— Да, — меня волнует то, что он понимает, о чем я говорю. — Ты знаешь о нем?

— Конечно, знаю, — челюсть Уильяма заметно напрягается, заставляя меня вжаться в стул. — Она была достаточно добра, оставив его на моем столе, я прочел его однажды ночью.

— О-о-о, — я беру вилку и начинаю ковырять ею рисовое блюдо, хотя и не голодна — что угодно, лишь бы избежать той невероятной горечи, которую источает Уильям.

— Твоя мать могла быть жестокой, Оливия.

Киваю, цель маленькой черной книжки вдруг становится очень ясной. Она и правда испытывала удовольствие, исписывая все те страницы, описывая многочисленные встречи с невероятным количеством мужчин, в мельчайших подробностях. Но не потому что ей нравилось это делать. А может и нравилось. Кто знает? Главной целью было помучить Уильяма. Удовольствие ей доставляло знание о той боли и злости, которую она причиняла мужчине, которого любила.

— В любом случае, — вздыхает он, — все это в прошлом…

Мне смешно от его обиды:

— Для тебя, возможно! Для меня это вопрос каждого дня, почему она меня бросила.

— Не мучай себя, Оливия.

— Ну, этим я и занимаюсь! — меня бесит от того, как он может переступать через мою потерю с такой легкостью. Пыталась убедить себя, что не было обстоятельств, в которых ей было бы легче просто исчезнуть, чем встретиться лицом к лицу с жестокой реальностью. История мучительной любви не делает ситуацию лучше, ровно как не заставляет меня понять.

— Успокойся, — Уильям наклоняется и успокаивающе поглаживает мою руку, но я ее убираю. Меня бесит так много всего в моей жизни, и я чувствую, что все это мне неподвластно.

— Я спокойна! — кричу, отчего Уильям отстраняется на стуле с выражением злобы на своем дружелюбном лице. — Я спокойна, — опять начинаю ковыряться в ризотто. — Думаешь, она жива?

Резкий вздох мужчины передо мной полон боли.

— Я… — он ерзает на стуле, избегая моего взгляда. — Я…

— Просто скажи мне, — продолжаю спокойно, а в голове вопрос, почему мне вообще есть до этого дело. Она в любом случае мертва для меня.

— Я не знаю, — Уильям берет вилку и ковыряется в своей тарелке. — Грейси с ее способностью сводить мужчин с ума от ярости и похоти могла довести кого-то и до убийства. Поверь мне, я знаю, — он бросает вилку, разговор явно отбил у него весь аппетит. Я вторю ему и делаю то же самое.

— Кажется, она была еще той головной болью, — говорю, потому что просто не знаю, что еще сказать.

— Ты даже не представляешь, — отвечает он с улыбкой, как будто задумавшись. — Как бы то ни было, вернемся в теме нашего разговора, — он быстро отключает воспоминания и возвращает свою деловитость, так что я представляю себе, как именно все происходило годы назад с моей матерью. Даже разговоры о ней вызывают чувство беззащитности в этом безжалостном, сильном мужчине. — Миллер Харт.

— Что с ним? — выпячиваю подбородок с таким видом, как будто он не важен.

— Откуда ты его знаешь?

— Откуда ты его знаешь? — у меня есть предположения, но мне еще более любопытно после туманных объяснений Миллера. Все эти предупреждения и забота. К чему?

— Он испорчен.

— Это не ответ на мой вопрос.

Уильям наклоняется вперед, и я отстраняюсь, осмотрительно.

— Этот мужчина живет в мрачном мире, Оливия. Мрачнее, чем мой. Он играет с дьяволом.

Я с трудом сглатываю, боль пропитывает сердце. Слова не идут, и даже если бы пришли, я б не произнесла их онемевшими губами.

— Я знаю, чем он занимается, и как он этим занимается, — продолжает Уильям, — он не зря прослыл самым скандально известным мужским эскортом Лондона, Оливия. Я слишком сильно старался держать тебя подальше от своих дел, а теперь наблюдаю, как ты слепо ныряешь в мрачный мир Миллера Харта. Я живу в этом мире уже очень долгое время. Осталось не так много вещей, мне неизвестных, если они вообще остались, и я знаю, что… — он замолкает, оставляя между ними нежеланную, затянувшуюся тишину. — Он сломает тебя.

Вздрагиваю от его холодного заявления. Я отчаянно хочу сказать ему, что Миллер не давал мне ничего, кроме нежности… До той ночи в отеле. Ночи, когда Уильям увидел меня, убегающей оттуда, где Миллер привязал меня к перекладине балдахина и обращался со мной, как с любой из своих клиенток. До сих пор я не была уверена, что хуже — его холодное безразличие той ночью или то, как его умелые пальцы и язык заставили меня кончать в тонкой агонии.

— Благодарю за краткое экстренное предупреждение, — единственные слова, которые я смогла протолкнуть через боль.

— Ты дочь своей матери, Оливия.

— Не смей так говорить! — кричу, заставляя Уильяма дернуться. И все же, он не отвечает тем же. Он просто делает глоток своего напитка и ждет, когда я успокоюсь. — Я нисколько не похожа на маму. Она бросила свою дочь ради мужчины, который ее не хотел.

Он наклоняется вперед, взгляд серых глаз пылает:

— Отношения между мной и Грейси Тейлор были невозможны. Ты даже на секунду не задумалась, не пытался ли я сделать так, как было лучше для нее. Или для тебя.

