Даша слушала внимательно, изредка закусывала губы, обдирая с них нежную кожицу. Несколько раз она сделала это слишком сильно, так что проступили капельки крови, а после задала вопрос, от которого внутри вновь все похолодело:

– Я видела несколько фильмов про это, там люди теряли волосы. Я тоже стану лысой?

В горле миллионный раз за день застрял ком. Я не могла ответить ни «да», ни «нет», просто смотрела на кудри дочери и не хотела думать, что вскоре с ними действительно придется распрощаться.

– Врач сказал, что иногда волосы удается сохранить, – наконец нашлась я. – Но даже если нет, ты не расстраивайся, новые все равно вырастут…

– В крайнем случае купим мне розовый парик, – пожав плечами, выдала дочь. Выдала почти беспечно или притворилась такой. – И зеленый, и фиолетовый. Буду менять из каждый день.

И все же ее пушистые ресницы предательски дрогнули, выдавая страх.

– Все будет хорошо, – еще раз обняла я дочь. – Обещаю. Я все сделаю, чтобы ты выздоровела. Так и знай, иначе и быть не может.

– Я знаю, мамочка. – Дочь провела рукой по моей спине. – Ты ведь у меня самая лучшая.

Это признание, будто священный огонь, коснулось моей души и зажгло в ней искру надежды. Даже крошечные крылья разверзлись за спиной. Вмиг я поверила, что все действительно будет хорошо и разрешится в скором времени. Для этого ведь не так много нужно – всего лишь чтобы Антон подошел как донор.

– Милая, – прошептала дочери на ухо. – Ты у меня очень сильная девочка, но сейчас мне нужно идти к твоему доктору.

– Хорошо, – кивнула она. – Ты ведь потом зайдешь.

Я выдавила улыбку.

– Обязательно, только перед этим раздобуду тебе альбом и краски. Чтобы ты не скучала.

Дашка тоже улыбнулась, ослепительно и беспечно, будто и не знала о том, что больна. А я вышла из ее палаты, мечтая о том, чтобы Игорь Сергеевич сообщил мне хорошие новости.

В конце концов, моя дочь заслужила шанс, так почему бы Богу его не послать.


Я верила в это так сильно, что даже сомневаться не могла, что в кабинете доктора меня может постигнуть убийственное разочарование.

Игорь Сергеевич, едва я вошла и села, сразу вручил мне стакан с водой и успокоительным.

Плохой знак.

– Анна Николаевна, – терпеливо произнес он, – пожалуйста, не волнуйтесь. Пришли анализы отца Дарьи, и, к сожалению, они не очень оптимистичны.

– Что там? – отставляя воду и не желая ее пить, потребовала ответ я.

– Совместимость есть, но мизерная. Всего десять процентов вероятность, что ткани приживутся, – сообщил доктор. – Но это не приговор. Мы все равно будем лечить Дашу, и возможно, химия даст хорошие результаты. Пожалуйста, только не плачьте.

«Вам легко сказать! – орало и выло все внутри. – Это же не ваша дочь умирает! Да что вы вообще…»

Мои руки опять начали трястись, хотелось кричать в голос, выть от бессилия. Кричать о помощи, молить о ней у всех богов, вот только почему-то они были глухи к моим просьбам.

– Должны быть еще варианты, – пробормотала я. – Донорские банки, может быть, не в нашей стране, может быть, где-то за границей.

Доктор как-то неуверенно покачал головой.

– Банки, конечно, есть, но шансы, что кто-то оттуда подойдет, так малы. Лучше подумайте, есть ли у вас еще родственники. Братья, сестры. Может быть, они у есть у отца Даши.

Я мучительно напрягала память, пытаясь вспомнить, был ли у Антона кто-то из вышеперечисленных. Но потом поняла, что нет – не было. Кроме злюки матери, – которая десять лет назад, будто змея-гюрза, вцепилась в единственного сыночка и обороняла его от меня, – у Данишевского не было никого. Разве что… меня будто током ударило.

– У него есть дочь. От другого брака, – мертвенно произнесла я.

– Сводная сестра Дарьи? – уточнил Игорь Сергеевич.

И я кивнула.

– Это как-то может помочь?

– Да, нельзя отбрасывать подобные варианты, – задумчиво ответил доктор. – Братья и сестры, пусть даже сводные, иногда подходят куда лучше, чем прямые биологические родители. Но нам нужны анализы, чтобы проверить.

Мое сердце забилось чаще. Вот он, еще один шанс для Даши.

Я вспомнила Ольгу, жену Антона. Скорее всего, она вряд ли испытывает ко мне симпатию, зная, кем я была для ее супруга, но как мать она меня поняла. Это вселяло в меня надежду, что Ольга мне поможет, и Настя… так ведь звали девочку, Настя могла бы стать спасением для своей старшей сестрички.

– Спасибо, доктор, – пробормотала я, чувствуя в себе силы любыми способами добиться помощи от Антона и Ольги.

Поэтому и из больницы я вышла в твердой уверенности, что получу согласие на сдачу анализов Насти любым способом. Пообещаю Антону и его жене все, что они захотят. Выполню любые требования. Но они должны согласиться мне помочь. Если это шанс, если это та ниточка, которая вытянет мою Дашу из пропасти, то я ни за что не отступлю.

С неба стал срываться дождь. Надо было зайти под крышу, иначе могла промокнуть до нитки. Только я продолжала идти, ведь капли на коже все равно не ощущались. Весь мир перестал существовать, важными остались только длинные гудки телефона, раскаленными сверлами ввинчивающиеся в ухо.

