– Плохой фильм? – спросил у него Саксель из вежливости, так как я думаю, что он не питал никакого доверия к мнению этого субъекта.

Ф. вновь пожал плечами:

– Так себе…

Мы заставили его объяснить свою мысль; он сделал это не без труда. Тогда мы узнали, что его сестра – медиум; Ф. смешивал понятия, путая гипноз со спиритизмом; еще мы узнали, и это было самое интересное, что она вызывала дух Ленина, под конец же он сообщил нам (но вы поклянитесь об этом не распространяться, ладно?), что она выполняла роль «проводника» в одной маленькой группе спиритов, которые намеревались к этой деятельности добавить еще и революционную. Эта фракция, впрочем, очень малочисленная, вербовала своих сторонников почти исключительно среди рабочих. Завидев новую цель, Саксель загорелся новым энтузиазмом. Ф. пришлось отвечать на множество всевозможных вопросов. Несмотря на то, что он был удивлен тем интересом, который вызвали у нас эти люди, чокнутые, по его мнению, он в конце концов пообещал сделать «все возможное» для того, чтобы ввести нас в их круг. Потом он ушел. Уж не знаю, почему он сдержал слово, но спустя всего лишь два или три дня после этой встречи мы были приглашены, Саксель и я, на сеанс этой группы; предварительная беседа с некоторыми из ее членов должна была состояться в кафе на улице Насьональ. На самом деле мы встретили там только одного из них, но, по правде говоря, самого важного человека: некто по имени Муйард, таможенник в отставке, – у него проходили собрания, на которых вызывали духов. Этот жизнерадостный старик встретил нас доброжелательно, тоже не знаю почему; ему удалось сдержать красноречие Сакселя, и он в деталях рассказал нам свою историю, то есть историю девушки-медиума, Элизы, как он ее называл, и историю группы с начала и до сегодняшнего дня. Я, естественно, все это забыл, а, наверно, зря, так как жизнь Элизы, по-моему, представляла некоторый интерес. Г-н Муйард довел свой рассказ до конца и пригласил нас следовать за ним, не собираясь начинать ученую дискуссию с моим другом Сакселем. Г-н Муйард жил на улице Насьональ, в глубине двора, в помещении, похожем на застекленную студию, довольно просторную, которую разделял на две неравные части большой занавес из красного бархата с золотыми кистями. В меньшем отсеке, должно быть, жили г-н Муйард и его жена; в большем эта приветливая хозяйка занимала гостей – собралось уже около двадцати человек. На стенах было расклеено множество афиш, фотографий, вырезок из газет, различные материалы. Пока подходили новые спириты, мы с Сакселем, немного смущенные, оставались там, где нас посадили, а г-н Муйард, покинув нас, приветствовал входящих:

– Здравствуй, товарищ, здравствуй, товарищ. Ровно в девять часов он вышел, чтобы запереть маленькую решетку, отделяющую нас от остального мира; потом закрыл дверь мастерской. Занавеси на окнах были плотно задернуты. В качестве освещения оставили только старую красную лампу, вероятно, забытую каким-то фотографом, когда-то бывавшим здесь. Все уселись локоть к локтю вокруг очень длинного стола. Одно место оставалось пустым. Г-н Муйард попросил тишины, объявил о нашем присутствии, снова попросил тишины. На пустующем месте внезапно оказалась девушка-медиум, которая до этого момента скрывалась за занавесом из красного бархата с золотыми кистями. После этого на четверть часа воцарилась полная тишина. Около девяти семнадцати стало слышно, как Элиза глубоко вздохнула, то же самое – в девять девятнадцать и в девять двадцать три. Я следил за временем по элегантным ручным часам Сакселя, который, как я чувствовал, нервно дрожал. Напротив, локоть и нога моего соседа справа оставались как бы спокойно-внимательными. Вздохи множились, становились похожими на хрипы. Потом Элиза снова замолчала. Наконец, после более чем сорокаминутного ожидания г-н Муйард спросил подобающим голосом:

– Дух Ленина, здесь ли ты?

– Кто эти два новых товарища? – ответил почти мужской голос, довольно точно воспроизводящий выговор шоферов такси – выходцев из Восточной Азии.

– Это два товарища из другой группы, стремящиеся к знаниям, – ответил г-н Муйард.

– Состоят ли они в коммунистической партии?

Поскольку г-н Муйард не знал этого, он замолчал. Нас толкнули локтем.

– Нет, мы не состоим, – сказал Саксель.

– Почему же?

– Это всего лишь вопрос ближайшего будущего.

– Нужно состоять в партии, товарищ, без этого вы не сможете слушать мои посмертные наставления.

– Я очень сожалею об этом, – пробормотал Саксель.

– Тихо! – пророкотал дух. – Есть ли у вас вопросы ко мне?

– Конечно, конечно, мы стремимся к знаниям.

– На сегодня будет достаточно одного вопроса, товарищи. Я не могу терять время. Сотни других групп ждут моего слова. Ну, говорите, товарищи.

– Гм, гм, – сказал Саксель.

– Вы оказались робким, товарищ. С робкими не совершить революции. Если вы неспособны задать вопрос, пусть это сделает ваш друг. Я слушаю.

