«Жучками» назывались профессиональные игроки на бегах, которые принимали ставки на ту или иную лошадь. Это называлось «запись в книжку». Их всячески поддерживали и поощряли участники скачек, но я лично всегда считала, что их деятельность наносит такому большому и хорошему делу, как бега, серьезный вред. Для того чтобы не дать фавориту выиграть, эти типы нередко прибегали к таким трюкам, как отравление воды, предназначенной для той или иной лошади, или, скажем, подмешивали опиум в ее корм. Разумеется, предполагалось, что жокейский клуб должен следить за тем, чтобы «жучки» занимались своим делом, не используя подобных противозаконных методов, но уследить удавалось далеко не всегда.

Адриан приехал на скачки вместе с нами, но затем, как это обычно бывало, его отозвал в сторонку один человек, потом другой, и в результате весь остаток дня мы видели его лишь урывками. Тем не менее нельзя сказать, что мы с Луизой были обделены вниманием: к нам то и дело подъезжали поболтать мои старые знакомые, в один голос говорившие о том, что они очень рады снова видеть меня на ипподроме.

День в самом деле выдался чудесный. Солнце сияло вовсю, ветерок к полудню окончательно утих, и стало совсем тепло. Забеги проходили весьма гладко, побеждали в основном признанные фавориты, а если в отдельных случаях их все же и обходили другие лошади, то все равно не было никаких оснований подозревать, что главных претендентов на победу чем-то опоили. Четыре лошади из списка, составленного мной для Адриана, пришли первыми, и он не преминул отметить точность моего прогноза, что мне очень польстило.

Я снова оказалась в том мире, в котором выросла: несущиеся галопом чистокровки, запах разгоряченных лошадей, кожи и навоза, ликование победителей, расстроенные лица проигравших — все это было мне хорошо знакомо с самого детства. Это была часть моей жизни, которую я не могла не любить.

Вот только отца здесь не было. Я как-то не предполагала, что мне будет так не хватать его именно здесь. Уже полтора года прошло со дня его смерти, и я была почти уверена, что сумела окончательно пережить свое горе. Выяснилось, однако, что я ошибалась. Душевная боль, которую я внезапно ощутила, все росла и росла, и я становилась все менее и менее оживленной. Когда закончился последний забег, я, обращаясь к Луизе, сказала:

— Прежде чем мы вернемся в Харли-Холл, мне хотелось бы навестить могилу отца.

Во время скачек Луиза дважды озабоченно спрашивала меня, хорошо ли я себя чувствую, и теперь принялась глазами искать в толпе Адриана.

— Что-то я пока не вижу лорда Грейстоуна, Кейт, — сказала она чуть погодя.

— Он, наверное, рассчитывается с кем-нибудь из «жучков», — предположила я. — Это может занять некоторое время, а я предупредила его, что уеду сразу же после последнего забега.

— Мне все же кажется, тебе следует подождать его, чтобы он мог сопровождать тебя, когда ты отправишься на могилу к отцу, — сказала Луиза, озабоченно нахмурившись.

Ждать, однако, мне не хотелось.

— Отец похоронен на церковном кладбище совсем неподалеку от города, — сказала я. — Так что мы быстро обернемся, Луиза.

Я уже отпустила было поводья, но тут Луиза сдерживающим жестом положила ладонь на мое предплечье.

— Подожди минутку, Кейт, — сказала она.

Я бросила на кузину нетерпеливый взгляд и увидела, как она помахала кому-то рукой. Посмотрев в том же направлении, куда был устремлен ее взгляд, я увидела Пэдди, прокладывающего себе дорогу в скоплении людей и лошадей. В течение дня он несколько раз подходил поговорить с нами, и его мягкий ирландский акцент лишь усиливал мое ощущение, будто я вернулась в добрые старые времена.

— Ну что, леди, вы уже собираетесь уезжать? — спросил старый конюх, подъезжая к нашему фаэтону на хорошенькой гнедой кобылке.

— Кейт хочет заехать на могилу к отцу, прежде чем возвращаться в Харли-Холл, — пояснила Луиза. — Может, съездишь с нами, Пэдди?

— Конечно, — ответил старый конюх, внимательно глядя на меня своими светло-голубыми глазами.

— Я не была у него на могиле со дня похорон, — сказала я.

— А я заезжаю на могилу к мистеру Дэниэлу всякий раз, когда бываю в Ньюмаркете, — мягко сказал Пэдди, — и знаю кое-кого из парней, которые делают то же самое.

«Да, моего отца в самом деле многие любили», — подумала я.

— Ну что же, тогда поехали? — сказала я и немного нервно улыбнулась.

— Трогайте, мисс Кетлин, — сказал Пэдди и отъехал на своей кобыле чуть в сторону, чтобы мне не мешать.

Кто-то посадил на могиле отца голубые колокольчики. Они были точно такого же цвета, как его глаза, и потому при виде цветов у меня больно защемило сердце.

«Стейд заплатит за это, — подумала я и, чувствуя, что с трудом сдерживаю нахлынувшие на меня эмоции, крепко сжала руки в кулаки. — Не беспокойся, отец, это не сойдет ему с рук. Я заставлю заплатить за то, что он с тобой сделал».

Горло сдавил спазм, слезы затуманили глаза, голубые цветы расплывались на белом фоне надгробного камня.

