– Мы оба такие мокрые…

Она улыбнулась заискивающе, виновато, ладошками стерла влагу со щек.

– Мы оба такие разные… – холодно, со вздохом повторил он. – У нас нет будущего. Пока все далеко не зашло… Будет правильно не встречаться.

Обнаров коснулся затылком ствола дерева, закрыл глаза. Здесь его больше не было. Хлестал дождь, где-то вдалеке притормозила, хлопнула дверцей машина, и снова влилась в поток. Когда он открыл глаза, рядом уже никого не было.

Погоды ждали неделю. Нужна была сухая полоса с коэффициентом сцепления ноль шесть и отсутствие сильного ветра.

Неделю назад был выполнен первый, так называемый штатный полет, целью которого было воспроизведение фактических действий экипажа погибшей машины. Проще говоря, летчики просто скопировали действия погибшего экипажа, но без воздействия на самолет дополнительной тормозящей силы. Лайнер благополучно набрал высоту, что укрепило экспертов и органы следствия в правильности высказанной Задорожной версии о том, что взлету борта с футболистами помешало именно торможение.

Всю неделю специалисты технической комиссии авиационного комитета скрупулёзно обрабатывали данные средств объективного контроля с целью сравнения экспериментального и аварийного полетов. Были рассчитаны те значения, до которых пилоты в экспериментальном полете должны будут произвести отклонение тормозных педалей, чтобы получить именно тот тормозящий момент, который был у лайнера, разбившегося в Уральске. Были рассчитаны параметры и время прекращения взлета, ведь если бы самолет оторвался от земли, он с большой долей вероятности повторил бы судьбу своего уральского собрата.

Стоя у ряда металлических шкафчиков с лётной амуницией, Игорь Леднев, не таясь, наблюдал за тем, как она одевалась, и делал комплимент за комплиментом. Настроение у него было приподнятое, боевое, и недовольство Задорожной летчика ничуть не смущало. Наконец, ей это надоело.

– Леднев, как ты думаешь, что должен был сделать погибший экипаж, чтобы не свалиться в плоский штопор?

Её взгляд был чуть надменным и пристальным.

– Штурвал нужно было не тянуть на себя, как мамонтам, а «отдавать», чтобы поставить машину в почти горизонтальный полет, и дать ей возможность набрать скорость, – Леднев понизил голос почти до шепота. – Полина, присвоенное тебе вчера звание полковника еще не дает права сомневаться в моей профпригодности. Будь осторожна, от полковника до фригидности всего один шаг. Для женщины всегда лучше быть «под полковником», чем полковником.

– Давай о тебе. Контрольный облет твоего «07-го» показал, что в заключении ты понаставил слишком много лишних восклицательных знаков. Летаешь ты, Игорь, прилично. Очень прилично. Но ты ужасно серый в инженерном плане. Ты не растешь. Твои знания остались на уровне академии, а авиация развивается. Не удивлюсь, если «07-й» станет последней машиной, где ты сидел в левом кресле. Вот ты пишешь о тугих педалях, а рассуждать нужно было о путевой устойчивости и решать, что делать с хвостовым оперением лайнера.

– Не мне мстишь, командир.

– Это тебе для настройки на деловой лад. Теперь о предстоящем полете. Взлететь мы не должны. Но если ты мне «подскок» устроишь и испортишь заданные параметры взлета, я тебе, подполковник, яйца оторву. Может быть, после этого романтика из твоей башки улетучится, и ты станешь думать о деле! Задача полета ясна?

– Так точно, моя королева! Но, между нами… Задница и бюст у тебя по-прежнему классные!

Задорожная подошла, встала вплотную, так, что их тела соприкоснулись, взглянула, как ударила:

– Знаешь, почему у меня больше всех на базе налёт на сверхвысотных истребителях?

– Завидная реакция. Способность мгновенно принимать правильные решения.

– Потому что там только ты и машина. Никаких похотливых щенков. Никто мозги не плавит!

Она взяла шлем, перчатки и направилась к выходу из раздевалки.

– Будешь лыбиться, Леднёв, так всю жизнь во вторых и просидишь. Нам в экипаж инженера-испытателя включили. Будет тонну регистрирующей аппаратуры обслуживать. Пойдем, посмотрим на умельца.


Проводив печальным взглядом пятые сто грамм коньяка, генеральный директор актерского агентства «Успех» Валера Юдин сокрушенно качнул вихрастой головой, не сдержал тяжелого вздоха.

– Обнаров, Обнаров… Пьёшь, как лошадь. Сколько знаю тебя, умеренность тебе не знакома!

– Коньяка пожалел?

Пьяный стеклянный взгляд Обнарова бесцельно блуждал по стене напротив.

– Пей, на здоровье, конечно. Мне, однако, доподлинно известно, Костя, что проблемы решаются по-другому.

Взгляд Обнарова дрогнул и медленно пополз к Юдину.

– У меня нет проблем.

– Я вижу. Я знал очень многих талантливых людей, у которых, как и у тебя, тоже не было проблем! Вы будете удивлены, друг мой, но кто-то из них сейчас талантливый грузчик, а кто-то талантливый бомж.

Мутный взгляд Обнарова застыл на переносице Юдина.

– Ты кто есть? – Обнаров с размаха врезал кулаком по столу. – Ты – пыль дорожная, ты кому это сказал?

– Костя… – Юдин, точно защищаясь, вскинул руку.

Обнаров, пошатываясь, поднялся, пошел на Юдина.

