Николь Джордан - Очаровательная дикарка

Хотя, с другой стороны, Дэймон вынужден был признать, что именно эти последние дни скучная, размеренная жизнь ему больше не казалась такой скучной. Особенно ощутимо было то, что от чувства внутренней обеспокоенности, терзавшего душу последние месяцы, не осталось и следа.

Спрыгнув на землю, Дэймон отряхнулся и направился к экипажу, ожидавшему его как раз за углом Портман-плейс.

«И все же, — подумал Дэймон, — если не брать в расчет безумия, вызванного страстью, и желания защитить Элеонору, у меня есть вполне разумный довод, объясняющий такой, казалось бы, нелогичный поступок, как мое предложение руки и сердца». Им владело не примитивное мужское чувство ревности, и дело было даже не в том, что он не хотел отдавать Элеонору другому мужчине. Просто он не мог позволить ей уйти из своей жизни. Он просто не представлял себе мир без Эль.

Дэймон понимал, что рано или поздно, но жениться ему придется. Он и раньше всерьез задумывался над этим, и союз этот он представлял себе как брак, типичный для любого английского аристократа: его женой должна была бы стать какая-нибудь благородная девица из высшего света, но с одним условием — женщина, с которой он свяжет свою жизнь, никогда не будет полностью владеть его сердцем. Однако виконт никак не мог смириться с тем фактом, что, выйди Элеонора замуж за принца, он наверняка потеряет ее навсегда.

Несмотря на все аргументы его бывшей невесты, брак по расчету между ними был бы не таким уж нелогичным, рассуждал Дэймон. Если ему суждено жениться, то Элеонора была наилучшей кандидатурой. Никогда не найти ему другой женщины, настолько же подходящей ему.

Но Дэймон был уверен и в том, что сам он также был идеальной парой для нее. По крайней мере, было совершенно очевидно, что он мог бы стать ей лучшим мужем, чем принц или кто-либо другой.

Он никогда бы снова намеренно не причинил ей страданий, в этом он готов был поклясться даже своей жизнью. Счастье Элеоноры имело для него большое значение. Он бы следил, чтобы у нее было все, что она пожелает… Но… вот только любви ему никакой не нужно было.

В этом-то и была главная проблема…

Дэймон, наконец, добрался до своего экипажа, и мысли его приняли несколько иное направление, чему он был несказанно рад.

— Домой, милорд? — почтенно спросил кучер.

— Да, да, на Кавендиш-сквер, — ответил он, прежде чем сесть на мягкое сиденье.

Карета отъезжала от обочины, а в ушах Дэймона эхом звучал негромкий голос Элеоноры: «Я хочу настоящей любви в браке. Я хочу, чтобы мой муж любил меня».

Отвернувшись к окну, Дэймон смотрел невидящим взглядом на темные улицы Мэйфэр. Нет, он не готов дать ей любовь, которой она так жаждала. Просто не мог позволить себе этого. Он не хотел больше никакой сильной привязанности после того, как познал горечь опустошения, потеряв своих близких.

Это случилось двенадцать лет назад, однако Дэймон все еще чувствовал неослабевающую боль от потери брата-близнеца, отчетливо храня в памяти тягостное ощущение полной беспомощности, когда он, наблюдая, как его энергичный, жизнерадостный брат умирает от жестоких разрушительных последствий чахотки, ничем не мог ему помочь.

Те последние, гнетущие, разбивающие сердце мгновения навсегда запечатлелись в его сознании: кожа Джошуа, вся покрытая серыми пятнами, неестественно съежившееся от высокой температуры тело, мучительные приступы кашля, сопровождающиеся ночным обильным потоотделением. Он все еще помнил ужасную агонию, страшный кашель с кровью на растрескавшихся губах, отчаянную борьбу Джошуа за возможность получить хоть глоток воздуха.

Стиснув зубы, Дэймон изо всех сил пытался отогнать, прочь эти жестокие воспоминания. На последней стадии заболевания уже мало, что можно было сделать, чтобы как-то облегчить невыносимые страдания несчастного, разве что прописать сильные дозы опия, чтобы хоть на несколько часов дать ему возможность забыться.

И когда все, наконец, завершилось, и его брата предали сырой земле, хотя он мог бы еще жить и жить, где-то глубоко в душе Дэймона остались лишь ярость да чувство полнейшего одиночества, вызывающего онемение души. А потом почти сразу за трагедией с братом последовала бессмысленная смерть его родителей…

Дэймон понимал, что горе сломило его. После случившегося он готов был на все, лишь бы не испытать снова мучительной боли, которая терзала его после смерти лучшего друга, кровного брата, и родителей, к которым Дэймон так тепло относился.

Постепенно на смену тяжелым эмоциям пришла опустошенность, и он сознательно и планомерно с годами превратил свое сердце в камень.