«Отец, отец…»

Снова подул ветер — на этот раз резкий и холодный. Где-то неподалеку в траве чирикнул воробей, охотящийся за червяком. Из-за выступивших на глазах слез я с трудом различила имя отца, выбитое на могильной плите.

— Поедемте, мисс Кетлин, — сказал Пэдди и положил мне на плечи ладони.

Я устала, сильно замерзла и чувствовала себя ужасно одиноко.

— Отвезите меня домой, — попросила я.

Пэдди повел меня к фаэтону.

— Мы сейчас слишком далеко от Грейстоун-Эбби, дорогая моя девочка, — сказал он, — так что я отвезу вас обратно в Харли-Холл.

— Я не хочу в Грейстоун-Эбби, — сказала я, чувствуя, как по щекам текут слезы, и отчаянно моргая, чтобы их остановить — Я хочу домой.

— Полезайте-ка наверх, — сказал Пэдди таким мягким голосом, что у меня чуть сердце не разорвалось, и, приподняв меня, усадил в фаэтон. Тут же следом за мной на сиденье забралась и Луиза.

Я нашарила рукой вожжи и вдруг засомневалась, что смогу удержать лошадей на дороге.

— Подожди минутку, Кейт, — сказала кузина. — Пэдди сейчас как раз привязывает свою лошадь к задку фаэтона. Он сам отвезет нас в Харли-Холл.

Я не стала возражать. Потеснившись, мы втроем уселись на сиденье, рассчитанном на двоих. Пэдди тронул лошадей, и через какое-то время фаэтон остановился у главной лестницы дома сэра Барбери.

Неподалеку я увидела Адриана, который, стоя на посыпанной гравием дорожке, беседовал с Ричардом Беллертоном. Когда мы подъехали, муж, увидев нас, спросил:

— Что-нибудь случилось?

Стиснутая между Луизой и Пэдди, я не успела ответить, но это сделала за меня кузина.

— Мы посетили могилу отца Кейт, — сказала она, — и ваша жена немного расстроилась.

— А, — понимающе кивнул Адриан. — Позвольте, я помогу вам сойти, Луиза.

Когда место Луизы на сиденье освободилось, я переместилась на него. Затем Адриан протянул свои сильные руки ко мне. Я оперлась ладонями о его плечи, и он, словно пушинку, снял меня с фаэтона, пронес по воздуху и мягко поставил на землю. Вдруг я с отчаянием почувствовала, что вот-вот зарыдаю.

— О Адриан, — произнесла я, и голос мой задрожал. — О Адриан.

Не говоря ни слова, муж снова взял меня на руки, словно ребенка, и понес вверх по лестнице, ведущей в Харли-Холл. Я зарылась лицом в его плечо, чтобы никто не видел моих слез. Дверь нам открыл дворецкий — я слышала его голос. Потом я почувствовала, что Адриан снова поднимается по лестнице, слегка наклоняется, чтобы открыть какую-то дверь, и мы наконец оказались в комнате. Муж ногой захлопнул дверь, подошел к креслу-качалке, стоявшему у камина, и осторожно опустился в него, держа меня на коленях.

— Все в порядке, милая, — мягко сказал он, — теперь можешь плакать.

И я заплакала — навзрыд, так, как не плакала до этого никогда в жизни. Адриан осторожно обнимал меня, пока не иссякли мои слезы и силы. Немного успокоившись, я слушала ровное биение его сердца, чувствовала силу его рук, нежно баюкающих меня, и проникалась сладостным ощущением, что я наконец-то дома.

— Прости меня, — сказала я все еще слегка дрожащим голосом. — Не знаю, что со мной случилось. Я никогда раньше так не плакала.

— Ты не должна извиняться за свои слезы, Кейт.

— Слезами делу не поможешь, — возразила я. — От плача только силы теряешь.

— Это правда.

— Конечно, правда.

Мы немного помолчали, а потом я сказала:

— А вот ты, наверное, никогда не плачешь, Адриан.

Я почувствовала, как грудь моего мужа высоко поднялась, а затем опустилась — он глубоко вздохнул раз, потом другой, а потом совершенно неожиданно для меня медленно, с усилием выговаривая слова, спросил:

— А ты знаешь, Кейт, скольких я убил во время моего знаменитого рейда?

Я была настолько поражена столь резкой сменой темы разговора, что невольно подняла голову и заглянула ему в лицо.

— Наверное, там погибли многие. Ведь ты смял весь левый фланг французов.

На лице Адриана появилось странное, напряженное выражение, и тут только до меня стал доходить глубокий смысл сказанной им фразы. «А ты знаешь, скольких я убил» — ведь он сказал именно так.

— Ты хочешь сказать, что потерял много своих, Адриан? — шепотом спросила я.

— Это я принял решение пройти рейдом далеко за позиции британских войск. Именно я решил захватить пушки. А когда мы возвращались, на нас из засады напала рота французских уланов, и мы понесли тяжелые потери.

Лицо Адриана было необычно мрачным и унылым. Мне ужасно не нравилось, когда я видела у него такое выражение, и потому я решила его подбодрить:

— Никто не считает, что в этом твоя вина, Адриан.

Муж нетерпеливо тряхнул головой: он явно хотел услышать от меня не это. Я провела пальцами по его бровям, пытаясь разгладить небольшую морщинку, появившуюся на переносице, и одновременно гадая, что толкнуло его на такую откровенность. Тем временем Адриан начал тихонько раскачивать кресло-качалку, в котором мы сидели, и я снова прильнула к нему.