Мередит Дьюран - Обмани меня дважды

Да, пожалуй, она права. Меньше всего домохозяйки хотели бы видеть в гувернантке своих детей невинную молодую леди. Но герцог был удивлен ее честностью, и она это заметила.

– Простите меня, – проговорила Оливия, а потом нахмурилась, глядя на собственные руки. Вид у нее был смущенный. – Я вас удивила.

Герцог хотел было пренебрежительно фыркнуть, но вместо этого откашлялся.

– Это слишком сильное слово, – заметил он. И тихонько вздохнул. Похоже, ее словесные увертки заразны. – Тем не менее я удивлен… да. Не каждому доводится найти служанку с вашим прошлым. Итальянский, пианино и столько еще всего!

Ее мимолетная и приятная улыбка была, как ни крути, очаровательной. А потом – совершенно неожиданно – она вдруг… потеряла свое очарование. И хотя она ничуть не изменилась, Марвик больше не мог смотреть на нее.

Герцог устремил взгляд поверх ее плеча. Он успел забыть, что в мире существуют всевозможные трагедии. Ее трагедия не самая страшная – впрочем, как и его собственная. Существует ли более избитое слово, чем «рогоносец»?

При мысли об этом герцог ощутил горько-сладкое чувство облегчения, потому что обычная трагедия – это такая трагедия, которая может пройти, закончиться. Но все же он почувствовал себя уязвленным, потому что внезапно ощутил разницу между собой и этой леди: оказавшись лицом к лицу с тяжелой потерей, она взяла себя в руки с помощью активности, трудолюбия. А джентльмен на десять лет старше нее… как справился он? Бежал с поля боя!

И ведь она рассказала все куда мягче, чем он заслуживает. Боже, что только она думает о нем?

Аластер почувствовал, что краснеет. Странное ощущение. Да черт возьми, какая разница, что думает служанка?! Он принялся листать сделанные ею заметки. Глэдстоун написал: ему нужна помощь, чтобы прогнать Солсбери, вновь завладеть парламентом. Святой господь, он писал ему трижды! Человек не должен сдаваться.

Черт возьми, он не сдастся! Аластер выиграл для него двое выборов. Если предположить, что письма Маргарет никогда не станут достоянием общественности, его бы помнили только за это.

Ну и что? Да он не дал бы за свое наследие и выеденного яйца! Конечно, какая-то сохранившаяся частица его «я» не поверила бы в это. Только пользы от этого не было никакой: его старая жизнь мертва. Закончена, черт подери!

Аластер опустил бумаги. Экономка напряженно выпрямилась, ожидая дальнейших расспросов. Но, кажется, он в общих чертах понял, в чем ее тайна. Ее воспитали так, чтобы она всегда готовилась к лучшему. Это многое в ней объясняет.

Герцог заставил себя произнести:

– Это делает вам честь. – Слова жгли ему горло, потому что Марвик знал: сказать того же про себя он не мог. – Вы можете собой гордиться.

По какой-то причине она опять побледнела.

– А теперь я дам вам один совет. – Марвик заставил себя улыбнуться. – Напишите леди Риптон. Скажите ей, что вам надо где-то остановиться, пока вы ищете новое место.

Между ее бровей появилась морщинка.

– Вы снова меня увольняете?

– Нет, на самом деле я оказываю вам услугу. – Герцог встал, и экономка торопливо сделала то же самое.

Обходя вокруг стола, Аластер не сводил глаз с ее лица, потому что, кажется, в нем всегда можно было увидеть что-то новое. И он был удовлетворен, хоть и не понимал, как это происходит, ему удалось точно определить мгновение, когда она поняла, что он направляется к ней. Другой на его месте не заметил бы мгновенного округления ее глаз. Но только не он. Он видел то, чего не заметили бы другие. Видел ее.

С другой стороны, никто не пропустил бы мимо внимания, как она быстро отпрыгнула от него.

– Мне всегда выходить таким способом? – спросила она с неловким смешком. – Преследуемая…

Он обхватил рукой ее талию, и она вскрикнула. Свободной рукой он схватил ее подбородок и приподнял его.

Почему же он раньше думал, что миниатюрность – ключ к женской привлекательности? Миниатюрную женщину можно добиться с помощью единственного взгляда. Но такое изобилие совершенства, длинные ноги и роскошные бедра, почти шесть футов женской плоти, покрытой бесконечным количеством кожи… Понадобятся часы, чтобы хорошенько рассмотреть такую женщину. Попробовать ее. Овладеть ею.

– Вы должны найти новое место, – повторил он. – В доме какого-нибудь благопристойного джентльмена. Но не в моем доме.

С этими словами он накрыл ее губы своими.

С того мгновения, как Марвик появился в дверях кабинета, у Оливии было такое чувство, будто окружающий мир вихрем завертелся вокруг нее. От испытанного потрясения она едва не упала с лестницы. Но, прежде чем она успела испытать чувство триумфа – наконец-то он вышел из своих покоев! – самый худший из ее страхов сообщил ей: герцог видит ее насквозь.

Так ли? Сидя за столом, она пыталась понять его. Его вопросы были испытующими, язвительными. Оливия чувствовала себя теннисисткой, неожиданно встретившейся на корте с умелым игроком. Были ли его подозрения основаны на каких-то фактах? Выдала ли она себя чем-то? Или всему причина – чрезмерно расхваливающие ее рекомендации Аманды?