Я словно получил удар под дых. Никогда бы не осмелился открыть рот. Саксель решился:

– Как можно примирить диалектический материализм и веру в бессмертие души?

Вокруг стола поднялся неравномерный, приглушенный шепот.

– Тихо! – снова проворчал дух. – Я отвечаю на ваш вопрос, товарищ. Дух Ленина говорит вам: философские вопросы могут быть решены только в бесклассовом обществе, когда экспроприаторы станут экспроприируемыми. Поразмыслите над этим, товарищ. Товарищи, внимание. Теперь я расскажу вам о последних промахах черного мага, сатанинского еврея Льва Давыдовича Троцкого.

И он принялся пересказывать статью из «Записок о большевизме». По истечении десяти минут он внезапно остановился. Девушка-медиум вздохнула снова и проснулась. Г-н Муйард встал, чтобы зажечь свет. Тогда мы смогли ее увидеть – бледную белокурую молодую девушку, которую госпожа Муйард заставила выпить стакан воды с сахаром в качестве «укрепляющего», чтобы снять психическую усталость. Г-н Муйард подошел к нам в веселом расположении духа и сказал, подбадривая:

– Приходите в следующую субботу.

Остальные присутствующие, конечно, рабочие, но прилично одетые, смотрели на нас с некоторым презрением. Мы попрощались.

– Ужасно, – сказал я Сакселю, когда мы оказались достаточно далеко от этого притона, – какое убожество!

– Это не проблема. Примитивны, конечно, но благодаря им наши теории, возможно, проникнут в пролетарскую среду.

– Вы думаете?

– Да. Достаточно переспать с медиумом.

Я разыграл мизансцену, которая состояла в том, чтобы внезапно остановиться, подождать, пока твой спутник сделает то же самое, и, когда он обернется, заглянуть ему прямо в глаза.

– Саксель, – сказал я ему, – я больше никогда не смогу воспринимать вас серьезно.

– И будете правы. Но кроме шуток, вы не находите, что она восхитительна?

– Да, – сказал я.

– Вы видели ее грудь? В следующий раз я попытаюсь сесть рядом с ней. Элиза! Медиумнесса Элиза! Вам она не кажется чудесной?

– Нет.

– Вижу. Когда вы влюблены в одну женщину, вас не интересуют другие.

– Я не влюблен.

– Нет? А очаровательная особа, ради которой вы снисходительно внимаете реакционным речам этих господ сутенеров, а?

– Саксель, вы меня ужасно раздражаете.

Я повернулся спиной, бросив его в ночи. Он пошел дальше походкой пьяного.

Я встретил его на следующий день. Когда я пришел, он рассказывал Англаресу о вчерашних событиях.

– И это необыкновенное место, – говорил он, – улица Насьональ, совсем близко от удивительного квартала Жанны д'Арк, цитадели мятежа, как говорит «Юманите».

А когда увидел меня, сказал:

– Извините за вчерашнее. Англарес взглянул на нас.

– Ничего страшного, – сказал я.

Мы сердечно пожали друг другу руки. Я сел.

– Вас что-то не видно. Что случилось? Вы были вчера с Сакселем на улице Насьональ?

– Ему это показалось неинтересным, – сказал Саксель.

– Не совсем так, – сказал я.

– Но все-таки вы не такой энтузиаст, как он. Благодаря им мы могли бы задействовать рабочий класс.

– Я в этом мало что понимаю, – сказал я.

– Увидим, – сказал Англарес.

Заметив Вашоля, Шеневи и госпожу Шеневи, выходивших из такси, он попросил держать все в секрете, и, когда они подошли настолько близко, что уже слышали нас, мы обсуждали предстоящий агрессивный выпад французского империализма против Советского Союза (мы, то есть Англарес и Саксель, я же довольствовался ролью слушателя, ничего не смысля в дипломатии). После этого я несколько недель не показывался на площади Республики. Сеанс у г-на Муйарда привел меня в полное уныние. Я вновь засел за работу, поскольку все эти хлопоты отвлекали меня от моих исследований. Тессон вернулся из Англии, и я почти не видел Одиль. Что касается Сакселя, он больше не приходил на улицу Рише. Таким образом, я начал вести свою прежнюю жизнь, пока отпечатанная на машинке записка вновь не вытащила меня из моего уединенного угла. Англарес просил меня присутствовать на пленарном заседании своей группы. На повестке дня стояли два следующих пункта: а) вопрос о Муйарде; б) вступление в коммунистическую партию. Я пообещал быть там не столько по зову сердца, сколько из-за чувства долга, надеясь таким образом послужить правому делу, которое, как мне казалось, я тогда защищал.

Накануне первого заседания, а может быть, в тот же самый день в мою дверь постучали. Это был Саксель.

– Что-то вас не видно, – сказал он.

Он бросил взгляд на рекуррентные ряды, которые я как раз высчитывал, и сел на мою кровать.

– Вас тоже, – заметил я. – Надоели аферисты?

– А вам надоели спириты?

– Именно так. Саксель поморщился.

– Вижу, и вы будете против меня.

– Против вас?

– Да. Я очень удачно сблизился с группой с улицы Насьональ.

– Вы абсолютно свободны.

– Вы не возражаете против этого?