– У вас есть все преимущества, – пылко произнесла она. – Не существует причины, которая мешала бы вам вернуться к нормальной жизни и обрести то, чего вам, как вы полагаете, недоставало. Поверьте мне, если бы я была на вашем месте, я бы переделала себя!

Язвительность в ее голосе пронзила герцога как крюк, впившийся ему в грудь. Да, она действительно переделала бы себя, черт возьми! Она понятия не имеет об уважении, о границах, о собственном месте. Не представляет, что такое ограничения. Марвик оглянулся через плечо, чтобы усмехнуться и сделать ей ехидный выговор, в чем она так отчаянно нуждается.

Но, взглянув на Оливию, он лишился слов. Она стояла, прижав к груди роман, – высокая, с удлиненной талией, вся цвета осени, с огненными, как умирающие листья, волосами, а в ее лице не было и капли язвительности. Скорее, его выражение было сдержанным, решительным, полным надежды. Вот бы и ему быть таким же смелым, как она. Оливия самонадеянно бросает ему вызовы, будто это не самое досадное и дерзкое дело…

– Вы можете себе представить… – заговорил он, не узнавая собственного голоса – столько в нем было плотской порочности. – Возможно ли, что вы, прожив достаточно долгую и тяжелую жизнь, догадаетесь, что я проглочу вас одним куском, использую вас, уволю – и все для того, чтобы на единственный миг увидеть на вашем лице эту дурацкую наивность? Счастье дурочки, вот что это, Оливия! Но жизнь выбьет его из вас. И я бы сделал это прямо здесь, если бы я хоть на мгновение мог вернуться к себе, помоги мне, господи! Ваша глупая вера будет получше.

Ее губы приоткрылись. Он ее поразил. Хорошо! Она верит в хорошие концы. И считает, что волшебные сказки имеют какую-то связь с реальностью. Он хотел не только удивить ее.

Марвик понял, что шагнул к Оливии, только тогда, когда она отскочила назад. Он заставил себя остановиться и сжал руки в кулаки. Эта прыгающая, пылающая потребность, которая так внезапно охватила его, не была страстью – это было куда более темное, опустошающее чувство. Его ногти впились в ладони.

Но надежда – это наркотик, не так ли? К тому же он – большой специалист по расставаниям. Ни один наркотик никогда не показался бы ему более экзотическим, не заставил бы так сильно дрожать от желания получить его, как надежда. Какой ненормальный, отчаянный аппетит. Иначе почему бедные проматывают последние монетки в лотереях и объединяются, когда до них доходят слухи о слезах, текущих по щекам деревянных идолов? Какая им польза от подобных выдумок?

Но если он попробует ее на вкус, то, возможно, сможет хоть на мгновение сосредоточиться.

– Хорошо, что Джонз ищет вам замену. – Его голос больше походил на рычание. Он не верит в волшебные сказки. И не собирается насиловать эту наивную. Черт с ней! – В этом доме для вас счастливого конца не будет, поверьте мне.

– И для вас тоже, – тихо промолвила Оливия.

– Вы пытаетесь поймать на крючок неподходящего мужчину.

– Так вы больше не выйдете?

Он набросился на нее. А она даже не дрогнула, осталась совершенно неподвижной, только смотрела на него широко распахнутыми глазами. Это привело Марвика в ярость.

– Вообразили себя благодетельницей?! – Слова сердито вырывались из его горла. – Вы вбили себе в голову, что можете мне помочь?!

– Нет, – прошептала Оливия. – Или… я не знаю… Я только хотела сказать, что вы…

– Вы – моя служанка. Вы понимаете это, миссис Джонсон? Возможно, я дам вам рекомендацию. Вы – дерзкая и невнимательная! Будь я в здравом уме, я бы не смог рекомендовать вас кому-то.

Оливия помрачнела. Герцог спросил себя, почему ему так хотелось, чтобы на ее лицо упала тень. Это выражение подходило ему не больше, чем выражение надежды.

– Это несправедливо, – равнодушно промолвила Оливия. – А вас нельзя назвать несправедливым человеком.

– Да?! – Его горло опалил смех. – Вы действительно настолько глупы?

– Нет. – Оливия приосанилась. Дьявольщина, да она собирается с силами, и этот чертов свет опять озаряет ее лицо! – Даже в самое трудное время вы никому не сделали зла. А когда у вас были времена лучше, вы помогали беднякам. Те власть и влияние, с которыми вы в тяжелые времена управляли вашей партией и даже целой нацией… благородный пример вашего искусства управлять… Все это можно вернуть, и я не понимаю… – сбивчиво говорила она.

Герцог схватил ее за плечи. Впился губами в ее губы. Вдохнул в себя ее удивленный вскрик и прикусил ее нижнюю губу, и лишь какие-то остатки здравого смысла не дали ему укусить ее до крови. Ему хотелось, чтобы она взвизгнула, и Оливия это сделала.

Она попыталась освободиться. Его руки сжали ее крепче – да, он причинял ей боль. Вот она, реальность! Без сахарной глазури и романтики. «Никто не защитит тебя!» Он лизнул ее губы и попробовал на вкус ее язык. Она недавно пила чай – сладкий чай, и от нее пахло розами. Как всегда…

Его пальцы проникли в ее волосы. Ее губы, ее рот задвигались под его напором. Она… Она отвечала на его поцелуй!

Если бы Оливия вспыхнула, это не так смутило бы Марвика. Он не заслуживал этого поцелуя. Его объятия ослабли.

