— Что вам угодно?

— Так случилось, что я стала новым криминальным корреспондентом!

— О, чудесно. Это как раз то, что нам нужно.

Он поворачивается лицом к сержанту, который почти ожил. Почти.

— Доброе утро, сэр.

— Доброе утро, Дэйв. Как дела? Жена, дети, все в порядке?

— Все прекрасно, спасибо, сэр.

Ох. Меня начинает подташнивать. Сержант из окошка отдает ему какие-то бумаги, и Зеленые Глаза удаляются. Должно быть, это довольно важная персона, во-первых, потому что его назвали «сэром», а во-вторых, потому что он одет в штатское. Потрясающе. Не успела прийти, как уже умудрилась досадить тому, кому досаждать не стоило. Я снова поворачиваюсь к сержанту в окошке и очень тихо спрашиваю:

— Вы не подскажете, как мне пройти в отдел по связям с общественностью?

Он небрежно указывает на охраняемую дверь, и я бегу туда со всех ног. Столкновение с Зелеными Глазами немного напугало меня. Что за вареная капуста!

Я пробегаю несколько лестничных пролетов и коридоров. Полицейское управление сильно напоминает мне школу. Может быть, все дело в едва уловимом запахе столовой, доносящемся неизвестно откуда, или в безликих серых комнатах. Надо сказать, что это место не имеет ничего общего с офисом «Бристоль газетт». Никакой приятной болтовни у кофейного автомата, никаких шумных ленчей.

Отдел по связям с общественностью расположен на втором этаже, и я никак не могу найти его среди множества одинаковых деревянных дверей в коридоре. Наконец вижу табличку — самую маленькую табличку, какую я когда-либо видела. Стучусь и терпеливо жду. Ответа нет, поэтому я стучу снова и просовываю голову в дверь.

— Здравствуйте! — В комнате никого нет, поэтому я кричу снова: — Здравствуйте!

Как я и сказала, в комнате никого не было, но кто-то мог быть за книжным шкафом или где-нибудь еще. Решаю осмотреть комнату, чтобы удостовериться, что я в ней одна.

Вдруг из-под стола доносится неясный шум, оттуда выскакивает женщина и с победоносным видом указывает на меня пальцем. Она замирает, довольная произведенным эффектом типа «ну как вам мой прыжок». Женщина одета во что-то, кажущееся моему невооруженному взгляду костюмом от Версаче, Шанель или что-то вроде этого со многими нулями на ценнике. Во всяком случае, в такой одежде не станешь рыться под столом. Она раскачивается с пяток на носки. Попытайся я носить такую же обувь, как у нее, то оказалась бы в больнице прежде, чем вы успели бы сказать: «Холли, ты выглядишь не слишком устойчивой». Темные волосы собраны сзади в пучок, а ухоженные ногти выкрашены в ярко-красный цвет. Макияж настолько элегантен, что мне такой и не снился. Она выглядит довольно неуместно на фоне старой офисной мебели. Словно ее одежда стоит больше годового бюджета отдела. Я подумала, что она, должно быть, отказалась от работы в какой-нибудь мультимедийной лондонской компании, чтобы возглавить отдел по связям с общественностью в полицейском участке.

— Представляете! — восклицает она. — Уронила таблетку! Меня зовут Робин! Я новый руководитель пиар-отдела. Ну, относительно новый.

Я делаю шаг вперед и бросаю взгляд на стол, пытаясь рассмотреть, что это за таблетки. Не то чтобы я была ужасно любопытной, — скорее это рефлекс, автоматизм, с которым дантист смотрит вам в рот.

— Холли Колшеннон, — представляюсь я, увидев на упаковке лекарства название «Прозак».

Она крепко и дружелюбно пожимает мне руку:

— Рада знакомству, Холли. Я всего лишь пару месяцев назад приехала из Лондона и пока еще не привыкла ко всему этому, так что вам придется помочь мне здесь сориентироваться.

— Э… вообще-то, я тоже здесь новичок.

— Хотите кофе?

— Значит, столовую вы уже нашли?

— Милочка, столовая — это первое, что я нашла, — говорит она, выходя из комнаты.

Мне кажется, я нашла причину разлитого в воздухе запаха школьной столовой. Сама столовая находится в подвале, а запах доносится главным образом из тюрьмы блока Н. Окружающее не кажется мне привлекательным, но тут взгляд останавливается на новеньком кофейном автомате, сверкающем нержавеющей сталью. Кофейный рай.

— Здесь очень приличный кофе, — громко шепчет Робин по дороге в столовую. — Когда я впервые сюда пришла, они и не знали, что такое «латте»! Мне пришлось пройти через настоящий ад, убеждая их купить хороший кофейный автомат.

Мне кажется, что слова о необходимости пройти через ад немного преувеличены.

— Мы сейчас подсели на капуччино, — добавляет Робин. — Какой бы кофе вы ни заказали, все равно получите капуччино. Я думаю, это очередное нововведение.

А я думаю, что это маленький мятеж против грозной Робин.

Мы заказываем два капуччино и медленно направляемся к маленькому столику в дальнем конце столовой, осторожно держа чашки с пенистым кофе. Садимся.

— Так, — живо говорит Робин, вытряхивая в чашку пакетик сахара. — Значит, из какой вы газеты, Холли?

— Из «Бристоль газетт». Это самая крупная местная газета.

