Она оторопело уставилась на него.

– Я понимаю, что попросил как-то не так. – Его губы скривила печальная улыбка. – Может, мне действительно нужна жена с навыками секретаря. И со знанием итальянского, и… какими еще языками ты владеешь?

– Французским, – прошептала Оливия. – И немецким.

– Хорошо, французским. И немецким. Не может же моя жена не говорить по-немецки, – серьезно промолвил он. – Это повышает мои шансы?

– Нет. – Неожиданно ее сердце упало. Оттолкнув Марвика, Оливия села, и он нахмурился. – Ты повторяешь собственные ошибки. – Она провела рукой по своему ноющему лицу, а затем с такой силой надавила на глаза, что увидела звезды. «Просто скажи «да», дура!»

Но она не могла этого сделать. Он задал ей вопрос, которого она, признаться, испугалась, потому что любила его. Любила настолько, чтобы сказать: «Да».

Но именно потому, что она любила его – и еще потому, что он ей нравился, нравился больше, чем надо, больше, чем он того заслуживал, – Оливия не могла сказать: «Да».

– Аластер, – промолвила она, – тебе была по нраву мысль о браке с Маргарет. Но ты никогда не любил ее. И ты снова повторишь это: тебе по нраву мысль… о чем? О том, что ты спасешь меня от косых взглядов? О том, что ты выступаешь в роли героя? Но ты не любишь…

Он положил палец ей на губы.

– Не надо, – сказал Аластер.

Несколько мгновений они, замерев, сидели молча и лишь смотрели друг на друга.

Оливия сделала еще один судорожный вздох. Он показался ей холодным, как лед.

– Мне нужно место, – тихо проговорила она. – И хотя одно ты предлагаешь мне сейчас, это не совсем то место, о котором я мечтала. Как же ты не понимаешь? Ты – выдающийся человек. Ты был таким раньше и будешь таким. И как только ты вернешься к прежней жизни…

– Этого никогда не будет. – Его подбородок напрягся. – Неужели ты до сих пор этого не поняла? – Хрипло рассмеявшись, он встал с кровати и запустил пятерню в волосы. Повернулся к ней спиной. – Я покончил с прежней жизнью.

– Тебе так кажется. – Она так устала. Оливия едва удерживала глаза открытыми, потому что им хотелось закрыться, но даже паника, охватившая ее при мысли о том, что она упускает нужное, решающее мгновение, не помогла сдержать очередной, с хрустом, зевок. – Я не… – Оливия с силой ущипнула себя за руку, чтобы очнуться. – Я не дура, – сказала она. – Для меня нет места в жизни члена парламента.

Марвик очень медленно покачал головой.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

Веки Оливии опустились на полные слез глаза.

– Нет, имею, – прошептала она. – Я…

* * *

Оливия просыпалась очень медленно, казалось, сознание возвращается к ней через множество слоев света. Как только мир над ее веками посветлел, она вдруг начала остро чувствовать все болезненные места на своем теле. Леди Бертрам. Томас Мур, мертвый. Бертрам, отказавшийся от ее предложения.

Аластер, сделавший ей предложение…

Ее глаза распахнулись. Оливия, застыв от ужаса, смотрела на переплетающийся орнамент на потолке. Она отказала Аластеру! Боже, она отказала ему!

Оливия села и тут же оцепенела. Аластер сидел на стуле, стоявшем у изножья ее кровати. Перед ним стоял поднос, на котором принесли завтрак, на тарелке лежали обломки яичной скорлупы.

– Добрый день, – спокойно сказал он.

Оливия натянула одеяло до подбородка, но тут же, поморщившись, пожалела об этом. Она осторожно прикоснулась к шее.

– Бьюсь об заклад, она выглядит еще хуже, чем тебе кажется. – Как ни странно, он говорил веселым голосом, хотя его взор не отрывался от нее ни на мгновение. – Но ты, должно быть, неплохо отдохнула – проспала целых шестнадцать часов.

– Шестнадцать… – Оливия посмотрела на широкие окна, выходящие на Стрэнд. Портьеры были раздвинуты, и ее взору открылось безоблачное голубое небо над высокими зданиями на другой стороне улицы. – Боже! – Откашлявшись, Оливия осторожно покосилась на Аластера. Может, ей приснилось, что он сделал ей предложение? Или, что лучше, предложение действительно было, но ей приснилось, что она ему отказала?

Потому что теперь – предупрежденная и отдохнувшая – Оливия чувствовала себя куда менее добродетельной. Она вспомнила все возражения, которые перечислила ему прошлым вечером. Оливия понимала, что возражения были существенными, и за то время, что она спала, ничего не изменилось. Но теперь ей было все равно. Пусть в один прекрасный день он пожалеет о том, что женился на ней. Но до тех пор пусть он принадлежит ей.

– Аластер, – нервничая, начала она, – я…

Он бросил на кровать газету.

– Взгляни на заголовки!

Оливия нерешительно взяла газету. В заголовках не было ничего особенно интересного. Небольшая авария на железной дороге в Йорке. Обещание быстрее добраться до Египта на новом пароходе.

– На какие именно? – спросила она.

– Наслаждайся ими! – сказал он. – Нудные, обыденные, мягкие. Через неделю они уже не будут такими.

Газета смялась в ее руке.

– Что ты сделал?