Антон взял трубку не сразу. Выслушал мой рассказ. Несколько раз пытался что-то сказать, но я не собиралась слушать. Нужны были не разговоры, а действия.

– Очень прошу. Сдайте кровь Насти на анализ. Это, наверно, единственный шанс для Даши. Антон, пожалуйста…

Когда я наконец договорила, некоторое время он молчал, и мне казалось, что земля сейчас разверзнется под ногами.

– Антон, ты здесь? – На секунду мне стало даже противно, что я буквально молю этого человека.

– Здесь, – глухо сказал он.

– И? Скажи же хоть что-то.

– Я поговорю с Ольгой. – Но голос его звучал неуверенно, хотя в конце он неожиданно добавил: – Если нужно что-то еще, говори.

– Ничего. Просто помоги нашей дочери выжить.

– Я тебя понял. Сделаю все, что смогу.

И положил трубку.

Я же еще несколько секунд слушала короткие гудки, после пялилась в экран, на который падали капли, и лишь когда какой-то случайный прохожий толкнул меня в плечо – очнулась.

Черт, я ведь обещала принести Даше альбомы… нельзя забывать о таких мелочах, когда они так важны.

* * *

– Самойлова! – рявкнула Лара. – Если ты намерена похоронить себя заживо, то я тебя сама убью! Где это видано, чтобы ходить тенью, ничего толком не слышать и все время витать в своих мыслях! Нужно жить и искать способы решения проблем, а не погружаться в пучину отчаяния!

Она меня встряхнула за плечи так, что невольно с губ слетел тихий вскрик. Меня тут же развернули к зеркалу.

– Аня, разве так можно?! – шипела подруга за спиной. – Да, у тебя горе. Но это не значит, что надо себя в гроб загонять раньше времени. Даша не должна тебя видеть в таком состоянии. Головой подумай! У нее кроме тебя никого нет! На этого твоего Антошу-гонд… режиссера известного, надежды мало. Нам главное, чтобы отыскали возможность пересадить клетки! Остальное – неважно.

– Перестань, – вяло воспротивилась я, впрочем, даже не пытаясь вырваться из ее рук.

Ну да, картина в зеркале была печальная. Я забыла про укладку, плойка вновь пылилась в углу. Просто помыла волосы и стянула в пучок. Кое-какую косметику нанесла, но больше для поддержания общего вида, чем для красоты. Одежда… Главное, чтобы чистое и глаженое, наряжаться желания не осталось.

– Что перестань?! – всплеснула подруга руками. – Ты хоть понимаешь, каково Дашке на это смотреть? А доктору?

– А что доктору? – несколько оторопела я, резко поворачиваясь к Лариске, чтобы посмотреть в глаза. – При чем здесь он? Лариса, у меня дочка там, в больнице, и ее врач интересует меня только как человек, способный совершить чудо – вылечить! Что ты себе напридумывала?!

Голос не сорвался на визг, конечно, но поднялся до опасных высот.

Лариска только поморщилась:

– Так, не верещи-ка. А то у меня сегодня голова болит, я вся на нервах из-за приезда руководства, весь день мозг полощут. Ничего я не напридумывала! Но даже ему нужно видеть, что ты веришь в успех. Тут у него два варианта: или постоянно тратить силы на страдающих близких, или вместе искать выход и спасать больных!

Возразить было нечего, определенное рациональное зерно в ее словах было. Игорь Сергеевич, конечно, ни словом, ни взглядом не намекнул мне, что слишком много ною, но это, скорее всего, потому что он очень тактичен и понимает: горе есть горе.

Я вздохнула:

– Да, Лар, ты…

Мои слова утонули в мелодии звонка мобильного. Чуть нахмурившись, я вытянула телефон из кармана джинсовой куртки. Да… вещи в деловом стиле грустно висели в шкафу. Теперь мне нравилось только удобное и неброское.

На экране высветилось: «Эдик».

Я чуть нахмурилась и закусила губу.

– Возьми трубку, – тихо, но настойчиво сказала Лариса. – У мужика и так золотое терпение, сколько ты его уже можешь динамить? Сходи и развейся.

Мне этого совершенно не хотелось, пальцы словно окаменели. Однако Лариска вновь была права: Эдик не знал подробностей о моей беде, потому продолжал звонить, умоляя не вычеркивать его из списка близких людей. Мне определенно необходимо было с ним встретиться и объяснить ситуацию, чтобы он понял: сейчас не до свиданий и не до романтики в целом. Если я ему действительно так симпатична, он станет опорой. Если нет, то исчезнет и не будет беспокоить. В любом случае мы оба выдохнем спокойно.

Под одобрительным взглядом подруги я приняла вызов и поднесла мобильный к уху.

– Добрый день, Эдик, – произнесла как можно приветливее, стараясь, чтобы голос не звучал грубо или раздраженно. – Как ты?

– Привет, Аня! Я в полном порядке. А как ты? Удалось разобраться с возникшими семейными проблемами?

Я едва не положила трубку. Сил продолжать разговор практически не было, зато рядом стояла хмурая Лариса, показывая кулак и заряжая терпением. Эдик не знал о болезни Дашки, потому что каждый раз, когда звонил, слышал от меня лишь стандартные фразы: «Все нормально, но говорить не очень удобно. Семейные проблемы, понимаешь?» Он делал вид, что понимал. И звонил снова. А я снова давала отмашку. Это определенно было неправильно.