– Отец, это я! – воскликнул он. – Отец! Это я, твой сын Лука!

Последовало молчание, а потом шорохи. Кто-то из мужчин обругал Гвиллиама, неуверенно перебирающегося через спящих к окну. Глядя сверху внутрь, Лука увидел бледное лицо отца, вставшего на низкий пол под окном.

– Это ты! – взволнованно проговорил Лука. – Отец! – Он изо всех сил вцепился в оконную решетку: при виде отца у него подогнулись ноги. – Отец! Это я, Лука! Твой сын!

Старик, чье лицо под обжигающим солнцем на палубе галеры обветрилось и покрылось глубокими морщинами боли, вглядывался в окно, через которое заглядывал Лука.

– Я пытался тебя выкупить, – взволнованно говорил Лука. – Байид отказался брать монеты. Но я достану чистое золото. Я куплю тебе свободу. Я приду за тобой.

– Ты знаешь, где твоя мать?

Его голос звучал глухо: ему редко приходилось разговаривать. Когда они налегали на весла, повинуясь ритмичному бою барабана, они вообще не говорили. По вечерам, когда их отпускали поесть, говорить было не о чем. Через год он перестал плакать, а через два года – перестал молиться.

– Я ее ищу, – ответил Лука. – Клянусь, что найду и тоже выкуплю.

Наступило молчание. Лука с изумлением понял, что, получив возможность поговорить с давно потерянным отцом, он не находит слов, чтобы высказать все, что хотел бы.

– Ты испытываешь боль? – спросил он.

– Постоянно, – получил он мрачный ответ.

– Я так скучал по тебе и по матери! – тихо сказал юноша.

Старик отхаркнул мокроту и сплюнул.

– Считай, что я умер, – только и сказал он. – По-моему, я умер и оказался в аду.

– Я не стану считать тебя мертвым! – страстно возразил Лука. – Я выкуплю тебя и верну на нашу ферму. Ты снова будешь жить так, как раньше. Мы будем счастливы.

– Я не могу думать об этом, – глухо сказал его отец. – Я сойду с ума, если буду об этом думать. Уходи, сын, оставь меня в аду. Я не могу мечтать о свободе.

– Но я…

– Нет! – сурово оборвал он его.

– Отец!

– Не зови меня отцом, – холодно бросил он. – У тебя нет отца. Я для тебя умер, как и ты для меня. Я не могу думать о твоем мире, твоих надеждах и твоих планах. Я могу думать только о каждом дне и каждой ночи, а потом – о следующих. Единственная надежда на то, что я умру этой ночью, и все закончится.

Он повернулся, собираясь уйти в темноту своей тюрьмы – и Лука увидел рубцы от бича у него на спине.

– Отец! Не уходи! Конечно, я буду называть тебя отцом, конечно, я тебя выкуплю! Ты можешь надеяться! Я никогда тебя не брошу. Я никогда не прекращу тебя искать. Я ведь твой сын!

– Ты – подменыш! – бросил Луке Гвиллиам Веро. – Ты мне не сын. Ты сказал, что выкупишь меня – но не выкупил. Ты говоришь, что вернешься, но мне невыносимо надеяться. Ты это понял, чужак? Мне невыносимо надеяться. Я не хочу думать о моей ферме, о моем сыне, о моей жене. Я сойду с ума, если буду думать о таком – и жить вот так, в аду. У меня нет сына. Ты – чужак. Ты – подменыш. У тебя нет причин меня выкупать. Уходи и забудь обо мне. Я для тебя умерший чужак, а ты для меня – мальчишка-подменыш.

Луку трясло от переполняющих его чувств.

– Отец! – прошептал он. – Не говори со мной так… Ты же знаешь, что я…

Гвиллиам Веро отошел от решетки, так что Лука видел теперь только темноту.

– Хватит! – резко сказал охранник.

Он махнул рукой, приказывая Луке слезть с бочки и уходить. Когда Лука помедлил, он взялся правой рукой за рукоять своего ятагана, а левой потянулся к висящему на поясе мушкету.

Ишрак сошла с гондолы и, держа кольцо высоко над головой, медленно пошла по пристани.

– Идем, Лука, – мягко сказала она.

Он с трудом слез с бочки и ухватился за ее край, чтобы не упасть: у него подогнулись колени.

– Идем, – поманила его Ишрак и тут только заметила, что его лицо искажено от потрясения. – Лука! – настоятельно позвала она. – Соберись и возвращайся в гондолу. Нам надо плыть.

– Он от меня отказался! – выдавил он.

Опираясь на бочку, он выпрямился, но было видно, что идти он не в состоянии.

– Будь мужчиной! – резко одернула она его. – Из-за тебя в опасности окажемся и мы с Фрейзе! Нам пора. Приди в себя! Двигайся.

Охранник шагнул к ним, доставая из ножен свой страшный клинок. Он сверкнул в свете луны. Ишрак прекрасно понимала, что воин способен одним ударом снести Луке голову – и сделает это не задумываясь.

– Вставай, дурак! – сказала она, и ее гневный тон прорвался сквозь пелену его горя. – Вставай и будь мужчиной.

Лука опомнился и неловко заковылял к ней. Как только он подошел поближе, она схватила его за руку и, забросив ее себе на плечи, приняла на себя часть его веса.

– А теперь иди! – прошипела она. – А не то я сама тебя прирежу!

– Мы вам благодарны! – сказала она, обращаясь к охраннику совершенно спокойно и ласково.