Женитьбу на Эль Дэймон воспринял как прямую угрозу своему нерушимому покою. Два года назад он позволил ей слишком много значить в своей жизни. Да и как он тогда мог не увлечься ее очарованием, веселостью, жаждой жизни?

Однако сейчас он стал старше и мудрее и, зная, какую опасность для его чувств таит прелесть этой девушки, научился контролировать свои эмоции. Их брак мог бы быть вполне гармоничным в физическом плане, но без лишней привязанности и глубокого чувства. Простой брак по расчету и ничего более. В крайнем случае он мог бы предложить ей свою дружбу, и, будучи его женой, она никогда бы не испытывала одиночества — уж это он точно мог бы ей пообещать.

А еще он дал бы клятву верности в их браке. Обвинение Элеоноры в том, что он якобы не может сдерживать свои похотливые желания и оставаться верным ей, совершенно не соответствовали действительности. Последнее время он старался избегать неразборчивых связей, особенно по возвращении в Англию. У него не было даже постоянной любовницы с тех пор, как он бросил свою бывшую пассию. По правде говоря, Дэймон решил порвать с миссис Лидией Ньюлинг в тот самый момент, когда встретил Элеонору.

Он не скучал по красивой вдове, хотя их связь продолжалась целых три года. Между ними не было эмоциональной близости, поскольку Дэймон всегда старался, чтобы их отношения не вышли за рамки холодной сексуальной связи. С этой точки зрения Лидия была идеальной любовницей. У них была устраивающая обоих взаимная договоренность. Дэймон щедро оплачивал услуги Лидии, а она мастерски их оказывала, когда хотел получить сексуальную разрядку.

Он не видел любовницу с тех пор, как прибег к ее помощи, чтобы разорвать помолвку с Элеонорой, и знал, что у Лидии новый покровитель. Отто Гиэри рассказывал на днях, что сестра Лидии очень больна, поэтому она недавно обращалась к Отто за медицинской консультацией.

Угрюмое выражение лица Дэймона сменилось саркастической улыбкой. А ведь тот тип отношений, который он навязывал Элеоноре, практически ничем не отличался оттого, что было у него с Лидией — он предлагал исключительно сексуальную связь, только в законном браке, и прекрасно понимал, почему Элеонора осталась не в восторге от этой идеи.

Понимал он и то, почему она не верит ему после его предательства. А главное, он теперь знал, что ему придется шаг за шагом доказывать все заново, чтобы со временем заслужить ее доверие.

А сейчас он был уверен лишь в одном: даже если не удастся убедить Элеонору выйти за него замуж, он употребит все средства для того, чтобы не допустить ее брака с принцем.

Ему не удалось спасти Джошуа, однако он постарается обезопасить Элеонору.

Элеонора уснула, и, к ее ужасу, случившееся в реальности имело продолжение во сне, — ей снился Дэймон. Он опять мучил ее своими сладкими поцелуями, от которых перехватывало дыхание, прикосновениями нежных, ласкающих рук; во сне она опять переживала волнующие ощущения завораживающей близости, постепенно нарастающего возбуждения, ошеломительного экстаза. Ее тело словно растворялось от умелых движений его пальцев… А потом эти грезы, наполненные сексуальными фантазиями, сменились горькими воспоминаниями.

Розовый сад представлял собой маленькое, уединенное, принадлежащее только ей одной местечко среди обширных тетушкиных парковых владений. Элеонора все еще не помнила себя от счастья с тех пор, как неделю назад Дэймон сделал ей предложение. Прием только что закончился, гости разъехались, и влюбленным наконец-то представилась возможность побыть наедине.

Они сбежали из особняка, и Элеонора привела Дэймона сюда, чтобы показать это тайное место, которое было частью, ее прошлой жизни и о существовании которого никто не знал.

— Я была десятилетней девочкой, когда Маркус сделал мне этот подарок. Это случилось уже после того, как умерли наши родители, — пояснила Элеонора. — Маркус собирался вернуться в университет и, когда я взмолилась не оставлять меня здесь одну, посадил для меня эти розы. А потом на каждый мой день рождения дарил по кусту.

Элеонора ступала по дорожке, посыпанной гравием, где десять огромных кустов с прекрасными цветами насыщенного розового оттенка создавали как бы маленькую прекрасную крепость. Затащив Дэймона в самую середину этого укрытия, Элеонора, наклонившись, с любовью дотронулась до бархатистого розового лепестка.

— Вот он, этот самый первый куст. — Ее голос дрогнул. — Маркус сказал, что он незримо будет находиться рядом со мной до тех пор, пока цветут мои розы. И что они будут служить напоминанием о его любви. Я никогда не чувствую себя одинокой, когда прихожу сюда.

Ее охватила радость. Повернувшись, она устремила на Дэймона преданный и нежный взор.