Оливия придвинулась к нему ближе. Ее горячие руки с силой пробежались по его волосам, затылку, по широким плечам. Она целовалась неуклюже, с тем же грубоватым и раздражающим энтузиазмом, с той же отчаянной, неуверенной надеждой, которую он так хотел наказать, преподав ей урок – урок разочарования.

Но это не было похоже на разочарование. Оливия была теплой и невероятно, волшебно высокой. Углы и изгибы ее тела идеально подходили к его телу, ее груди прижались к его груди, ее талия – его неуверенная рука опустилась на ее талию – была такой чудесной, изящной. Оливия пахла летним садом; Марвик поцеловал ее в шею, и прядь ее волос упала ему на нос – цветы и зелень, свежесть и молодость…

Обхватив Оливию за талию, он прижал ее к книжному шкафу.

– Отлично, – проговорил Марвик, касаясь губами ее рта. – Тогда возьмите это. – Он так хорош? – Это…

– Да, – шепнула в ответ Оливия.

Да? Он ничего в ней не понимает. Она приводит его в ярость, но как же она позволяет использовать себя, да еще такому человеку, как он? Его рука снова проникла в ее волосы, и он откинул назад ее голову, чтобы открыть взору всю ее гибкую шею. Оливия позволила ему сделать это. Как же она глупа, позволив это, позволив его зубам пробежаться по кусочку своей нежной кожи.

Оливия вздрогнула всем телом. И застонала.

Наклонившись, он подхватил тонкий подол ее халата и приподнял его. Ее лодыжка была горячей и невероятно мягкой. Он слегка помассировал ее, затем его ладонь проскользнула к нежной ямочке позади ее колена – влажной, тайной – и поднялась к податливой выемке между бедер. Оливия зашевелилась. Сопротивление?

– Слишком поздно, – проворчал он.

Боже, она уступает ему! Ее нога согнулась и поднялась, скользя вверх по его ноге. Марвик схватил ее лодыжку, поставил ее босую ступню себе на бедро, положил ладонь на ее женское естество и крепко нажал на него.

Оливия закричала.

– Да, – процедил он сквозь зубы. Сквозь ткань панталон он ощущал нежность и влажность ее лона. Ему стало трудно дышать. Нащупав разрез в панталонах, он выдохнул, когда нашел ее сердцевину – такую скользкую, жаждущую его прикосновений.

Оливия уткнулась лицом в его плечо, и Марвик, удерживая ее голову одной рукой, положил палец другой на пульсирующий бутон у входа в ее лоно. Он нажал, провел пальцем вокруг него, и Оливия напряглась, откинула голову на корешки книг.

Герцог посмотрел ей в глаза, а его палец продолжал ласкать нежный бутон. Волосы Оливии рассыпались по плечам, образовав огненный ореол вокруг бледного-бледного лица. Ее губы приоткрылись и задрожали; Марвик, наклонившись, лизнул их.

– Я все еще хороший человек? – спросил он.

Ее губы неслышно произнесли один-единственный слог. Оливии пришлось дважды беззвучно прошептать его.

– Да, – услышал Аластер ее ответ.

– Нет! – Неужели она так ничему и не научится? Он нашел вход в ее лоно, и его палец скользнул в него. Марвик сдержал животный рык, когда лепестки ее плоти обхватили его палец, и из ее груди вырвалось рыдание, больше походившее на стон. Оливия была напряжена и напрягалась еще сильнее, когда его палец двинулся глубже. Она зажала рот тыльной стороной руки.

– Ты чувствуешь меня? – спросил герцог.

Широко распахнутыми глазами она смотрела на него.

– Скажи вслух. – Ему хотелось говорить грубо, но его голос звучал лениво, апатично. Господи, чувствовать ее… – Ты знаешь, что мне хочется сделать с этой частью твоего тела? – Он хотел использовать самые непристойные слова. – Твое влагалище… Тебе известно, что я хочу сделать с твоим влагалищем?

Оливия сглотнула.

– Я…

– Я хочу поиметь тебя, – проговорил он. – Своим членом, всеми пальцами и языком. Глубоко войти в тебя, пронзить каждый дюйм твоей плоти, Оливия. Я хочу использовать тебя. Я хочу, чтобы ты кричала и умоляла меня остановиться, и тогда я наклоню тебя и поимею снова. Вот куда приведет тебя надежда, понимаешь? Она ведет тебя к гибели, и мне это доставит удовольствие. Я погублю тебя ради удовлетворения, которое я доставлю испытать и тебя, а в конце возненавижу себя за то, что я сделал.

Оливия судорожно вздохнула.

– Вы… не… такой… вы хотите быть… гораздо хуже, чем вы есть!

– Хуже? – Марвик потер ее лоно большим пальцем, и она вскрикнула. – Смотри на меня! – Он опустился на колени, схватил ее за бедра, и она затихла. Прижав ее к книгам, он приподнял полы ее халата, развел их в стороны, нагнулся и прикоснулся языком к ее естеству. И стал лизать его.

Ее вкус…

Оливия закричала. Но герцог едва слышал ее. Внезапно он почувствовал, что вокруг царит тьма, потому что он попал в собственную ловушку, испробовав ее на вкус. Потому что он ощутил вкус… океана, всего женского – плодородия, жизни, созидания – соленый и медный… Ему казалось, что его плоть вот-вот разорвется. Плотина прорвалась, и плотский голод заревел в нем, овладевая всеми его чувствами. Марвик забыл о своей цели, обо всем, кроме желания овладеть ею; он хотел все глубже проникать в нее, поглощая языком и губами ее аромат.