Прежде, чем исполнилась наша одиннадцатая годовщина, Ширли впервые изменила мне.

Как она сама мне рассказала в очередном своём порыве злости, её измены были нерегулярными – от трёх до пяти раз в год. Исходя из её понимания сложившейся ситуации, её попросту “мучила совесть” изменять мне чаще. Чтобы скрывать свои измены, Ширли знакомилась исключительно с мужчинами из Лондона и исключительно по интернету, не связываясь с “кандидатами” из нашего города. Так и прошли последние пятнадцать лет нашего брака, пока на очередном заранее спланированном свидании моя жена не подцепила Чейза Уоррена, с которым у неё вдруг закрутилась внеплановая “лёгкая” интрижка, в итоге переросшая в бурный роман.

Узнав обо всём, я молча собрал вещи и ушёл из собственного дома, хотя стоило бы остаться.

Родерик даже не заметил моего переезда в его дом. Он давно уже ничего не замечал вокруг себя.

Первое время после случившегося надлома моя жизнь неожиданно показалась мне упоительно спокойной: я наслаждался общением с бабушкой Амелией, которая когда-то вырастила меня в этом самом доме, наслаждался обществом Жасмин и малышки Мии… Но я с горечью ощущал пустоту, которая зияла огромной раной на том месте, где когда-то находились шестеро ярких детей Родерика – в помнящим их детство доме не осталось никого из них.

Как именно в моей жизни появилась Ширли я помню в мельчайших деталях – её белокурые локоны, упругая кожа, клубничная помада, заразительный смех… Как же в моей жизни появилась Элизабет я даже вспомнить не могу, хотя это и произошло немногим больше года назад. Просто встретились где-то на улице, просто зашёл починить её сломанный шкаф, просто впервые за двадцать восемь лет переспал с кем-то, а не с Ширли, просто принял на рассмотрение предложение съехаться, даже не подозревая, что эта женщина, поспешно сдав в аренду свою квартиру, переедет в мою спальню, в дом моего брата, и прихватит с собой свою безбашенную дочь. Ширли когда-то, кажется будто в прошлой жизни, была тем человеком, которого я хотел видеть рядом с собой, Элизабет же была самым настоящим снегом, неожиданно свалившимся на мою голову.

Таша стала первой, кто высказался против снега в доме её родителей. Она высказала своё мнение после первой же встречи с Элизабет и Хлоей. Просто встала из-за стола, когда Элизабет сказала, что деньги от аренды её квартиры она будет целиком откладывать на покупку новой машины. Не произнеся ни слова, Таша вышла из дома. Я нагнал её во дворе, после чего она, как всегда холодная, но неизменно старающаяся испускать тепло хотя бы ради меня, что у неё удавалось лишь через неимоверные усилия, произнесла: “Как хочешь. Это твоя шея и тебе решать, кому на ней сидеть”. Этими своими словами она выразила не только недовольство новоиспечёнными нахлебниками, но и явно давала мне отсылку на то, что в своё время я уместил на своей шее всю её семью, от которой теперь не осталось даже пыли.

От Элизабет был толк только в постели – ни на что другое она не годилась. Она не умела готовить, не знала как стирать нижнее белье отдельно от шерсти, не пылала желанием к помощи по дому, особенно к уборке. Я откровенно запоздало заметил, как она со своей дочерью стали головной болью, которой я заразил всю свою семью. Вакциной же от этого недуга я всё ещё не обладал.

Примерив на себя сегодня пятьдесят второй год, я впервые ощутил усталость, которая никак не была связана с моей ночной работой или утренними постельными ухищрениями Элизабет. Я просто внезапно почувствовал, что хочу отдохнуть. Наблюдая до боли очевидную внешнюю разницу между рядом сидящими Ташей и Мишей, я отчётливо понимал, почему Родерик, после потери Стеллы, в итоге не смог поддерживать нормальное общение с этими девочками. Они были болью. Две копии Стеллы, сейчас они находились в том возрасте своей матери, в котором Родерик потерял от неё голову. От того, как именно Таша сохранила в себе образ Стеллы, становилось откровенно не по себе. Я бы, наверное, чокнулся, ежедневно наблюдая свою трагически погибшую возлюбленную молодой, красивой и, главное, живой. Только цвет её глаз после реинкарнации резко изменился – из завораживающе васильковых перекрасился в умопомрачительно мятный…

Таша, не смотря на своё внешнее преимущество над Мишей, была внутренне истощена не меньше своей сестры. От того, насколько она была измождена, можно было, лишь дотронувшись до её кожи кончиками пальцев, покрыться ледяной коркой…

Сам факт того, что Родерик не смог согреть своих детей, заставлял меня чувствовать за собой вину. В конце концов это я был их третьим родителем… И всё равно нас с Родериком оказалось слишком мало для них. Слишком мало для себя. Потеря Стеллы приравнялась к остановке сердца семьи, а мозг не способен прожить больше пяти минут после остановки сердца.

Мы не прожили и минуты.

Глава 81.


– Но почему мы должны идти с тобой? – лепетала Коко, принимая из моих рук вишнёвый пирог. – Нас ведь даже не приглашали!