Она подозрительно щурится:

— Я знакома с вашим предшественником. Как его зовут?

— Пит.

— Да, точно. А куда он делся?

— Перешел на другую работу. В «Дейли мейл», — добавляю я.

Она поднимает брови и понимающе кивает:

— Все в порядке. Можете не стесняться. Мы с ним не ладили.

Ей как будто стало легче.

— А, хорошо. Я хочу сказать, что он был немного…

— Занудой?

— Да, занудой.

Мы делаем по маленькому глотку кофе.

Разговор идет о разных пустяках, пока я не задаю вопрос, который мне до смерти хотелось задать с момента нашей встречи. Задаю его как бы случайно, между прочим:

— А что привело вас в Бристоль?

Возможно, это игра моего воображения, но я уверена, что в ее взгляде вдруг появилась настороженность.

— Я работала в Лондоне. Занималась рекламой, коротко объясняет она.

Ага!

— Просто захотелось сменить обстановку.

— Довольно резкая смена. Захотелось поближе познакомиться с нашими славными полицейскими?

— Да, именно.

Мы энергично киваем друг другу в знак согласия. На мгновение возникает тишина, и я знаю причину, по которой она не хочет больше говорить об этом. Одно из правил репортера — позволять тишине идти своим чередом и никогда не нарушать ее самостоятельно. Есть теория, согласно которой люди ненавидят паузы в разговоре и готовы сказать что угодно, лишь бы прервать молчание. Но во мне берет верх мое дурацкое чувство такта. Я ведь не беру интервью у Робин, а просто интересуюсь ее жизнью. Решаю больше не смущать собеседницу и говорю:

— Для меня было немного странно получить работу, связанную с полицией.

— Почему?

— Ну, это, прямо скажем, не самая лучшая должность на свете.

Я продолжаю говорить о том, какой это ужас — быть криминальным корреспондентом. Она смотрит в свою чашку, хмурится и медленно произносит:

— Ну что ж, нам, наверное, придется исправить это, не так ли?

— Честно говоря, я не знаю, что с этим можно сделать, потому что, сколько я себя помню, так было всегда. Работал у нас один парень, Роб. Когда он унаследовал эту должность, то стал ездить на заднем сиденье машины вместе с полицейскими. Короче, для начала он хотел посмотреть на места совершения преступлений. Последовал скандал. Вы, наверное, слышали…

В продолжение своего монолога я занимаюсь тем, что собираю пенку с кофе и стряхиваю ее с ложечки. В этот не лучший момент моей жизни мистер Зеленые Глаза входит в столовую, держа в руке кипу бумаг. Только я успеваю вынуть ложечку изо рта, как он уже приветственно кивает Робин и садится в другом конце столовой. Робин пристально на него смотрит.

— Робин!

Она переводит на меня задумчивый взгляд:

— Вы подали мне идею. Мы можем полностью изменить ситуацию, Холли. Можем. Вообразите, что это будет значить для нас! У вас была бы собственная колонка в газете, а я могла бы вернуться в Лондон скорее, чем предполагала, и вернуться в блеске славы!

Но ведь Робин работает в отделе по связям с общественностью, не так ли? И зачем ей возвращаться в Лондон в блеске славы? Но на сегодняшний день мне подойдет любой совет, касающийся моей карьеры, а ее энтузиазм довольно заразителен.

— Что? О чем это вы?

— Красавец, правда?

Она продолжает смотреть на Зеленые Глаза.

— Э… Да-да, вы правы. А что за идея?

— Этот парень мой сосед.

Я вновь бросаю взгляд на Зеленые Глаза. Не знаю, как у вас, а моими соседями всегда были прыщавые помешанные скейтбордисты, даже отдаленно не напоминающие этого красавца. Однако не могу сказать, что я хотела бы иметь такого соседа, особенно после знакомства с его острым языком.

Робин начинает быстро убирать за собой посуду:

— Давайте зайдем обратно в офис, а потом я поговорю с шефом по поводу своей идеи.

Мы возвращаемся в офис отдела по связям с общественностью, и Робин показывает мне папку с пресс-релизами, в которых специально для репортеров детально описаны совершенные преступления. Мы делаем их копии. Она наотрез отказывается рассказать о своей идее, лишь подмигивает мне и просит прийти завтра. В конце концов, я перестала задавать ей вопросы. Выбираю три пресс-релиза из папки и возвращаюсь к припаркованному Тристану.

По дороге в редакцию я внимательно читаю отчеты. Ничего интересного: один акт вандализма, совершенный студентами (сейчас я уже не студентка, и мне доставляет огромное удовольствие, закатывая глаза, восклицать: «Ох уж эти студенты!»), один случай угона автомобиля и денежная афера. Из всего этого я выбираю происшествие с подделкой банкнот и делаю несколько телефонных звонков. Дело становится интересным, и к моменту, когда я регистрирую копию пресс-релиза, на часах уже половина шестого. Возможно, работать криминальным корреспондентом не так уж плохо. Я стараюсь быть очень вежливой с детективом, занимающимся этим расследованием, хотя совершенно ясно, что я ему докучаю. В своем репортаже я не делаю ни единого замечания, порочащего репутацию полиции. Доброжелательное отношение ко мне со стороны Робин поражает меня. Возможно, мне, Холли Колшеннон, удастся изменить все к лучшему. Может быть, я заставлю их полюбить себя.