— У меня есть уже и машина, и шуба, и брильянты, ты что, не помнишь? — отмахнулась Маша и переполошилась от неожиданно пришедшей мысли, даже выпрямилась у него на коленях: — Дима, я что-то не так делаю? Это принято — просить всякое барахло? Да? А я, как всегда, профессорша замурзанная, чего-то не знаю об этом! Вот же черт! Но ты, если спросят, скажи, что прощу и требую, как положено!

   Он расхохотался и крикнул:

   — Осип!

   Вошел улыбающийся Осип Игнатьевич, как на прием, ей-богу!

  — Вот, Осип, Мария Владимировна собралась на раскопки в тмутаракань степную, название поселка и не выговорить! Попробуй разубедить, у меня не получается!

  — Мария Владимировна, может, не поедете, а? — продолжал улыбаться Осип.

   — Поеду, Осип Игнатьевич, — вздохнула Машка.

   — Разберемся, Дмитрий Федорович, — пообещал Осип, продолжая улыбаться.

   Конечно, она поедет! И конечно, полезет сама — какие там «замечательные ребята»! Никому она не доверит свой драгоценный колчан вождя, и будет стоять на коленках, пыль веков сдувать, и заставит охрану на руках тащить в Москву ящик со своим сокровищем, и ночей не будет спать, не давая покоя специалистам-реставраторам, и вмешиваться, и анализ перепроверять станет сама, забывая обо всем!

   И он любил ее всей своей перемешанной с ней кровью!

   Им надо прожить, наверстывая пропущенные восемнадцать лет, и рассказать друг другу все про свою отдельную жизнь, приобретая совсем другие, совместные, разные воспоминания, и еще восемнадцать, если Бог даст, чтобы вспоминать уже новые события и обрастать новыми историями.

   Он поцеловал свою неугомонную профессоршу, положив руку на беременный его сыном живот. 

   А Осип тихо растворился за дверью.