Самым волнующим было растущее чувство того, что она имеет дело вовсе не с тем человеком, которого узнала за последние недели. Каким-то образом за время спуска со второго этажа на первый он из безумца превратился в лорда. На нем был хорошо сшитый костюм, его подстриженные и уложенные волосы (должно быть, Викерз все-таки привел их в порядок) теперь обрамляли глаза и лицо и подчеркивали безжалостные углы сухопарой фигуры. Каждый вопрос герцога свидетельствовал о полной силе и возрожденной мощи человека, которого до этого Оливия видела лишь мгновения: землевладельца, политика, потомка непрерывающегося аристократического рода, привыкшего к беспрекословному подчинению подданных. Понадобилась вся ее смекалка для того, чтобы уклоняться от него, сопротивляться и давать ему отпор.

А потом он одной чертой разрушил все ее усилия: «Вы можете собой гордиться», – сказал Марвик, даже не попытавшись скрыть смысл этих слов под вуалью цинизма или сарказма.

Возможно, герцог прав. Он спустился вниз благодаря ей. Она помогла ему. И этим можно гордиться.

И все же стыд, как горечь желчи в горле, не дал Оливии ответить: какое бы торжество ни испытывала она из-за возрождения герцога, оно улетучивалось, когда она вспоминала, что это возрождение стало возможным благодаря обману и воровству, которые вмиг прогонят удивление и нескрываемое уважение, появившиеся на его лице.

Эти переживания бурлили в ней, мешали думать, так что, когда он обошел вокруг стола и направился к ней, она до последнего мгновения не понимала, что он намерен делать, и осознала это, лишь когда герцог схватил ее за талию и привлек к себе для поцелуя.

У него такие горячие губы. Такие же умелые, как и все в нем обновленном. Он приоткрыл ее губы, и она ощутила вкус его языка, испытывая стихийное потрясение, пробравшее ее до костей. Прерывистое дыхание Оливии наполнило легкие его ароматом, запахом мыла, благоухающим лавром и свежей лимонной цедрой, которым он мыл свои волосы. Свою кожу. Солоноватую, пахнущую мускусом.

Герцог положил ладонь ей на поясницу, чтобы удержать Оливию своей сильной рукой, когда ее колени стали подгибаться.

Вскрикнув, Оливия отвернулась в сторону и вскрикнула снова, когда его губы нашли ее ухо, пробежали по его краю, пососали мочку.

– Погодите… – задыхаясь, промолвила она. – Я не… – Это не поможет. Не надо это повторять. Она так решила. Но его губы нашли уголок за ее ухом, прикоснулись к нему, и все ее тело содрогнулось. Она напряглась и попыталась вырваться из его объятий. – Не надо этого делать! Я уже уходила!

Марвик стоял напротив нее, приоткрыв пухлые губы. Оливия слышала его дыхание; его длинные, элегантные руки согнулись у нее по бокам. Очередная горячая волна пробежала по Оливии, когда она поняла – помоги ей, господи! – что эти руки только что обнимали ее.

– Что вы имеете в виду? – медленно спросил он.

К чему эта уловка?

– Не надо обращать меня в бегство, – сказала Оливия. Ее руки тряслись, и она вцепилась ими в юбку. – Хотя это вы пришли сюда. Я ухожу. – Она повернулась.

Он взял ее за локоть и повернул к себе.

– Обращать вас в бегство? – Его улыбка была сначала недоверчивой, а затем… восхищенной. – Вы считаете, что я пытался прогнать вас? – Подняв руку, он поправил очки у нее на носу. – Посмотрите внимательнее, – пробормотал Марвик. – Или вы уж совсем слепая.

Он стал опять привлекать ее к себе. Миллиметр за миллиметром она приближалась к нему. И Оливия позволяла герцогу делать это, так как было что-то в выражении его лица… Разве кто-то когда-то смотрел на нее так? Словно ее лицо заколдовано и действует на него гипнотически, а он изображает из себя готовую сдаться, зачарованную жертву. Его глаза – океаны, в которых она потерялась…

Их губы встретились снова. Оливия не двигалась. Не дышала. Его рот осторожно прижался к ее губам. Она ничего не понимала. Если он не пытается обратить ее в бегство, то…

Он целует ее просто потому, что ему этого хочется.

Внезапно все стало ясным и понятным. Ее глаза медленно закрылись. Рука легла ему на затылок, на коротко состриженные, но по-прежнему такие мягкие волосы, и она ощутила очертания его черепа – мощного, плавно изгибающегося. Его рот приоткрылся, и ее – тоже. Их языки встретились. Герцог был высоким, и их тела подходили друг другу так, словно были созданы друг для друга. Его рука поглаживала ее талию, и можно было подумать, что она что-то отпирает в ней; давление его губ стало слабее, они задвигались, когда Оливия прижалась к нему.

В то мгновение, когда струна, фальшиво звучавшая до этого мига, попала в ноту и присоединилась к хору, когда в воздухе завибрировала чистота, когда ее губы отдались его губам, ее тело настроилось на один лад с его телом. Оливия не понимала этого до самого последнего мгновения, ведь поцелуй длился и длился, открывая перед ней целый мир новых ощущений, когда она поняла, что чувство справедливости может в ней петь, а чистое чувство совершенства может вибрировать в ее крови, доводить ее до кипения.