно, Александр решительно отмел, сказав: "Разойдется!", и теперь, после завтрака и собрания, в группе родилось, но словесно еще не оформилось их прозвище — Два Бородача.

— Не "ЗиЗиТоп" но что-то есть, — посмотрев на себя в зеркало, поделился впечатлением Алексей.

— Вершина лондонского дна! — надевая кроссовки, с удовлетворением подтвердил неверность лезвию бритвы Александр. — Ну что, пошли?

— Пошли.

И они оказались на улице, занятой привычным созерцанием старого как мир спора: солнца, ползущего в зенит, и теней, предчувствующих скорый полдень. Но все же утро и еще не так жарко, и Два Бородача направились к воротам — началу первой экспедиции. Ворота открыты настежь, но в сооружении, напоминающем будку гаишника, виден грустный кавказский профиль. Несколько самых дисциплинированных туристов уже здесь, и приятели зашагали к ним.

Шум: из-за спины дети, как сорвавшиеся камни, вероятно не представляя, что такое тяжесть в желудке, обгоняют их с ужасающей для сытого человека быстротой. А в Алексея врезался его знакомый — мальчишка-пилот, мигнув от столкновения длинными ресницами.

— Здравствуйте, дядя Леша!

И снова, или всегда, в словах его вечное движение.

— Привет. Ты тоже едешь?

Мальчик кивнул и, смутившись на ничтожную долю секунды, уже устремился за убежавшими друзьями. Как щенок, выразив несколькими ударами хвоста симпатию и преданность, он с новой силой увлечен прерванным движением.

Алексей отпустил мальчишку, и тот, подобно рыбе, не понравившейся рыбаку размером, вновь почувствовавшей воду, а значит свободу, волною вздрогнув растущим телом, умчался вслед за своими товарищами.

— Ты уже дядя! Когда успел? — позавидовал Александр.

Бородачи обернулись: мама мальчишки и по совместительству знакомая Алексея, вечером заподозрившая в нем охоту, вполне справляясь с младшим, более спокойным и менее порывистым, нагоняет их. Младший еще мал, ему шесть, и видна лишь борьба с тихим упрямством, но у мамы есть противоядие — быстролетность смущений. Так же как и красивые ресницы, это, несомненно, фамильное качество.

Взжм! Ее спутница, с мальчиком того же возраста, что и сын знакомой, спрятавшись в соломенную шляпу и за темные, но все-таки позволяющие разглядеть цвет глаз очки, взглядом короткого сонара оценила двух остановившихся парней. Некуда бежать! Да и нужно ли?

— Саша, — сразу же представил Алексей товарища.

— Маша, — на ходу, без паузы, ответила мама-Маша. А ее солнцезащитные очки исполняют роль заколки и позволяют любоваться красотою глаз, и главное — длиною ресниц даже случайным прохожим.

— В рифму, — привычно для нее и, наверное, с удовольствием для себя поранившись о ресницы, заметил Александр, — приятно.

— Даша, — кивнув на "приятно", назвала она имя подруги. — А это Алексей.

— А где же рифма?

Лето, жара, к автобусу бежали дети, к тому самому, что отвезет их к загадочности с хитрым названием — фу-ни-ку-лер.

* * *

Фуникулер. Вот она, канатная, хотя правильнее было бы назвать ее, тросовая дорога. Приехали не все: кто-то испугался горной свежести и остался загорать, кто-то боится высоты, а кого-то не пустили дети — и в этом случае Маша плюс Даша, взявшие с собой младших, совершили героический поступок. Сидение горнолыжника, висящее на тонкой трубе и открытое всем ветрам, опасно для ребенка. Вспоминая былые, обильные на туристов времена, немного похныкал инструктор, а разномастные военные, получив свои путевки за четверть стоимости, почувствовали себя счастливцами — все познается в сравнении.

Но грустное позади, и народ, выцеливая мягкими местами, уже прыгает на шаткие сидения, несущиеся в высоту. Вот и мама-Маша, перепоручив младшего Даше, расширив до невозможности глаза, вместе со старшим шлепнулись на надвинувшуюся скамейку. Скрипит большое колесо, лязгают защелки, но Два Бородача не торопятся, пропуская вперед всех — семейные пары, подрастающее поколение, еще незнакомых им дам. Но вот и их очередь, и сидушка, скрипнув, приняла тела, и они, набирая высоту и рассматривая близкие кроны высоких деревьев, отправились в ленивое путешествие к вершинам.

А впереди — ведь выбор очереди не случаен, свесив ноги и неслышно о чем-то болтая, летят две подруги — светлое пятно волос хорошо различимо на фоне зеленого горного склона. Мимо ползут железные стойки, деревья все больше уходят вниз.

