Роберта едва сдерживала навернувшиеся на глаза слезы. Но яростный гнев помог ей справиться с волнением, когда она снова повернулась к мужу. В этот момент она без всяких угрызений совести согласилась бы остаться вдовой.

— Милорд, я взываю к вашему здравому смыслу, — говорила между тем Гордону леди Келли. Она взяла под руку взбешенного шотландца и мимо Роберты повела его к дверям. — Путешествовать зимой чрезвычайно опасно. Уверяю вас, что ваша жена под должным присмотром и ничего предосудительного между ней и моим братом не было.

Дверь захлопнулась за ними. В кабинете воцарилась неожиданная тишина.

Роберта подняла взгляд на дядю, который холодно посмотрел на нее. Невозможно было ошибиться в выражении его лица: он был вне себя.

— Ты сама виновата в том, что сделала их врагами, — резким тоном сказал ей граф Ричард. — Ты обещала вести себя дружелюбно по отношению к маркизу Инверэри.

— Но, дядя… — попыталась оправдываться Роберта.

— Запомни вот что, племянница, — прервал ее граф, — по закону я не могу воспрепятствовать, если Кэмпбел решит насильно везти тебя на север. — Он неодобрительно покачал головой и добавил: — Ты приносишь мне больше хлопот, чем когда-то твоя мать. — И с этими словами граф тоже покинул комнату.

Оставшись наконец одна, Роберта дала волю слезам. В этот момент она бы никому не могла показаться на глаза, особенно Гордону Кэмпбелу. И потому направилась к самому укромному месту в кабинете: большому глубокому креслу, стоящему возле одного из окон в его дальнем конце. И тому, кто вошел бы сейчас в кабинет, и в голову бы не пришло, что здесь кто-то есть.

Она плюхнулась в кресло и свернулась там, поджав под себя ноги. Оказывается, Гордон вовсе не намеревался расторгнуть их брак, и, значит, для нее не оставалось никакого выбора.

Разглядывая дьявольский знак на руке, она спрашивала себя, как ей прожить остаток своих лет. Жизнь в Хайленде просто убьет ее: эти суеверные горцы никогда не примут ее, никогда не простят ей этой метки.

Может, Гордон окажется более снисходительным, если она откроет истинную причину, почему она отказывает ему? Нет, она никогда не сможет пережить такой стыд: признаться в том, что люди из ее собственного клана избегают ее.

Все, что было у нее, — это ее девственность и ее гордость. О, Гордон Кэмпбел в конце концов возьмет ее девственность, но она никогда добровольно не смирит перед ним свою гордость.

Роберта горестно вздохнула и закрыла глаза. Мысль о колкой нотации, которую Гордон непременно прочтет ей при первой же возможности, заставила ее оставаться в своем убежище еще долгое время. Так она и просидела в этом кресле пока ее не сморил сон.

7

Гордон игнорировал ее целую неделю. При этом он неукоснительно следовал ежедневному распорядку, который принял со времени своего приезда в усадьбу Деверо: по утрам совершал верховую прогулку, днем играл в гольф, а вечером уединялся в кабинете дяди. И вовсе не искал ее общества.

Встревоженная этим поведением мужа, Роберта чувствовала, что он наблюдает за ней на расстоянии; однако всякий раз, когда она, призвав всю свою храбрость, решалась украдкой взглянуть на него, его внимание было направлено совсем в другую сторону. И все же избавиться от тягостного ощущения, что за тобой наблюдают, было невозможно.

Каждое утро она надевала заветное ожерелье, чтобы заранее узнать о грозящей опасности, и прятала при себе свой шотландский кинжал, чтобы оказать сопротивление, если Гордон вздумает силой везти ее на север. Но ее звездный рубин ни разу не потемнел, а кинжал — «последнее средство» — оставался в ножнах, привязанных к ноге. К концу «недели молчания» ее измотанные нервы были натянуты до предела.

Но Смучес снова свел их вместе!

Восьмой день этой игры в молчанку был промозглым и дождливым. Роберта провела все утро в своей комнате, но во второй половине дня все же отважилась спуститься вниз. Повинуясь какому-то безотчетному импульсу, она надела перчатки, которые Гордон ей подарил. Она надеялась, что это вызовет хоть какую-то реакцию с его стороны. Ей уже стало казаться, что лучше снова поссориться, поругаться, чем все время молча наблюдать друг за другом.

Сидя в одном из кресел перед камином, Роберта потянулась к своей корзинке для рукоделия за вязанием, которое начала два дня назад. За ее спиной из центра зала доносились звуки мяча: это Гордон тренировался в игре в гольф. Один из серебряных кубков ее тетушки, поставленный на полу, играл роль лунки на зеленом поле. Губы Роберты скривились от сдерживаемого смеха, когда она услышала, как ее шестилетняя кузина изводит своими замечаниями маркиза.

— Ты упустил его, не попал, — говорила Аврора.

— Я вижу, малышка.

— Казалось, что мяч полетит прямо, а потом он свернул в сторону, — сказала девочка.

— Именно это я и намеревался сделать, — ответил Гордон.

— Ты учишься проигрывать? — В голосе кузины сквозило искреннее удивление.

— Да, но так, чтобы это было незаметно.

— А зачем?