Меня застает врасплох несвойственное Уильяму проявление злости. Я никогда не видела от него ничего, кроме идеальной собранности.

Он делает еще один глоток перед тем, как продолжить:

— И отношения между тобой и Миллером Хартом также невозможны.

— Я знаю, — шепчу, чувствуя, как на глаза наворачиваются эти проклятые слезы. — Уже знаю.

— Я рад, но знать о том, что для тебя плохо, не значит перестать желать это. Гнаться за ним. Я был плохим вариантом для Грейс, и все же она не сдавалась.

— Ты перестанешь нас с ней сравнивать, Уильям? — качаю головой, не в силах больше слушать леденящую, жестокую правду. — Мне правда пора домой. Бабушка будет волноваться.

— Так позвони ей, — он кивает на мою сумку. — Я наслаждаюсь компанией, и мы еще не заказали десерт и кофе.

— Телефон сломан, — идеальное оправдание для побега. Заставляю себя встать, поднимая с пола позади себя сумку. — Спасибо за ужин.

— Не слышу благодарности в твоем голосе, Оливия. Как же мне за тобой присматривать?

Его вопрос меня беспокоит:

— С чего бы это?

— Удостовериться в твоей безопасности.

— От чего?

— От Миллера Харта.

Закатываю глаза, забыв в который раз, с кем я имею дело.

— Я просто прекрасно справлялась без твоего надсмотра, Уильям. Думаю, у меня все хорошо, — отворачиваюсь и ухожу от него, молясь, чтобы это была последняя наша встреча. Прошедший ужин, хоть и поучительный, вернул слишком сильную боль. Попадая в мое уже кровоточащее сердце, она может оказаться последним гвоздем в крышку моего гроба.

— Ты не выживешь с Миллером Хартом в твоей жизни, Оливия.

Торможу конверсами, его заявление льдом покрывает мои вены. Силюсь не смотреть на него, боясь того выражения лица, с которым могу столкнуться. Его нет в моей жизни, говорю сама себе, слышу звук отодвигаемого стула и медленных шагов, но продолжаю смотреть вперед до тех пор, пока Уильям не обходит меня и не смотрит вниз на мой жалостливый силуэт.

— Я с первого взгляда вижу, когда девушка попалась в сети мужчины, Оливия. Видел это в твоей матери и вижу в тебе, — он кладет палец мне на подбородок и приподнимает мое лицо. Тень понимания есть в его серых глазах. — Я вижу, что тебе больно, и ты злишься, а эти две составляющие могут привести тебя к глупым поступкам. То, как он ведет дела, сомнительно, в лучшем случае. И тебе следует знать, что он уехал в Мадрид на пару дней, — Уильям одаривает меня красноречивым взглядом, побуждая задать вопрос. Мне это не нужно. Он с клиенткой.

— Я благоразумная девушка, — бормочу сухо. Слышу в собственном голосе неуверенность. Верю в свои силы меньше, чем Уильям, хотя знаю, что все сказанное — холодная, жестокая правда. Он справедливо волнуется. — Я в состоянии о себе позаботиться.

Он прижимается губами к моему лбу и вздыхает сквозь нежный поцелуй.

— Тебе нужно больше, чем просто слова, Оливия, — Уильям снимает с моего плеча сумку и ведет меня прочь из ресторана. — Я отвезу тебя домой.

— Я хочу прогуляться, — возражаю, высвобождаясь из его рук.

— Будь благоразумной, Оливия, уже поздно и темно, — он направляет меня увереннее, чем прежде. — В любом случае, мы остановимся у магазина и заменим твой телефон.

— Я сама могу купить себе телефон, — артачусь я.

— Может и так, но я хотел бы купить его тебе в качестве подарка. — Он предостерегающе изгибает брови, серые глаза темнеют, как только я открываю рот, чтобы возразить. — Подарка, который ты примешь.

Я больше не спорю. Хочу просто поехать домой и попытаться переварить то, что сказал и не сказал Уильям, так что я позволяю ему увести себя из ресторана, усадить в свою машину, не сказав при этом ни слова.

После остановки у магазина и покупки мне айфона последней модели водитель Уильяма отвозит меня домой, учтя мою просьбу остановиться за углом так, чтобы Нан не могла увидеть незнакомую машину и меня, выходящей из автомобиля.

— Убедись, что зарядила его, — распоряжается Уильям, закрывая коробку крышкой. — У меня есть номер, и я забил в него свой.

— С какой целью? — спрашиваю я, раздраженная его посягательством на мою жизнь.

— Банальное успокоение души, — он передает мне коробку и кивком головы указывает на дверь, приказывая убираться. — Я бы сказал тебе передать Жозефине мои наилучшие пожелания, но сомневаюсь, что она их оценит.

— Без сомнений, — я выбираюсь из машины и поворачиваюсь, чтобы захлопнуть дверцу. Окошко опускается, и мне приходится снова лицезреть Уильяма. Блеск в серых глазах, крупная фигура расслаблена, выделяя торс. Он несомненно походит на сорокалетнего мужчину. — Бабуля, наверное, ударила бы по твоей шикарной машине бейсбольной битой.

Он запрокидывает голову от смеха, заставляя и меня саму едва заметно улыбнуться.