– Потому, что наша стойкая Таша не сможет без нашей помощи выдержать компании своей “весёлой” семейки, в которую внедрились ещё более “весёлые” чужаки, – положив локоть мне на плечо, самодовольно ухмыльнулась Нат, уже успевшая переодеться в свои новые джинсы и сиренево-розовый пуловер. – Так, Таша?

– Так. Поэтому вы пойдёте со мной.

– Да без проблем! – не прекращая жевать резинку, усмехнулась Нат, отпихнувшись от меня.

– Но это ведь неприлично, без приглашения… – продолжала вздыхать Коко.

– Брось! – развела руками огневолосая. – Хоть посмотрим на этот курятник изнутри. Извини. Ничего личного, – прислонив руку к груди, посмотрела на меня исподлобья подруга. Я уже давно разучилась обижаться на нечто подобное. Тем более как ещё можно было назвать дом, в котором все кричат и носятся со своими мелочными проблемами словно куры с яйцами?

Сегодня был сложный понедельник. Сначала завтрак в компании Генри, что приемлемо, и Миши, что опустошает, состоящий из приготовленных мной с утра пораньше кексов, недотягивающих до маминого мастерства, затем шесть часов в компании Ирмы, приписывающей себе осеннюю депрессию, а ведь осень ещё даже толком не вошла в свою полную силу, да и едва ли Ирме могло быть известно, что такое настоящая депрессия… Минимум час мне пришлось потратить на разговор с девчонкой о планах на её выходные: два посещения салона красоты, шопинг в компании Трейси, вечеринка у кузины матери Трейси и так далее по пунктам. Как с таким списком безнадёжно бесполезных развлечений у подростка может развиться осенняя депрессия? Нет, у нормального человека, принуждающего себя к столь изощрённой пытке, конечно, может, но Ирма ведь “ненормальная”, и можно сказать, что она не просто доброволец, а ярый поклонник подобной траты времени, и тем не менее сегодня она ничем не была довольна. Особенно её раздражал тот факт, что Дариан не сообщал ей дату своего возвращения, из-за чего она не могла по-настоящему расслабиться, каждую секунду ожидая его стука в свою дверь, за которой могло бы на этих выходных пройти отличное пати, знай она наверняка о том, что брат не явится на вечеринку непрошенным хозяином дома и не разгонит избалованных роскошной жизнью малолеток пинками из-под своей крыши. Да, больше всего Ирму раздражало то, что она провела эти выходные тихо-мирно, хотя, как выяснилось, имела возможность оторваться на полную катушку. Если честно, я и сама думала, что Дариан вернётся на выходных, из-за чего, узнав о том, что он задерживается и не сообщает точную дату своего возвращения, неосознанно начала думать о нём. Только к вечеру я поняла, что надеялась на то, что уже сегодня смогу с ним переспать, и что невозможность осуществления этого плана меня расстроила, но лишь настолько, на сколько я была способна расстроиться – кофе на вынос после морально изнурительного рабочего дня, и я уже забыла о том, что в чём-то там разочаровалась.

Сейчас же, идя на день рождения Генри вместо того, чтобы лежать под Риорданом, я вновь вернулась к своему дневному разочарованию по поводу того, что Дариан застрял в Дублине.

Уже подходя к родительскому дому, я посмотрела на свои наручные часы – ровно девять. Застолье не должно было продлиться дольше чем до одиннадцати часов, но я искренне надеялась на то, что всё закончится если не через полчаса, тогда хотя бы около десяти.

Нашему трио, впереди которого со сжатыми зубами шагала я – я ведь не могу пропустить день рождения своего любимого дяди! тем более из-за каких-то там куриц! – оставалось дойти до крыльца именинника каких-то десять метров, как вдруг дверь в дом резко распахнулась настежь и из неё вихрем вылетели Элизабет, с двумя громадными чемоданами в руках, и Хлоя, с орущим свёртком под мышкой.

Не смотря в нашу сторону, они быстрым шагом, едва ли не низвергающим землю из-под их ног, прошли мимо и, остановившись лишь у миниатюрной машины Элизабет, припаркованной у тротуара, практически одновременно обернулись.

– Бестолочь! – гортанно прокричала Элизабет, смотря куда-то мимо нашего трио – её голос буквально разразился треском в прохладном вечернем воздухе осени.

Я посмотрела через плечо и увидела стоящих на пороге Генри и Амелию (последняя похлопывала своего взволнованного внука по руке). Криво улыбнувшись, я утвердительно кивнула Генри головой, и он сразу же наградил меня широкой улыбкой.


Мы сидели за кухонным столом, в детстве безжалостно расцарапанным Джереми при помощи бабушкиных спиц, и пили горячий, натуральный чай из малины и мяты. Тот факт, что я всё пропустила, меня не огорчал, зато очень радовал результат этого всего пропущенного.

– …Элизабет сказала, что теперь, когда Хлоя родила, нам понадобится больше денег на содержание ребёнка, а значит, меня наконец можно сдать в дом престарелых, а мой чердак сдавать в аренду её подруге, которая согласна платить за него сто пятьдесят фунтов в месяц, – разливая чай по чашкам, светилась от счастья Амелия. – Услышав это, мой славный внук Генри ударил по столу кулаком и сказал, чтобы эта иждивенка, вместе со своей Хлоей и её вечно орущим отпрыском, сейчас же катилась в свою квартиру, пока та ещё пустует после недавно съехавших оттуда жильцов.