Вращаясь в воздухе, золотое кольцо полетело к нему. Она обхватила Луку за пояс и медленно повела его, словно смертельно раненного, к гондоле. Там он тяжело шагнул на борт и затем молча сидел, пока Джузеппе отчаливал, разворачивал гондолу и вел ее обратно к их палаццо.

* * *

Изольда их ждала, но Лука прошел мимо нее, не сказав ни слова, прямо к себе в спальню – и закрыл за собой дверь. Она вопросительно посмотрела на Ишрак.

– Я не все знаю, – негромко сказала она, беспокойно хмурясь. – Нам не слышно было, что говорил его отец, но Лука вдруг побледнел, словно ему стало дурно, и ноги у него подкосились. Мы еле вернули его в гондолу, и он ничего не сказал никому из нас.

– Отец винил Луку в том, что выкуп не удался?

Ишрак покачала головой.

– Лука ничего не сказал. Я не знаю. Наверное, отец сказал что-то ужасное: это его просто убило.

– И ты его не утешила? – спросила Изольда. – Ты с ним не могла поговорить?

Ишрак кривовато ей улыбнулась.

– Я с ним не нежничала, – ответила она. – Я была с ним сурова.

– Я пошел спать, – объявил Фрейзе. – Я был рад убраться с того причала. – Он кивнул Ишрак. – Ты молодец, что заставила его идти. Может, он поговорит с нами утром.

Широко зевнув, он повернулся к двери.

– Но ты же за него тревожишься! – проговорила Изольда, положив руку ему на плечо.

Фрейзе снова повернулся к ней.

– Я за нас всех тревожусь, – сказал он. – Кажется, в этом городе истекаем кровью мы все, а не только фальшивые нобли. Попытка добыть денег спекуляцией, а не честной работой, всем нам очень дорого обошлась. Думаю, мы еще не знаем, насколько дорого.

* * *

На рассвете в двери одной из спален принялись громко стучать.

– Вставай! – услышали они все крик Луки. – Вставай!

Ишрак с Изольдой зажгли свечи от догорающих углей у них в камине и прошлепали вниз, набросив шали прямо на ночные сорочки. Фрейзе уже замер на лестнице с дубинкой в руке, готовясь отразить нападение. Лука колотил в дверь спальни брата Пьетро.

– Мне надо увидеть то письмо! Покажи мне то письмо!

Брат Пьетро отпер дверь и вышел к ним, напоминая в своей ночной сорочке голенастого аиста. Бросив укоризненный взгляд на девушек с их босыми ногами, он спросил:

– В чем дело? Почему такой шум? Что еще случилось?

– Приказ! Тот приказ! Запечатанный приказ, который ты вскрыл вчера! Покажи мне его.

– Ты же сам его читал! – возмутился брат Пьетро. – С чего вдруг тебе понадобилось снова его увидеть?

– Потому что я должен понимать! – страстно проговорил Лука. – Всегда! Ты же знаешь меня. Мне надо понимать. А я этого не понимаю. Я был так расстроен тем, что потерял отца, что не в состоянии был думать. Я лег спать – и в темноте у меня перед глазами встало письмо милорда, его приказ. Покажи мне его!

Карие глаза Ишрак сияли.

– И я спрашиваю: почему? – сказала она.

Брат Пьетро вздохнул и ушел к себе в спальню. Он вышел, натягивая сутану поверх ночной сорочки и держа в руке письмо. Отдав его Луке, он уселся за обеденный стол с видом человека, у которого вот-вот лопнет терпение. Остальные молча сели вокруг стола и стали смотреть, как Лука читает и перечитывает полученный ими приказ, и только у Ишрак вид был донельзя довольный.

– Что нам делать после того, как мы скупим все фальшивые нобли на то золото, которое нам предоставил милорд? – спросил Лука, не отрывая взгляда от письма.

– Нам было велено отдать его на хранение в банк и открыть письмо с указаниями нашего следующего места назначения.

– Нам не нужно проверять нобли? Отделять настоящие от поддельных?

Брат Пьетро покачал головой.

– Значит, милорду не важно, что с настоящими ноблями окажутся фальшивые, – пробормотал Лука себе под нос. – С чего бы это? Может, он уже знает? – Обращаясь к брату Пьетро, он сказал: – И он велел тебе вскрыть указания о покупке фальшивых монет, как только ты узнаешь, что Оттоманская империя обвинила захваченные страны в попытке мошенничества?

– Как я и сделал, – терпеливо ответил брат Пьетро. – И как я уже тебе говорил.

Наступило молчание.

– О чем ты думаешь, Лука? – негромко спросила Ишрак.

Лука устремил на нее пристальный взгляд.

– А что думаешь ты? – парировал он. – Ведь ты относилась к милорду с подозрением с первой минуты вашего знакомства! И ведь ты не продала свои нобли, когда узнала, что он их покупает. Ты отказалась продать мне свои кровоточащие нобли за золото. Изольда хотела это сделать, а ты отказалась.

– Я ему не доверяю, – призналась Ишрак. – По-моему, он нисколько тебе не помог в деле выкупа твоего отца. Сначала он вообще не говорил тебе про отца Пьетро: тебе о нем сказал Раду-бей, турецкий командующий и особый враг твоего господина. И потом, если у твоего господина были причины полагать, что монеты перестанут принимать, он мог бы тебя предупредить, позаботиться о том, чтобы ты выплатил выкуп золотом или поспешил с отправкой выплаты. Тогда даже если бы монеты принимать перестали, отец к тебе вернулся бы.