— Я не забыла, — тихо сказала она, повернувшись спиной к поручням и опустошенному берегу.

Она чуть было не столкнулась с Джоном Хиггинсом, рулевым, с которым флиртовала Тэнси. Хиггинс, высокий мужчина, с плечами такими же узкими, как и бедра, и повязкой на глазу, делавшей его похожим на пирата, на взгляд Мэгги, был о себе слишком высокого мнения. Она посторонилась, стараясь сделать вид, что не заметила, как его глаза скользнули по ней, прежде чем вильнуть к лицу Тэнси.

— Нет смысла бросать якорь здесь, — сообщил он голосом, который давал понять, что несчастье Брисбейна для него лишь незначительное недоразумение. — С вечерним приливом мы уходим в Сидней.

— А это далеко? — вежливо поинтересовалась Мэгги, которой хотелось стоять сейчас подальше от Джона Хиггинса, от которого пахло чем-то, напоминавшим прокисший бульон.

— Дня два или что-то вроде того, — ответил Хиггинс. Он совсем некстати тайком ущипнул Тэнси за пухлую попку и пошел дальше по палубе, бросив Мэгги бесцеремонное: — Жаль, что вам не придется увидеть вашего мистера Бригза в ближайшее время, как бы вам хотелось.

— Два дня, — простонала Мэгги, подавленная таким оборотом дел, печальной судьбой, постигшей Брисбейн, и размолвкой с Тэнси. Она поплелась в каюту, служившую пристанищем для почти сотни женщин, и в задумчивости села на койку. Едва ли можно было предполагать, что Филип погиб во время наводнения. Скорее всего, он узнал о стихийном бедствии в Брисбейне, догадался, что «Виктория» не сможет здесь пришвартоваться, и благоразумно остался в Сиднее, выполняя свои обязанности в Королевском театре.

Жара была гнетущей, и Мэгги расстегнула свое серое шерстяное платье, потом и вовсе сняла его, повесив в ногах койки. Оставшись в муслиновом белье, растянулась на узкой скамье отдохнуть и помечтать. Закрыв глаза, она увидела красивое лицо Филипа, его темно-золотистые волосы и янтарные глаза. Мысленно она вернулась в захудалый театр в лондонском Уэст-Энде, в маленькую гримерную, которую она разделяла с другими актрисами… Мэгги как раз припудривала носик, когда в ее зеркале внезапно возник молодой австралиец, о котором она так много слышала. Его руки — гладкие и мягкие — на какой-то миг легли на ее голые белые плечи, а потом грациозно упали.

— Мисс Чемберлен? — спросил он. — Надеюсь, вы простите мое вторжение, но я был на вашем последнем спектакле и должен поговорить с вами лично.

Мэгги поспешно встала, натягивая потрепанное шелковое платье, унаследованное ею от матери. Когда-то эта полинявшая вещь была лазурным платьем, невероятно великолепным, таким же великолепным, какой когда-то была мать Мэгги.

— Да? — нерешительно сказала она. — А в чем дело?

Ангельская улыбка выступила на мягких губах Филипа, осветив его веселые глаза.

— Вы американка, — заметил он дружелюбно-обвиняющим тоном.

Мэгги кивнула, а сердце ее забилось где-то возле горла. Платье полностью закрывало ее тело, под ним был надет костюм, но она, тем не менее, чувствовала себя перед этим мужчиной абсолютно голой. Она даже вспыхнула от этого не совсем приятного ощущения и пробормотала в ответ что-то невразумительное.

Филип Бригз засмеялся, лаская Мэгги теплыми золотистыми глазами, и спросил, нравится ли ей быть актрисой.

Мэгги, совершенно растерявшись, пожала плечами.

— Это ведь второсортный театр, — выдавила она.

А потом, хотя до выхода на сцену оставалось менее пятнадцати минут, она выложила ему всю историю своей жизни, словно ее кто за язык тянул. Она рассказывала мистеру Бригзу о своих родителях, американских циркачах, умерших не от своих рискованных трюков — мать Мэгги была воздушной гимнасткой, а отец укротителем львов, — а в результате крушения поезда высоко в горах Швейцарии. Она даже поведала ему о своей учебе в Штатах, когда каждую осень ее совали в разные приюты, а весной, когда цирк приезжал в город, снова забирали с собой.

— Значит, ваши собственные родители вас удочерили? — подсказал мистер Бригз, когда история подошла к концу.

Мэгги улыбнулась. Странно, но она чувствовала себя одновременно спокойной и взволнованной. В тот миг ей показалось, что она любит мистера Филипа Бригза, хотя она почти ничего о нем не знала.

— Восемь раз по меньше мере, — ответила она. — Я ненавидела те зимы, но ни о каких пансионах говорить не приходилось — это стоило слишком дорого, — так что раз в год я превращалась в сироту.

В это время в гримерную просунула голову другая актриса и выпалила:

— Чемберлен, наш выход!

Теперь, выложив практически все подробности своей неустроенной жизни, Мэгги ужасно смутилась. Она отвела глаза, сняла накидку, открыв взору убогий, расшитый блестками костюм, и направилась к двери.

Филип нежно взял Мэгги за руку. Дрожь пробежала по ее обнаженной руке, комком подкатила к горлу.

— Вы поужинаете со мной? После спектакля?

Мэгги кивнула и бросилась из гримерной в длинный полутемный коридор, ведший к кулисам.