Марвик встал. В ярком дневном свете он казался сделанным из пылающего золота, его красивое лицо было словно позолоченным, а на нем сияли глубокие голубые глаза с проницательным взглядом.

– Я пустил в ход письма Маргарет, – сообщил он.

Оливия не сводила с него глаз.

– Ты… сделал что?

– Я велел снять с них копии, а Майкл их развозит. Первая остановка была в клубе, так что, думаю, новость… – он посмотрел на часы в углу комнаты, – должна быть уже на полпути в Шотландию.

Оливия пыталась подобрать подходящие слова.

– Но зачем?

Он пожал плечами.

– Если вдуматься, это очень… аккуратная месть. Ни один из любовников Маргарет не уйдет от наказания. Их погубит общественное мнение. Нельсон – банкрот. Он собирался жениться на знатной наследнице, причем ему пообещали скорое дворянство. Помолвка будет разорвана, полагаю, не позднее, чем через день. Феллоуз тоже лишится шанса на удачный брак. Барклий выяснит, что его политическая власть существенно уменьшилась, потому что общение с человеком, который построил свой политический успех, сойдясь с чужой женой, не скажется благоприятно на карьере. Что касается Бертрама… – Он слегка улыбнулся. – Полагаю, он проявит большое желание принять твое предложение, если ты пожелаешь повторить его. Его, конечно, выставят из кабинета. Не удивлюсь, если он отправится в Америку в ближайшие две недели.

Оливия была ошеломлена. Судя по тому, как бесстрастно и уверенно говорил Аластер, он продумал свою речь заранее. Но на его лице Оливия не разглядела ни единого признака того, чего ему это стоило.

– Но ты, Аластер…

– Это надо было сделать. – Он пожал плечами. – Нельзя быть уверенным в том, что не существует других писем, ожидающих своей очереди. Так что лучше обнародовать те, что есть, прямо сейчас, когда я к этому готов. А скандал все равно постепенно затихнет.

Оливии вдруг очень захотелось, чтобы он подошел, прикоснулся к ней. Но их ночной разговор встал между ними высокой стеной и даже мешал ей оценивать выражение его лица, его поведение. К тому же эти два дела не могли быть не связанными между собой.

Она вскочила с постели. Если он к ней не подходит, она рискнет и сама приблизится к нему. Оливия ступала босыми ногами по ковру, слегка покачиваясь, но, приближаясь к Марвику, заставила себя идти увереннее. Он наблюдал за нею, но даже не протянул руки ей навстречу. Зато когда Оливия подошла к нему, он позволил ей взять его руку и приложить ее к груди. Как приятно чувствовать его тепло! Оливия глубоко задышала. Их глаза встретились.

– Почему ты сделал это сейчас? – шепотом спросила Оливия.

– Ты сказала, что не веришь моим намерениям. – Он говорил очень тихо. – Но я продемонстрировал их тебе. Я не намерен возвращаться к прежней жизни, Оливия.

Она с трудом сглотнула. Не это она надеялась услышать.

– Но твой талант…

– Когда-нибудь я, возможно, вернусь в политику. – Герцог помолчал. – Когда Бертрам уедет, его место освободится.

Помолчав, Оливия проговорила:

– Тогда я не понимаю…

– Я никогда больше не стану таким, каким был раньше. – Он очень нежно убрал прядь волос с ее лица. – Я стал новым человеком. И, думаю, стал лучше. Хотя и не мудрее. Разница в том, что раньше я считал себя способным отличать хорошее от плохого. Считал, что вижу многое совершенно ясно. Однако теперь я понимаю, что это не так. Я знаю, что для этой ясности мне нужно от кого-то зависеть. А вы, мисс Холлидей, такая проницательная, дальновидная. – Герцог печально улыбнулся. – А еще вы настоящий антипод бесстыдству: вы слишком добродетельны, но это вам на пользу… Ты предложила принести в жертву свое наследство, свое доброе имя для того, чтобы защитить детей, которые тебя никогда не узнают. Так что, возможно, ты захочешь вести и меня, направлять. Политику необходимо такое руководство.

Оливию поразили его слова.

– Но я считаю, – заговорила она, – что вы недооцениваете себя, ваша светлость.

Он вздохнул.

– О боже! – произнес он так тихо, что Оливии его слова показались молитвой. На мгновение Марвик опустил голову. А когда поднял ее, его лицо было столь суровым, а беспокойство – столь явным, что Оливия была потрясена. Еще ни разу она не видела герцога таким испуганным. – Так ты сможешь полюбить меня, Оливия? Не того человека, а этого? Такого, каков я сейчас, а не того, каким я был?

Это был сон, и Оливия молила бога о том, чтобы никогда не просыпаться.

– Тот человек не знал меня, – прошептала она. – Только ты меня знаешь. Конечно же, я люблю тебя такого, какой ты сейчас.

Взяв лицо Оливии в ладони, Марвик поцеловал ее. Она качнулась. Если бы он не держал ее крепко, она бы упала. Но она не должна зависеть от его рук. Положив на них свои руки, Оливия ответила на его поцелуй.

Через минуту, когда они прервали поцелуй, чтобы вздохнуть, она вымолвила:

– Но ты не сказал того же. И я могла бы напомнить, что мы познакомились, когда ты запустил в мою голову бутылку, а потом ты ударил в стену кулаком, так что прости за то, что я требую убеждения.