– Деньги считаешь… Тебе же не я нужен. Тебе нужны бабки, что ты на мне зарабатываешь.

– Костя, прошу тебя…

Юдин отпрянул в кресле. Деваться ему было некуда.

– Рыжая морда, учить меня будешь?!

Обнаров схватил генерального директора за грудки, тряхнул раз, потом еще, поднял, точно тряпичную куклу, и спиной приложил о стену. Висевшая над Юдиным картина с видом древнего Иерусалима соскочила с гвоздя и массивной рамкой больно ударила по рыжей вихрастой голове. Юдин сдавленно ойкнул, запричитал и, намеренно преувеличивая обьем вреда, стал оседать в обнаровских руках.

– Константин Сергеевич, прошу вас, пустите его! Не бейте его! У него же утренник в детском саду. Как же он с синяками к дочке сейчас поедет?! Отпустите его. Отпустите, пожалуйста! – щупленькая секретарша самоотверженно пыталась оттащить Обнарова от шефа.

Наконец эта потасовка Обнарову надоела и, враз утратив к Юдину интерес, он грубо отпихнул от себя обоих.

Сев в кресло генерального директора, он демонстративно положил ноги на стол, взял из массивного дубового ящичка на столе сигару и неспешно, церемонно принялся ее раскуривать.

Сидевший на полу Юдин сделал знак секретарше, и та поспешила выйти.

– Хватка у тебя… – потирая то шею, то шишку на голове, миролюбиво произнес он.

– Поднимайся, комедиант, или я тебе сейчас и впрямь наподдаю.

Чертыхаясь и кряхтя, Юдин встал и церемонно стал поправлять помятый пиджак, рубашку и галстук-бабочку.

– Пусть закроют уши конкуренты, но я с тебя имею хорошие деньги, Костя. Пойми, – Юдин прижал руку к сердцу, – я так не хочу, чтобы их стабильный, щедрый поток прекращался! А ты… Будешь пить, ты себя очень быстро угробишь.

Обнаров усмехнулся, горько, иронично.

– Костя, ты закис. Ты стал истеричкой. Ты стал нервным, как кузина моего отца тетя Софа. Костя, так-таки нельзя. Тебе заняться делом надо.

Из шкафа Юдин достал сценарий и еще дрожащими, суетливыми руками положил перед Обнаровым.

Это был сценарий Владимира Петровича Каруцкого по той самой рукописи, что неизвестный оставил на даче Обнаровых.

– Вот. С поправками Саддулаева. Бери, Костя, и уходи. На сегодня мне тебя точно хватит! Да, Талгат Сабирович будет тебя просить встретиться с консультантом, каким-то очень заслуженным летчиком.

– Консультант… – Обнаров надменно усмехнулся. – Опостылело все.

Он вылил в стакан остатки коньяка, рывком поднялся и подал коньяк Юдину.

– Пей! Смотреть на тебя больно. Слушай, Валера, пойдем выпьем.

– Если у тебя есть кошерное вино или кошерный коньяк…

– Валерик, коньяк дороже десятки весь кошерный.

– Спорный вопрос. Дискуссионный…

«Добирать» Обнаров стал в любимом баре, традиционно, как в старые добрые времена. Конечно же, традиционно, как в старые добрые времена, уже порядком нагрузившись, он начал бесцеремонно приставать к даме за соседним столиком и цеплять ее спутника. Конечно, традиционно возникла словесная перепалка, за нею драка, с крушением носов и подвернувшейся под руку мебели. Конечно, Обнаров был уже не тот, или, может быть, сказалось чрезмерно выпитое, но если бы не знакомый охранник и знакомый бармен, сражение переросло бы в побоище, и победителем был бы отнюдь не заслуженный артист.

В куртке нараспашку, со свисающим из рукава на дорогу шарфом, под нервный звук клаксонов и водительский мат, застопорив и без того затрудненное движение, Обнаров нетвердой походкой пережившего шторм моряка шел по проезжей части узенькой улочки. Из его носа тонкими алыми змейками текла кровь. Капли крови одна за другой падали на грудь, где белая ткань пуловера была аляповато-пестрой. Его стеклянный взгляд тупо скользил по машинам, лицам, асфальту под ногами, и вновь по машинам, зданиям, лицам…

– Ты, придурок! Уйди с дороги!

– Пьянь, дай людям проехать!

Но гневные речи водителей, вынужденных ехать следом, на Обнарова никак не действовали.

Скрип тормозов. Нервный хлопок водительской дверцы. Быстрые шаги Ближе. Ближе. Ближе…

– Иди сюда, урод! – голос водителя дерзкий, злой.

То, что последует удар именно в голову, Обнаров почувствовал каким-то звериным чутьем. Повинуясь скорее этому чутью, чем разуму, он пригнулся, ушел от удара и нанес потерявшему равновесие водителю удар локтем в солнечное сплетение. Тот согнулся, бормоча проклятия. К месту потасовки уже бежала подмога, когда неизвестно откуда возникший охранник из бара крикнул, демонстративно выхватив пистолет:

– Все назад! Перестреляю, к чертовой матери!!!

– Саня! Ща мы им вломим! – бравировал Обнаров, демонстрируя известный жест.

Охранник подхватил Обнарова под руку и потащил на тротуар.

– Все нормально, мужики! Извините! Езжайте! Без обид!

Мертвецки пьяного Обнарова он прислонил спиной к стеклу витрины.