Пальцы быстро задвигались, расстегивая ширинку.

От брошенных в лицо обвинений Лисса залилась краской, но упрямо отказывалась признавать их справедливость.

— Я взяла с собой Кормака. Он сумеет защитить меня от любого!

Джесс испепелил ее презрительным взглядом:

— Возможно, но не от всякого! — И, чуть помолчав, спросил: — Скажем, к примеру, когда ты в последний раз видела, как Кормак стреляет из винчестера?

Он продолжал спокойно расстегивать брюки.

Лисса отступила на шаг, неуверенно глядя на пса, с недоуменным видом стоявшего в неглубокой воде, и выбивавшего хвостом равномерную дробь по идущей мелкой рябью поверхности воды.

— А еще считаешься сторожевой собакой! Хорош! — прошептала она, вновь, словно завороженная, поворачиваясь к Джессу.

Тот пинком отбросил брюки и зашагал к озерцу, медленно, намеренно крадучись, словно хищник, преследующий добычу. Все в этом сильном мускулистом теле дышало неутомимой энергией, чувственным голодом. Он был самцом, жарким, яростным, стремившимся взять ее. На этот раз Лисса видела его ясно — с ног до головы. Ее глаза скользили от его лица все ниже, к этой широкой груди, к красноватой бороздке от не совсем зажившей раны, к треугольнику курчавых волос, великолепному мужскому естеству, стоявшему прямо, напряженно, гордо, показывая, что на этот раз его обладатель не собирается отступать.

Лисса нерешительно шагнула назад, не желая протестовать, не в силах бежать. Это то, чего она хотела!

И, словно подслушав ее мысли, Джесс сказал:

— Ты преследовала меня с той минуты, как я оказался в Вайоминге, Лисса, дразнила, кокетничала, выставляла напоказ красивое тело, пока я в конце концов не потерял покой и сон. Я горел словно в огне и горю сейчас. Я могу задушить тебя Лисса, или могу любить…

Словно желая подчеркнуть свои слова, Джесс заходил все глубже в ледяную воду, не обращая внимания на холод, пока не оказался перед Лиссой. Она почувствовала запах пота и разгоряченной кожи, ощутила жар, исходивший от возбужденной плоти, и против воли подняла руку и коснулась его груди. Его сердце забилось в ее ладони так сильно, что Лисса попыталась отдернуть пальцы, но его рука легла сверху, не давая отстраниться.

Они больше не чувствовали ни палящего солнца, ни холодной воды, просто стояли и смотрели в глаза друг друга.

— Видишь, что ты делаешь со мной? — хрипло прошептал он, прижимая ее ладонь к рвущемуся из груди сердцу. — И что я делаю с тобой…

Другая рука коснулась упругого холмика, задержалась на бледно-розовой вершинке, мгновенно сжавшейся в твердый камешек.

— Ты тоже томишься, и внутри все болит, правда? — словно обольщая, пробормотал Джесс.

Лисса застонала, ощущая тупое тяжелое биение крови в груди, тугой ком, собравшийся внизу живота. Пальцы ее робко дотронулись до его руки, провели по изгибу плеча, зарылись в длинные прямые волосы на затылке.

— Да, Джесс, — просто ответила девушка.

Низкий, почти звериный рык вырвался из груди Джесса, и, подхватив Лиссу на руки, он устремился к берегу, где она перед тем, как войти в воду, разостлала одеяло на мягкой траве. Она уткнулась лицом в его плечо, прижалась изо всех сил, чтобы ничего не видеть. Кормак, устав следить за людьми, так решительно игнорировавшими его, почуяв белку, прыгавшую с ветки на ветку, двумя огромными прыжками вылетел из озера и исчез в глубине каньона, явно решив поохотиться.

Джесс положил Лиссу, накрыл ее своим телом, запустил руки в длинные мокрые волосы, несильно дернул, пока девушка не повернула к нему лицо. Его рот накрыл ее губы, раздавливая, поглощая, ища входа. Лисса покорилась — его язык наконец столкнулся с ее языком, встретился, скользя, обвиваясь, лаская толчками в одном ритме с раскачивающимися движениями бедер.

Лисса ощущала, как его дыхание учащается, становится более тяжелым, а руки находят все мягкие потаенные изгибы и впадины, влажные шелковистые тайны ее неопытного тела. Воздух болезненными толчками вырывался из ее легких, но она все ожесточеннее льнула к Джессу, затерявшись в его грубой, дикой, буйной чувственности.

Наконец он оторвался от ее губ, оставив Лиссу словно в тумане, и приподнялся на локти, чтобы лучше разглядеть раскрасневшееся лицо и ослепительно-белую плоть. Каким темным выглядело его тело рядом с этой молочной кожей! Все законы и кодексы Запада запрещали ему прикасаться к этой женщине, но он все равно возьмет ее.

Лисса вздрогнула, когда Джесс, словно внезапно забыв о безумной страсти, начал медленно, нежно ласкать ее, добиваясь ответною чувства и подогревая собственное вожделение.

— Ты невероятно прекрасна, — выдохнул он, гладя затвердевшие соски ее грудей.

Когда его ладонь, скользнув по животу, замерла на холмике, покрытом темно-рыжими локонами, бедра девушки непроизвольно выгнулись. Она завороженно смотрела в жесткое красивое лицо, бесстрашно встречая взгляд глаз, переливающихся расплавленным серебром, и видела в них безумное желание, отчаяние страсти, лишавшее разума.

