Мунго покачал головой:

— У жены Горди есть веская причина прятать свою руку.

— Она изуродована? — спросила Лавиния, сразу оживившись при таком предположении.

Почувствовав злорадную нотку в ее голосе, Мунго хмыкнул:

— В некотором роде.

— Расскажи, что тебе известно.

— Роберта Макартур — зеленоглазая дочь английской колдуньи. На левой руке есть доказательство этого, — сказал Мунго, и в голосе его прозвучала откровенная ненависть.

Эти слова удивили Лавинию.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, кузен.

— Бригитта Макартур была причиной смерти моего отца и тетки, — пояснил Мунго. — И я всю жизнь дожидался момента, когда смогу отомстить.

— С чего ты это взял? — спросила Лавиния. — Ведь прошло уже двадцать лет, как твой отец погиб в горах, а тетка получила стрелу, предназначенную кому-то из Менци.

— По милости Бригитты Макартур, — с горечью в голосе сказал Мунго, — я вырос без отца. Я нашел письма, доказывающие, что именно она была виновна в его смерти.

— Как все это случилось? — поинтересовалась Лавиния. — Расскажи, я ничего об этом не знаю.

— Моя тетка Антония ненавидела Бригитту Макартур и желала ее смерти, — начал рассказывать Мунго. — Ради любимой сестры мой отец, переодевшись в одежду клана Менци, похитил Бригитту Макартур и увез далеко в горы. Он собирался утопить ее, сбросив со скалы, но эта ведьма каким-то непонятным образом ухитрилась сама утопить его… Рано или поздно, но я отомщу за это Макартурам. Когда мы были в Англии, я едва не отправил на тот свет Даба, а потом и Роберту, но, на мое несчастье, дьявол их спас.

— Граф Данридж сейчас в Эдинбурге, — заметила Лавиния. — Почему бы тебе не послать ему вызов и не покончить с этим?

— Я стремлюсь к мести, а не к самоубийству, — сухо возразил Мунго.

— Тогда почему ты не убил Бригитту Макартур? — спросила Лавиния.

— Я непременно доберусь до нее, как только она покинет стены Данриджа, — со зловещей улыбкой ответил Мунго. — Я намерен уничтожить весь этот проклятый род Макартуров, под корень извести его. А начну с их дочери. Она легкая добыча и как раз под рукой.

— Но ведь дочь не отвечает за мать, — попыталась урезонить его Лавиния.

— Да?.. А сама-то ты на чьей стороне?

Лавиния бросила на него холодный взгляд.

— На своей. А о каком доказательстве у нее на руке ты говорил?

Мунго осенил себя крестом и сказал:

— У этой ведьмы на левой руке «дьявольский цветок». Я сам его видел, когда мы ехали в Шотландию.

Лавиния разразилась смехом:

— Кузен, ты и в самом деле веришь в такую чепуху?

— Король Яков верит в магию и колдовство.

— И что из этого?

— На этом можно сыграть, — сказал Мунго. — И ты должна мне помочь. Когда завтра вечером мы будем ужинать с королем, я хочу, чтобы ты втянула эту ведьму в спор. В конце концов мы вынудим ее выставить свою руку на всеобщее обозрение. А на следующее утро ты притворишься больной, и я скажу королю, что это она, проклятая, сглазила тебя. Якову ничего другого не останется, как приговорить ее к смерти за колдовство. Этим я положу начало своей мести Макартурам, а ты выйдешь замуж за Гордона и станешь со временем герцогиней Арджил.

— Ты с ума сошел? — воскликнула Лавиния, которой отнюдь не улыбалась перспектива ввязаться в столь рискованное предприятие. — Эта женщина носит наследника Инверэри. И ты думаешь, Горди позволит тебе погубить ее?

— У Горди есть наковальня, на которой он выкует себе еще одно отродье.

Лавиния сдавленно хихикнула, но покачала головой:

— Кузен, я не буду принимать участия в убийстве ребенка.

— А я думал, что тебе нужен Кэмпбел, — парировал Мунго.

— Был нужен, — кивнула она. — Но теперь я поняла, что при дворе есть и другие, не менее привлекательные мужчины.

— Кто, например?

Она надменно улыбнулась:

— А вот это уже не твое дело.

— Ливи, помоги мне это устроить, — сказал Мунго с легкой улыбкой, хотя глаза его совсем не смеялись. — Сделай, что я прошу, или я шепну на ушко твоему отцу, чтобы он поторопился выдать тебя замуж. Я слышал, что старик Рэмси ищет себе жену.

— Эта вонючая свинья? — вскричала Лавиния. Ужасная мысль, что ей придется делить ложе с беззубым, дряблым стариком, от которого противно пахло, заставила ее пойти на попятный. — Ладно, я втяну ее в спор, но больной притворяться не стану.

— Ты только заведи с ней какую-нибудь свару, а уж я устрою все остальное.

Мунго выложил на стол несколько монет и, поднявшись, они с Лавинией направились к выходу.

— Кстати, — сказал он, — займи-ка для меня место рядом с собой завтра на заупокойной службе. Я немного запоздаю.

Лавиния остановилась и резко повернулась к нему.

— Почему? — подозрительно спросила она.

— Есть одно дельце, — ответил он.

— Какое?

Мунго слегка поднял брови и улыбнулся так зловеще, что у нее дрожь пробежала по спине.