— Что ты о ней думаешь? — прервав созерцательное молчание, спросил Алексей.

— О ком?

— О ком, о ней, — посмотрев в глаза собеседнику, повторил Алексей.

— Эх, Леха-Леха, ей без тебя неплохо! — чуть поразмыслив, весельем на нудность ответил Александр. — А вообще-то, это только мое мнение, разумеется, вообще-то очарование победой вряд ли окупит тяготы борьбы. Будь проще, друг мой, и тогда что-то может сбыться.

— Не борюсь я за женщин, — вздохнул Алексей, — хроническое.

— Можно и так жить, — немедленно согласился подвешенный в воздухе товарищ. — "Чего ж не жить как-нибудь?". Тем более отпуск, нужно отдыхать, а не надрываться. Но вот что я скажу тебе, старина: путь мужчины отмечен женщинами, как автобусными остановками, и все они разные. Это мы, мужики, одинаковые, а они разные. Остановки, я имею в виду. Так что ты вполне можешь ошибиться, это твое, пассажирское право. Ну что, успокоил?

— Филосóф? — с ударением на "оф" поинтересовался Алексей.

— Неторопливый, и это очень важно.

— А не боишься потерять форму, в неторопливости?

— Нет. Пускай наши соломенные братья суетятся, у них времени — лимит. А количеством качества не заменить, как ни старайся. Да и для здоровья полезнее — предохраняет от ненужных и жутких болезней.

— Ну, в среде наших тотальных медкомиссий это редко встречается.

— К счастию, — согласился Александр. — Но количество разнообразных дур ничуть не меньше количества однообразных дураков, или наоборот. Об этом тоже желательно помнить. Ты меня понимаешь?

— Вспоминается анекдот про двух нудистов, — все же попытался поспорить с приятелем Алексей, — пока они спускались с гор, стадо родило три раза.

— Старина! Если ты запал на нее, это тебя волновать не должно. Ты посмотри — да на такую не запасть невозможно! Испортишь отпуск.

— Мне кажется, жутко самоуверенная особа. Прямо завидно!

— Так, старичок, если ты временно растерян — напиши письмо маме. Она, — Александр кивнул в сторону объекта обсуждения, — тебе не нужна. Тем более завтра они уходят в поход. Ты даже не третий лишний.

— Иди ты к черту.

— Самоуверенность в движениях, мне кажется, здесь возрастное, или, скорее всего, спортивное. Хорошо выглядит, правда? Да ты посмотри, посмотри на нее! А красивое тело и как следствие — агрессивность, я думаю, это порождение мужских гормонов. У нее их больше, значит и борьба желаний с независимостью острее — "зе индепенденс дей", слыхал? Но все это быстро теряется: полюбилась, поженилась, поднадоела — и все, заносчивость исчезнет вместе с легкостью походки. Замечал, наверное, что вот идет женщина, пускай не так уж молода, но привлекательна — случается, что время подчеркивает красоту, а походка — будто тащит на себе давно убитого врага. Мне жаль, старина, но кажется, что светлое пятно прямо по твоему курсу — тот самый случай. Так что самая большая награда тебе от нее — краткость знакомства, иначе ты рискуешь стать участником всеобщего марафона по переноске вражеских тел. В роли убитого врага, естественно.

— Иди ты к черту, — повторил Алексей.

— Ты мне не сделал ничего плохого, и я говорил искренне.

Скрип троса, они летят между небом и землей, навстречу солнцу и холодному горному ветру…


…Цвет волос любимой. Девушки: школьницы и недавние выпускницы, экономикой, молодостью и ненавязчивой строгостью "Том Клайма", так прижившейся у нас, чуть чопорной и незаметно сдерживающей развязность движений, стройностью, достойной и простой, похожи на не в Париже придуманных парижанок. Но с русской красотой, что гораздо интереснее.

Волосы, в большинстве своем не испорченные вычурностью причесок — частом заблуждении стандартной мысли парикмахера насчет собственной индивидуальности, к счастью или на беду не знакомы и с красителем. Что за город — этот цвет повсюду! Фирменный знак, отличительная черта женских преобладаний и долгих мужских предпочтений, наследство многих поколений. В толпе привычных местных взглядов обладательницы темно-русых спокойных волн, каре и редких стрижек просто не могут представить, даже заподозрить о той силе тревожного огня, раздуваемого ими в душе случайного прохожего, чужака. В меру фамильярный диалог прохладного майского ветерка и волос… волос цвета волос любимой, легкий и неслышный, отзывается в нем громкими хлопками рвущегося знамени под порывами все еще горячего ветра давно сожженного внутреннего мира. Он видит этот цвет и тонет в однообразии чудес, но за спиною рваный звук не своих усталых крыльев, а движения горячей пустоты жгут глаза изнутри.