— Легко сказать — отругай. Ханна же не ребенок, — пожала плечами графиня Дамливи. — Но если тебе станет от этого легче… — Она посмотрела на дочь. — Ханна, то, что ты сделала с племянницей, просто аморально. Кстати, а как ты это сделала?

— Бабушка, что ты говоришь! — вскрикнула Кэтлин.

— Ты, конечно, права, дитя мое, Ханна поступила низко, но меня очень обрадовал сам факт, что наше заклинание подействовало, ведь это произошло впервые на моей памяти. Как говорил Шекспир, все хорошо, что хорошо кончается.

— О хорошем конце и речи нет, — покачала головой Кэтлин. — Постой, леди Норкрофт действительно рассказала тебе все?

— По крайней мере все самое интересное, — вставила Ханна.

— Но… — Кэтлин вдруг осеклась. Если бабушка знает о ее разрыве с Оливером (леди Норкрофт наверняка не упустила ни одной детали этого важного события), то почему она не выглядит огорченной? Не может же она знать о том, что Кэтлин только что обнаружила в старинном дневнике?

— Нам надо поговорить, дитя мое, — невозмутимо произнесла бабушка, — очень подробно обо всем поговорить.

— Да, надо.

— Пойдем в сад? — предложила графиня Дамливи. — День выдался чудесный, осенью это редкость. Кто знает, сколько еще продержится хорошая погода.

— Прекрасная мысль, — согласилась внучка.

Через несколько минут они уже прохаживались под зонтиками от солнца по главной аллее, с обеих сторон обрамленной высокой живой изгородью.

— Ну так о чем ты хочешь меня спросить? — начала бабушка.

— Откуда ты знаешь, что я хочу тебя о чем-то спросить?

— Не забывай, дорогая, я тебя вырастила, — усмехнулась графиня. — Мне ли не знать, когда тебя что-то беспокоит?

— Это касается проклятия. Ты в него веришь?

— Ты же знаешь.

— И все-таки?

— Не верить было бы глупо, — ответила бабушка. — Жизнь полна трагических событий — кого-то задавили упавшие бочонки, кто-то свалился с крыши, кто-то утонул в ручье, где воробью по колено. Любимые часто уходят из жизни до срока, и людям легче смириться с потерей, объясняя ее какой-нибудь серьезной причиной — например, такой пугающей, как родовое проклятие, — нежели простым стечением обстоятельств. — Она помолчала и добавила: — Во всяком случае, мне легче.

— Ты имеешь в виду…

— Не важно, — не дала ей закончить графиня и сложила свой зонтик. — Так что ты хочешь знать?

— Я просматривала бумаги из семейного архива Оливера и нашла очень интересную запись в одном старинном дневнике, — сказала Кэтлин, не сводя с бабушки пристального взгляда.

— Она касается проклятия?

— Не совсем. Согласно этой записи, в 1632 году незаконный сын одного из Лейтонов женился на овдовевшей дочери Армстронга. Как по-твоему, мог этот брак снять проклятие?

— Видишь ли, поскольку жених был внебрачным сыном, а невеста — вдовой, у них были другие фамилии. Не исключено, что проклятие могло их пощадить.

— Так ты об этом знала, да?

— Не могу сказать, дорогая, — с глубоким мелодраматическим вздохом пробормотала графиня. — Годы идут, я старею, память подводит…

— Память у тебя яснее не бывает, ум остер как бритва. Если ты и впрямь знала…

— Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть.

— Неужели ты внушила мне веру в проклятие только для того, чтобы заставить выйти за человека, которого ты считаешь подходящей парой?

— Парой, составленной пятьсот лет назад… — многозначительно заметила леди Дамливи.

— Хватит, бабушка, больше никогда так не говори!

— Как я поняла, Оливер называет тебя Кейт, и ты ему это позволяешь, — с довольным видом заметила графиня.

— Какая разница? — махнула рукой Кэтлин.

— Не скажи. В девять лет ты попросила больше не называть тебя Кейт, и с тех пор никому, кроме мужа, не позволяла обращаться к тебе иначе, как Кэтлин, — ухмыльнулась леди Дамливи. — Видишь, вы с Оливером действительно пара, причем составленная давным-давно…

— Я вижу в этом только заговор против меня, давным-давно составленный тобой!

— Что делать, — пожала плечами бабушка, — ради тех, кого любишь, приходится идти на все.

— Не понимаю…

— Тебе и не надо ничего понимать. — Графиня остановилась и посмотрела внучке в глаза. — Давай решим так: родовое проклятие существовало, но теперь его, возможно, уже нет.

— Возможно?

— Я имею в виду, что свадьба, о которой ты говорила, могла снять проклятие, если ты, конечно, не ошибаешься, считая, что для этого необходимо проявить самоотверженность, готовность пойти на жертву. Останься же проклятие в силе, его наверняка победила бы твоя готовность пожертвовать ради Оливера не только будущим обеих семей, но и собственной любовью.

— Ты действительно так думаешь?

— Да, — уверенно кивнула леди Дамливи. — Иначе говоря, если для освобождения от проклятия нужен только брак между представителями обеих семей, как мы думали изначально, то оно давно уже в прошлом, и ты можешь спокойно выходить за Оливера. Если же считать, что твои опасения небеспочвенны, то проклятию положила конец твоя жертвенность, и ты опять же можешь стать женой Оливера.

— Но мы ничего не знаем наверняка.

— Милая, — в голосе графини слышалась досада, — несмотря на все недостатки моего воспитания, ты выросла рассудительной, умной, практичной, совсем как твоя мать. Я тобой горжусь. — Она приподняла лицо Кэтлин за подбородок и заглянула в глаза, совсем как в детстве. — Дитя мое, жизнь не дает нам никаких гарантий, только в любви и надежде находим мы поддержку. — И вновь открыв зонтик, добавила: — Конечно, было бы лучше получить знамение, что проклятия больше нет.

— Что за знамение? — встрепенулась Кэтлин.

— Не знаю, трудно сказать. Знамение может быть каким угодно, но мы наверняка поймем, что это оно, когда увидим.

Впереди показался просвет, и женщины вышли на пересечение двух аллей. Графиня огляделась.

— Посмотри-ка туда, — сложила она зонтик и указала им в конец боковой аллеи, уходившей в правую часть сада. — Вот оно, знамение!

Кэтлин повернула голову — клумбы, на которых еще несколько дней назад увядали последние летние цветы, теперь горели на солнце ярким весенним разноцветьем. Она подумала, что недавно уже его видела.

— Весенние цветы распустились в преддверии осени, — восхищенно заметила бабушка. — Это ли не знак свыше, дорогая?

— Их всего-навсего принесли из теплицы, бабушка.

— Дорогая, знак знаку рознь. Некоторые посылаются нам свыше, чтобы поведать о конце родового проклятия, другие оставляют мужчины для женщин, которых любят. На твоем месте я бы считала, что этот знак — то и другое.

Графиня Дамливи ободряюще улыбнулась и добавила:

— Иди, Оливер, наверное, уже тебя заждался.

— Вы действительно думаете, что он в безопасности? — нерешительно спросила Кэтлин.

— Да. Иди же!

С гулко бьющимся сердцем Кэтлин поспешила к цветнику. Беспорядочно посаженные нарциссы, тюльпаны, анемоны, гиацинты, карликовые яблоньки и вишенки цвели и благоухали так, словно вопреки законам природы в сад и впрямь чудесным образом вернулась чарующая весенняя пора. Там красовался даже покрытый роскошными цветами рододендрон — вероятно, ради этого весеннего буйства графская теплица была вконец опустошена.

Над разноцветьем маячила знакомая высокая фигура — не замечая Кэтлин, Оливер озабоченно осматривал все это великолепие, будто раздумывал, не дополнить ли его чем-нибудь еще.

— Оливер, — позвала она. Не сказать ли ему, что она знает, откуда взялись цветы?

Его лицо светилось радостью, и это тоже было похоже на чудо.

— Кейт! Вы только взгляните, какая красота! — воскликнул граф.

— Да, очень красиво, — ответила она, пряча улыбку.

— Где это видано, чтобы первоцветы распускались в это время года? — продолжал удивляться граф с такой искренностью, что Кэтлин мысленно восхитилась его талантом к лицедейству. — Это настоящее…

— Чудо? — перебила она.

— Да, чудо тоже, но я хотел сказать — знамение.

— Вот как? И что же оно означает? — с невинным видом спросила Кэтлин. — Что мы одним махом перенесемся из осени в весну?

— Вовсе нет, — осторожно подбирая слова, возразил Оливер. — На мой взгляд, это знак того, что действие проклятия закончилось.

— Почему вы так решили?

— Видите ли, мы с Малькольмом нашли упоминания о проклятии в некоторых старинных документах, где говорилось о знамении, которое будет означать его конец, — с серьезным видом сказал Оливер. — Я думаю, что вновь распустившийся цветник и есть такой знак.

— По-моему, у этого явления нет другого разумного объяснения.

— Нет, — согласился Оливер. — Ничего другого просто не приходит в голову.

Их взгляды встретились.

— Это означает, что проклятие снято, — продолжала Кэтлин.

— И теперь ничто не может помешать нам пожениться, — добавил Оливер.

— Ничто, — как эхо отозвалась Кэтлин. Выражение облегчения на его лице сменилось безграничной радостью, и он заключил любимую в объятия.

— Вы уверены? — взволнованно пробормотал он.

— Абсолютно! — ответила она, не сводя с него восторженных глаз.

На его губах заиграла счастливая улыбка.

— Я люблю вас, Кейт, — проговорил он.

— И я вас, Оливер.

— И буду любить до самого последнего дня нашей долгой счастливой жизни, — продолжал он с таким обожанием в синих глазах, что от счастья у Кэтлин чуть не разорвалось сердце. — Мне кажется, я полюбил вас в ту секунду, когда впервые увидел, — вы без сознания лежали на диване.

Кэтлин рассмеялась.

— А я, — сказала она, — полюбила вас в тот момент, когда выдали четыре шиллинга закутанной в поношенный плащ женщине, решив, что она в них больше нуждается. Вы даже пожелали, чтобы они принесли ей больше удачи, чем вам.