За этим последовало ухаживание, о котором таким девушкам, как Мэгги, оставалось только мечтать. Каждый вечер Филип водил ее ужинать, рассказывал ей об Австралии, где он руководил несколькими театрами, и, после нескольких пролетевших как вихрь недель, предложил ей две вещи, которых ей хотелось больше всего на свете: жениться на ней и главную роль в шекспировском «Укрощении строптивой». Она слишком мила и слишком красива, чтобы сыграть Катарину, уверял он, учтиво целуя ей руку. Нет, нет, она должна играть Бьянку, кроткую сестру.

Мэгги предпочла бы роль Катарины — Бьянка казалась ей слишком скучным персонажем, — но она не была дурочкой и знала, как редко мужчины предлагают женщине не только свое имя, но и настоящую работу.

— Мэгги, скажи, что согласна, — умолял ее Филип в последний их вечер, когда они ужинали в роскошном лондонском клубе, куда прежде она и думать не могла войти. — Скажи, что приедешь в Австралию. Я встречу тебя в Брисбейне — корабль пристанет сначала там, — и мы поженимся в ту же минуту, как ты сойдешь на берег. Медовый месяц проведем в Куинсленде — там белые пляжи, Мэгги, а ракушки там разноцветные, как драгоценные камни, — а потом вернемся в Сидней…

Мэгги колебалась главным образом из притворства: она была уверена, что любит Филипа Бригза, а в Лондоне ее ничто не удерживало. Она попросту осела там после того, как родители погибли в Швейцарии, настоящих подруг у нее не было, было только одно хорошее платье и маленькая комнатка в доходном доме, выходившая окнами в переулок. Ей казалось, что терять здесь нечего.

Открыв глаза, Мэгги отогнала сладкие воспоминания прошлого и приготовила себя к предстоящему событию. Конечно же, Филип ждет ее в Сиднее, готовый жениться на ней и освободить от эмигрантского договора.

Тэнси уже вернулась в каюту, сидела сейчас на своей койке и, высунув язык, что-то записывала в свой дневник. Очевидно, почувствовав взгляд Мэгги, она спрятала язык и выпрямилась.

— Думала, ты спишь, — сказала она как бы между прочим.

У Мэгги никогда не было такой преданной подруги, как Тэнси, и ей не хотелось обижать ее. Она зевнула и села, выпрямившись, насколько позволяла высота койки.

— Спала, — солгала Мэгги. — Увидишься опять с мистером Хиггинсом после того, как пристанем в Сиднее?

— Едва ли, — ответила Тэнси. — Моряки не по мне: слишком часто в плавании. Мне нужен парень, к которому я могу прижаться ночью.

Мэгги улыбнулась и обхватила себя за плечи, чувствуя прохладу и уют своего часто стиранного белья. Совсем скоро Филип будет прижиматься к ней ночью. И она узнает, чем оборачивается такая страсть, как ее, на супружеском ложе.

— Думаешь, это приятно, ну, то, чем занимаются мужчины с женщиной в постели?

Тэнси как-то непристойно хихикнула и прошептала:

— Господи, я знаю, как это здорово, происходит ли это ночью или средь бела дня!

Мэгги густо покраснела. Из иллюминаторов, расположенных в дальнем конце каюты, дул освежающий ветерок, который приятно обдувал ее руки и ноги. Тугая грудь Мэгги, казалось, набухла в ответ ветерку.

— Ты просто хвастаешь, Тэнси Куин! Ты об этом и понятия не имеешь!

— Да нет же, — настаивала Тэнси низким голосом, с блеском в глазах. — В Правительственном доме в Мельбурне есть один шафер, который может заставить меня выть, как лучшую гончую его светлости!

Мэгги была откровенно потрясена, на что Тэнси и рассчитывала, но ее еще и распирало любопытство. Мэгги смутно помнила, как еще маленькой девочкой лежала в своем углу циркового фургона и слышала странные приглушенные стоны по ночам. Она решила, что мать с отцом объелись сладких яблок, и у них сделалось несварение желудка, но теперь она засомневалась.

— Давай, давай, как же! — фыркнула она, покраснев.

Тэнси была довольна.

— Так, значит, Филип Прекрасный еще не занимался с тобой этим. Это кое-что, если вспомнить, как этот мерзавец дурачил тебя до сих пор.

— Ну вот, опять! — крикнула Мэгги, сложив руки на груди и вздернув подбородок. — Ты просто ревнуешь, Тэнси Куин, потому что в Сиднее тебя никто не ждет!

— Не очень-то рассчитывайте на это, мисс, — веско парировала Тэнси. — Я подцепила там несколько парней, в Правительственном доме. — Она фыркнула. — И еще я не говорю в нос, как кое-кто из американцев.

Мэгги была уязвлена, чего как раз и добивалась Тэнси. Она повернулась на бок, лицом к стене, и не обращала внимания на подругу, пока та не ушла. Когда Тэнси и все остальные женщины ушли ужинать — гордость Мэгги заставила ее воздержаться от такой роскоши, — она слезла с койки и принялась вышагивать взад-вперед по каюте. Как бы она ни старалась отрицать, но ее беспокоила мысль о том, что Филип побудил ее отправиться в Австралию в качестве эмигрантки, а не своей жены. Значит, если что-то случится, если он не женится на ней, ей придется отработать три года, а так как она никогда раньше не делала ничего, кроме выступлений во второсортном лондонском театре, то выбор у нее был крайне мал. Она закончит тем, что будет скрести полы и мыть ночные горшки, это как пить дать.