Джесс вновь опустил голову; длинные волосы закрывали его лицо, пока губы терзали горевшие сладкой болью соски. Потом обвел языком затвердевший холмик и впился губами в душистый бутон. Придушенный крик вырвался у Лисы — безудержное, ошеломительное наслаждение, до сих пор неизведанное, охватило девушку. Джесс впился поцелуем в другую грудь; девушка, всхлипывая, повторяла его имя, вцепившись пальцами в литые мускулы, бугрившиеся на спине, оставляя отпечатки ногтей. Горячие губы обжигали вздрагивающую плоть. Лисса извивалась под ним, бессознательно раздвинув ноги, когда его колено скользнуло между ее ляжек.

Лисса чувствовала, как настойчиво прижимается к животу пульсирующее напряженное мужское естество, упирающееся в то место, где соединялись бедра. Раньше, когда Джесс входил в воду, Лиссе оно показалось угрожающе огромным, способным разорвать и уничтожить ее. И теперь, когда Джесс, чуть покачиваясь, отыскивал вход в потаенные глубины ее тела, страх вновь вернулся.

Джесс почувствовал, как застыла и напряглась девушка, и, стиснув зубы, глубоко прерывисто вздохнул, проклиная себя за невероятную, немыслимую глупость. Лисса была девственницей, а он всегда предпочитал держаться подальше от девственниц. Джесс потянулся к ее руке, положил маленькую ладошку себе на живот.

— Коснись меня, Лисса. Почувствуй, — хрипло прошептал он, сомкнув ее пальцы вокруг вздрагивающего от напряженного ожидания фаллоса.

Такой твердый и все же гладкий, бархатистый… горячий. Пальцы девушки невольно сжались чуть крепче. Джесс безмолвным жестом показал, как гладить и ласкать его, но вскоре, тихо застонав, отнял свою руку. Вздрагивающая беспомощность его реакции поразила и взволновала Лиссу. С этого момента он принадлежал ей, этот смугло-зловещий незнакомец, притянувший ее с первого же появления.

Когда Лисса прошептала его имя, Джесс медленно выдохнул воздух, который так долго удерживал в груди, отчаянно пытаясь не выплеснуть семя прямо сейчас, до того как успел овладеть девушкой.

Лисса почувствовала гладкий кончик его плоти, трущийся о внутренние стенки влажной скользкой расщелины. Все — это томительное пульсирующее желание, огненно-раскаленная страсть, наполнявшая каждую частичку тела, мечты и явь, терзавшие Лиссу с той минуты, когда она встретила Джесса, — сосредоточилось теперь в глубинах ее тела. Это было невыносимо… это было сладостным раем.

— Пожалуйста, — охнула она еле слышно, не сознавая, о чем молит, но отчаянно стремясь получить это.

Джесс отстранил ее пальцы и начал медленными толчками входить в нее, не зная, насколько она готова принять его. Он чуть раскачивался из стороны в сторону, гладя кончиком фаллоса нежную плоть. Бедра Лиссы задвигались, пытаясь втянуть его глубже, и Джесс, потеряв голову, одним мощным рывком врезался в нее, погружаясь в жаркую шелковистую пропасть.

Лисса тихо мучительно застонала, частично от боли, но еще и от чего-то иного, чем просто боль, гораздо сильнее, более требовательного, трепетно-ошеломительного чувства заполненности, целостности, невыносимого настойчивого давления, побуждавшего ее податься навстречу мужскому телу. Его губы отыскали ее рот, заглушая крики голодным поцелуем, жадно впиваясь, терзая, гладя… Язык пробился внутрь через преграду зубов, лаская в одном ритме с толчками фаллоса, когда Джесс начал медленно двигаться, приподнимаясь и снова погружаясь в ослепительное блаженство, сначала осторожно, потом все смелее. Вздрагивая и трепеща, Джесс пробормотал почти не отрывал губ, но все убыстряя темп:

— Такая тугая… тесная… теплая… прекрасная… Отдайся мне, Лисса. Не нужно сдерживаться… взлетим вместе.

И она подчинилась, позволив бедрам выгибаться и опускаться, сливаясь с ним в едином порыве, изнемогая от томления, жаждущая и в то же время странно счастливая. Лихорадочный животный голод, возникший из крохотного всплеска, вырос в огромные бушующие волны захлестывающего беспощадного экстаза. Каждый удар обострял и усиливал наслаждение, пока Лиссе не показалось, что она вот-вот сойдет с ума.

Сам Джесс пытался сохранить остатки сознания, до глубины души потрясенный испытанным блаженным ощущением этой узкой девственной расщелины, упругостью великолепного молодого тела, но больше всего — нескрываемой радостью, с которой она отвечала ему: Лисса в самом деле хотела этого… хотела его. И тут он почувствовал, как ее ногти впиваются в его спину, раздирая кожу, услышал гортанные тихие, возбужденные крики. Шелковистый тугой чехол конвульсивно сжался вокруг его напряженного естества, и он, потеряв голову, вырвался на свободу, излив свою жизненную силу в таинственные глубины.

Лисса, охваченная волшебным, всепожирающим пламенем, безудержно падала в темный тоннель, в конце которого виднелась ослепительно-яркая, все расширяющаяся точка. И тут она внезапно вырвалась из жаркой темноты в еще более опаляющий свет, к блистательному, ошеломляющему концу безумия, долгожданному насыщению. Когда Джесс начал врезаться в Лиссу с нарастающей силой, а потом, неожиданно застыв, словно взорвался в ней, хрипло повторяя ее имя, девушка вцепилась в него, каким-то подсознательным шестым чувством понимая, что теперь они утолили наконец этот голод.