— Затем, малышка, что проигрывать королю — это хорошая тактика, — объяснил Гордон.

— Почему?

— Потому что король благоволит к игрокам, которые ему проигрывают.

— А почему?

В голосе маркиза уже слышалось раздражение, когда он ответил:

— Потому что король любит выигрывать.

— А ты не любишь выигрывать? — продолжала допрашивать Аврора.

— Люблю, но предпочитаю доставить удовольствие королю.

— А почему?

— Потому что…

— Аврора, перестань надоедать лорду Кэмпбелу, — позвала тетка из-за стола.

— Я тебе надоедаю? — спросила Аврора.

— Нет, малышка, — ответил он. — Но давай мы сделаем перерыв во всех этих наших

делах.

Взявшись за свое вязанье, Роберта спросила себя, что означает эта тишина за ее спиной, и вдруг увидела пару черных башмаков на полу перед ней. Медленно подняв взгляд, она встретила испытующие серые глаза мужа.

— Ты надела перчатки, которые я тебе подарил? — как ни в чем не бывало сказал Гордон.

Его небрежное замечание застало Роберту врасплох. Из всех слов, которые, как она предполагала, он ей скажет, эти самые невинные почему-то не пришли ей в голову. Она посмотрела на свои руки так, словно желала удостовериться в правоте его слов, и снова подняла взгляд на него.

— Да, надела, — просто сказала она.

— И что ты вяжешь? — спросил он.

— Попонку для Смучеса.

Гордон улыбнулся, услышав это. Роберта расслабилась и улыбнулась в ответ.

Но в следующее мгновение их спокойствие было нарушено. Заливаясь звонким щенячьим лаем, в большой зал как бешеный влетел Смучес, а следом за ним вбежали Блайт и Блис, крича, чтобы кто-нибудь поймал его. Все трое были мокры и забрызганы грязью.

— Боже правый! — вскричала Роберга, вскакивая с кресла, чтобы посмотреть, что происходит.

А Гордон наклонился, когда Смучес попытался прошмыгнуть мимо него, и подхватил грязного шенка на руки. Не заботясь о платье жены, он кинул щенка ей на колени со словами:

— Возьми свою собаку.

— Мы вывели Смучеса на улицу погулять, — объяснила Блайт, — но он принялся кататься в грязи.

— А потом заставил нас гоняться за ним по всему саду, — добавила Блис.

— И теперь всем троим нужна хорошая головомойка, — сказала леди Келли, идя к ним через зал. — Дженингс, — бросила она, — распорядитесь приготовить ванну в комнате девочек и еще одну маленькую здесь для Смучеса. Пойдемте, дети.

Когда перед камином был поставлен большой чан с водой, предназначавшийся обычно для живой рыбы в кухне. Гордон засучил рукава и протянул руки, чтобы взять щенка.

— Давай-ка его сюда, — сказал он. — Я сам это сделаю, иначе вы оба окажетесь в чане.

Гордон опустил барахтающегося Смучеса в чан и крепко держал его за загривок. Потом смыл со щенка всю грязь. Когда же Смучес был отмыт, он передал его жене.

Роберта быстренько вытерла Смучеса и завернула его, как младенца, в сухое полотенце. Когда щенок чихнул, она, с беспокойством посмотрев на мужа, спросила:

— Тебе не кажется, что он замерз? Я вовсе не хочу, чтобы он простудился.

— Тогда пошли со мной, — сказал Гордон и направился к выходу.

Держа Смучеса в руках, Роберта вышла вслед за мужем и поднялась вверх по лестнице. Когда он открыл дверь в свою комнату, она заколебалась на мгновение, но вошла.

— У меня тут есть кое-что, что быстро его согреет, — сказал Гордон.

Роберта взглянула на свое ожерелье: звездный рубин светился таким же ясным светом. Она сделала по комнате несколько шагов и увидела, что Гордон роется в своих вещах. Улыбка облегчения осветила ее лицо, когда он повернулся и показал ей шерстяной плед в черно-зеленую клетку клана Кэмпбелов.

Он развернул плед и, когда Роберта передала ему Смучеса, завернул в него щенка.

— Хороший мальчик, — сказал он, почесывая щенка за ухом.

Роберта потянулась за Смучесом, и руки их соприкоснулись. Она быстро подняла взгляд на мужа. Выразительность взгляда его дымчато-серых глаз на мгновение загипнотизировала ее.

Придвинувшись ближе, так близко, что их разделял только Смучес, Гордон наклонил голову и в замедленном поцелуе приник к ее губам. И Роберта ответила. Она закрыла глаза и возвратила поцелуй, наслаждаясь невероятным ощущением его теплых губ.

А положил конец их поцелую все тот же Смучес. Зажатый между их телами, щенок отчаянно барахтался.

Роберта отступила на шаг. Она чувствовала, как от смущения и замешательства щеки ее покрывает густой румянец.

С обезоруживающей улыбкой Гордон ласково приложил ладонь к ее пламенеющей щеке. Потом шутливо показал ей руку:

— Чуть не обжегся.

Совершенно смущенная, Роберта покраснела еще больше.

— Мне очень жаль, что я не сдержался в тот день в кабинете, — к ее удивлению, стал извиняться Гордон. — Я был не прав, что нарушил свое обещание. Ты можешь простить меня, ангел?