— А это уж, моя дорогая кузина, тебя не касается.

17

-Пожалуй, я могла бы чувствовать себя счастливой, если бы только…

— Если бы что?..

Роберта подняла руку и приложила палец к губам отца, призывая его к молчанию, как он сам когда-то делал с ней в детстве. С улыбкой заглянув в его черные глаза, она взяла отца под руку.

— Пойдем немного прогуляемся, — предложила она. — И там я объясню тебе, что имею в виду.

Они вышли и двинулись по желтеющим лужайкам за ограду аббатства Холируд, туда, где, словно старые друзья, росли рядом несколько вековых дубов. Глубоко вдыхая свежий прохладный воздух, Роберта любовалась их золотой осенней листвой.

Рядом с отцом она чувствовала себя спокойно и уверенно. Хотя Йен Макартур пользовался репутацией человека горячего, а порой и неукротимого, он был всегда лучшим другом и защитником для нее. Несмотря на свои многочисленные обязанности главы клана, отец всегда находил для нее время. Роберта внутренне улыбнулась, вспоминая, как он проводил с ней долгие часы, когда она скучала в одиночестве, как они болтали, сидя она за кружкой молока, а он за кружкой сидра. Он всегда принимал ее сторону в ссорах с двумя младшими братьями, обижавшими ее, и утешал, когда она плакала оттого, что никто из детей не хотел с ней играть.

Но как бы получше это ему объяснить? Объяснить то, что и самой до конца не понятно.

— Я не жалуюсь, но мне бы хотелось, чтобы мой муж любил меня, — сказала Роберта. — Как ты любишь маму.

— Я уверен, что Горди тебя любит, — ответил отец. — Ведь ты самая хорошенькая женщина на свете.

— Папа, ты пристрастен, — с улыбкой сказала она.

— Может, и пристрастен, но говорю тебе правду, — настаивал отец.

— Горди никогда не признавался мне в любви.

Йен обнял дочь за плечи.

— Мужчинам трудно бывает признаться в глубоких чувствах. Но это не значит, что они не испытывают их. Просто они не склонны говорить о любви.

— Но зачем мужчинам скрывать свои чувства?

— На это у них бывает много причин, — ответил Йен. — Чаще всего они боятся показать женщине свою уязвимость и зависимость от них.

— Относительно Горди мне трудно в это поверить, — возразила Роберта. — Ведь он самый храбрый и доблестный из всех, кого я знаю. Кроме тебя, разумеется.

Эта дипломатическая уловка заставила отца улыбнуться. Он нежно поцеловал ее в лоб.

— Ну а как ты себя чувствуешь?

— Теперь прекрасно. Обычная утренняя тошнота уже прошла. — Роберта покраснела и опустила глаза. — Знаешь, поначалу я решила, что умираю от какой-то ужасной болезни.

Довольный ее признанием, Йен Макартур засмеялся. Он вырастил свою дочь если и не очень послушной, то все же искренней и скромной.

— А ты знаешь, я полюбила сыновей Горди, как своих, — добавила она, искоса взглянув на отца из-под густых ресниц.

— У тебя всегда было великодушное сердце, — заметил Йен, и в его черных глазах промелькнула нежность к дочери. — Я рад, что былые похождения твоего мужа не слишком беспокоят тебя.

— А почему мама не приехала в Эдинбург? — спросила Роберта, чтобы увести разговор от этих похождений.

— Я настоял, чтобы она осталась в Арджиле, — ответил Йен. — В Эдинбурге ей делать нечего. Твоя мать отнюдь не робкого десятка и всегда говорит то, что думает. А Яков Стюарт никогда не пользовался ее уважением. Она считает его бессердечным сыном, предавшим свою мать.

— Я тоже так считаю. — Роберта понизила голос почти до шепота и сказала: — Я видела королеву Марию, когда была в Англии.

— Ты? — в голосе отца прозвучал явный интерес.

Роберта кивнула:

— Я убедила дядю Ричарда взять меня с собой в Чартлей, — когда мы были в Шропшире, в то лето перед ее… — Она осеклась, не в силах вымолвить страшное слово. — О, папа! Она была так одинока. Мое сердце болело за нее. А Яков отказался предоставить ей убежище, когда Англия предложила отослать ее домой.

Едва эти слова сорвались с ее губ, Роберта тут же пожалела о них.

— Ах вот как! А я и не знал об этом, — с мрачным видом сказал отец. — И кузен Магнус тоже не знал.

Стараясь загладить свой промах, Роберта мягко коснулась его руки.

— Ничто теперь уже не вернет ее с того света.

Йен Макартур грустно улыбнулся на это замечание дочери. Она повторила те же слова, что и ее муж.

— А Даба избавят от преследований? — с явным беспокойством спросила Роберта. — Изабель — моя единственная подруга. Она счастлива с Дабом, и я не хочу, чтобы их заставили расстаться.

— Послушать тебя, — сказал Йен, ласково обняв ее, — так ты несешь все тяготы мира на своих хрупких плечах. Я запрещаю тебе думать о чем-либо, кроме своего будущего ребенка. Твой брат и его невеста живы-здоровы, и я не допущу, чтобы с ними что-то случилось, пока в моем теле теплится жизнь. Кроме того, твоя мать никогда не простит мне, если я не уберегу ее первенца.

Роберта подняла голову и взглянула на отца. Улыбка тронула уголки ее губ, и она с чувством произнесла: