Мария Ветрова - Обретенный май

Татьяна — подвижная пятидесятилетняя бабенка со среднерусской белесой физиономией и коренастой фигурой — была представительницей по меньшей мере пятого поколения своей семьи, присматривавшей несколько десятилетий подряд за старинным кладбищем, расположенным неподалеку от Москвы.

Кладбище было тенистым, заросшим множеством деревьев и кустов и, вопреки расхожему мнению, совсем не грустным. Две его части разделяла металлическая ограда — ровно пополам. И если на еврейской половине захоронения случались довольно часто, то на русской совсем редко: москвичи предпочитали погребать своих поближе к столице, а местные, из ближайшего городка и еще более близкого дачного поселка, умирали нечасто.

Татьяна и три ее сына и за православными могилками, и за еврейскими надгробьями ухаживали с одинаковой тщательностью и трепетом, никого не подразделяя и не выделяя. Конечно, за деньги — а как же иначе? Разве зря ее старший сын выучил еврейские иероглифы, чтобы самому выбивать на каменных надгробьях все, что там по иудейским понятиям требовалось?.. А двое других стали заправскими каменотесами. Все могилки копали собственноручно, и ни один из ребят на дух не выносил проклятую горькую…

Вся их семья, включая невесток, верила в Бога. Считая себя православными людьми, на еврейских отпеваниях они тоже исправно присутствовали и даже понимали смысл всего, что бормотал над своими усопшими косоглазый коротышка ребе… Сама Татьяна очень одобряла тот факт, что пришедшие на похороны должны были просить прощения у покойного, а уж потом у Бога — в отличие от христиан. Она была абсолютно согласна, что Богу можно помолиться и покаяться всегда, а вот с усопшим близкие общаются в маленькой обшарпанной синагоге в последний раз, так что… Тут евреи, думала Татьяна, правы, и с уважением поглядывала на ребе, устало бормотавшего свои древнееврейские заклинания.

Однако будочку свою Татьяна все-таки поставила возле входа на православное кладбище. И не только из религиозных соображений: все здешние могилки и всех посетителей она за их малочисленностью знала не хуже, чем собственных соседей. И хотя откровенничали они с Татьяной редко, ей казалось, что и о них она знает все. На самом деле истории постоянных посетителей кладбища Татьяна лихо придумывала сама и по вечерам с удовольствием рассказывала их подруге-соседке или невесткам, внимавшим своей свекрови с немалым уважением.

И лишь одна из историй Татьяне не давалась никак — по ее подсчетам, уже почти что три года… Да, в мае как раз и сравнялось три, как на их кладбище была похоронена эта пожилая женщина, по всем признакам русская и православная. Во всяком случае, на одной из ее родственниц, ой какой красивой и богатой дамочке, Татьяна видела маленький золотой крестик с настоящими бриллиантиками — насчет бриллиантиков и золота Татьяна разбиралась. А вот на самой могилке после похорон отчего-то креста эти самые московские родственники так и не поставили, только плиту с именем и датами. Хотя за могилой ухаживали, бывали тут довольно часто и денег Татьяниным сыновьям и поначалу, за насыпки, и после, за оформление, платили, не считая — сколько попросят.

Все это ни в какие понятия, с ее точки зрения, совершенно не укладывалось, ведь даже в старину без креста, а то и вовсе за кладбищенской оградой хоронили разве что распутных актеров, убийц да самоубийц, а тут вроде бы случай совсем не такой. Вот и не складывалось у Татьяны ничего подходящего, хотя каждый раз, как родственники приезжали на кладбище, она крутилась поблизости и держала ушки на макушке… Например, как сегодня, хотя погода для прогулок была вовсе не подходящая: последние дни сентября лил сплошной дождь, а резкий ветер, на самом кладбище обуздываемый старыми мощными деревьями, едва не валил с ног, стоило только выйти за ограду.

На этот раз женщина — та самая красотка с крестиком — приехала не одна, а с мальчиком лет, наверное, десяти или чуть старше («братик, наверное», — решила Татьяна, сочтя мальчонку слишком взрослым, чтобы быть красоткиным сынишкой). А мужчина, как и в прошлые разы, из машины не вышел. Так и остался сидеть за рулем. Про мужчину Татьяна не сомневалась, что он муж или любовник женщины, поскольку раза два видела, как он свою красотку целует, усаживая обратно в машину. Скорее всего — любовник, поскольку мужья своих жен редко так обихаживают, тем более с поцелуями…

Сделав вид, что и у нее на кладбище есть важное дело, Татьяна засеменила следом за женщиной и мальчиком, которого та крепко держала за руку, прикрывая лицо от ветра.

Непонятная могила находилась неподалеку от входа, так что пришли они быстро. Но никакой информации к размышлению Татьяна снова не получила, разве что кроме одной-единственной мелочи, связанной с мальчонкой. Все было как обычно: женщина постояла возле могилы всегдашние пару минут, потом прошептала что-то невнятное и, нагнувшись, положила на холмик, обнесенный мраморным дорогим бордюром, две темно-красные, почти черные розы. Мальчик стоял молча, и было видно, что и кладбище, и эта поездка его здорово смущают. Он не знал, что ему делать и говорить, и надо ли что-нибудь говорить?.. Он явно маялся, переминаясь с ноги на ногу и искоса поглядывая на могилу, а вообще-то и вовсе старался не смотреть ни на нее, ни вообще по сторонам.

Наконец, не выдержав этой маяты, умоляюще посмотрел на все еще неподвижно стоявшую женщину и нерешительно потянул ее за рукав дорогого лайкового пальто. До Татьяниных ушей донеслась вполне различимая фраза, произнесенная парнишкой:

— Пойдем, папа просил, чтобы мы недолго… И бабушка волновалась, что я тут простыну… Пойдем!..

Красотка коротко вздохнула, словно всхлипнула, и все так же молча нехотя повернулась и медленно побрела прочь, по-прежнему не выпуская руки мальчика.

Татьяна на этот раз следом не пошла, обдумывая услышанное: так, значит, мужчина в машине — отец мальчика? Ага, уже что-то… Ну а если эта красотка в лайковом пальто его любовница, а похоронена здесь ее мать — а кто же еще, если не мать, тем более что мужчина, любовник, который ее содержит, ни разу, кроме как на похоронах, здесь не был? Каждый раз ждет свою красавицу-полюбовницу в машине… Вот так история!

Она и сама вначале не сообразила, что история-то, наконец, сложилась и получилась — хоть куда! Надо же, и чего только в жизни не бывает?.. Вот и будет о чем поговорить сегодня вечером Татьяне с невестками, пообсуждать сегодняшнюю безбожную блудную жизнь, чтобы ценили то, что Татьянины сыновья на них женились по-честному…

Ее мысли постепенно переключились на внука и внучку, которым в отдаленном будущем предстояло сменить и Татьяну, и собственных отцов на их должностях. Татьяне и в голову не приходило, что к тому моменту, когда детишки подрастут, должностей уже может не быть: с ее точки зрения, кладбище было вечным: последний и, несомненно, постоянный приют лежащих тут людей, за которых — и за русских, и за евреев — она исправно молилась Богу собственными словами. Их настоящий отчий дом, в котором и пребывать им до Страшного Суда, доколе труба ангела Господня не подымет всех отдавать отчет в своих земных делах, совершенных вольно или невольно…

Всю ночь генеральше Нине Владимировне Паниной снились кошмары. С трудом разлепив отяжелевшие веки в пять утра, она еще долго лежала в постели просто так, прежде чем позвать домработницу Нюсю — преданную подругу, сиделку и поверенную всех семейных тайн. Еще будучи совсем молодой девушкой, только-только заявившись в Москву из глухой зарязанской деревушки, давно сметенной с лица земли ветрами многочисленных перемен, Нюся устроилась к Паниным помощницей по хозяйству «с проживанием». Она не только преданно ухаживала за тяжелобольным генералом, но и все хлопоты по его похоронам взвалила на свои плечи. А после и за обоими мальчишками, оставшимися от отца совсем еще сопляками, следила не хуже Нины Владимировны. Словом, Нюся была частью семьи, а не прислугой. И на самом деле Нине Владимировне следовало прислушаться к ней в то лето, прежде чем осуществлять свои планы. Или переменить решение наутро после ночи с кошмарами.

Однако сильная генеральшина натура взяла верх, и она решила оставить все как есть. Тем более что вещи для переезда за город были уже собраны, а оба сына — Володя и Женя — поморщившись, вынуждены были смириться, распрощавшись со своими собственными отпускными планами. Аргумент обоим сыновьям Нина Владимировна привела один и тот же: это лето могло оказаться для нее последним. Все зимние месяцы генеральша пролежала в постели, не в силах выбраться из прилипчивой, изматывающей болезни. Возраст давал право так думать, и желание провести пару месяцев со всей семьей было весьма обоснованным. Сыновья возражать не решились, а мнение невесток Нину Владимировну не интересовало. Она прекрасно знала, что невестки ее не любят, иначе как «генеральшей» за глаза не называют, и находила это обстоятельство вполне нормальным.

Никто же не ждет, что его полюбит, к примеру, случайный попутчик в купе поезда? С точки зрения Нины Владимировны, столь же случайным, как появление в жизни именно этого, а не иного попутчика, было и появление в ее семье обеих сыновних жен, Эльвиры и Маши. На их месте могли быть другие, какие угодно женщины, поскольку выбор невестки не зависит не только от свекрови, но зачастую и от самих сыновей — тоже… Так же точно Нину Владимировну совершенно не интересовало, каким образом уживутся под общей крышей ее загородного особняка, хотя бы недолго, эти две женщины: трудно было представить более непохожих между собой людей, чем Эльвира и Маша. Пожалуй, единственное, что их объединяло — нелюбовь к ней, свекрови… Но даже причины этой нелюбви — и те были разными!

Нина Владимировна прекрасно понимала, как тяготит умную, злую и интеллигентную Эльвиру их с Володей материальная зависимость от нее, свекрови, какое унижение она испытывает всякий раз, как муж бывает вынужден обратиться к своей матери за очередной подачкой. Как отвратительна ей мысль о том, что только благодаря Нине Владимировне их дочери-двойняшки закончили престижный платный лицей и теперь учатся в не менее престижном платном институте… Что касается простоватой и совсем не интеллигентной Маши, она, как это свойственно всем молоденьким дурочкам, примитивно ревновала Евгения к свекрови, поскольку даже с ее цыплячьими мозгами нельзя было не понять, что он любит мать до самозабвения, привязан к ней по-настоящему и в старых холостяках засиделся исключительно по этой причине. А вовсе не по той, по которой традиционно поздно женятся нынешние бизнесмены, и без женитьбы не страдающие от отсутствия женской ласки. Хотя внешне-то все выглядело именно что традиционно: богатый почти сорокалетний владелец небольшой, но доходной и перспективной фирмы «клюнул» на смазливенькую двадцатидвухлетнюю молодку…