– Я здесь и двух минут не провела, но успела заполучить мужа, – удивилась Джудит. Нет, это обычный ночной кошмар. Правда, от холода кожа покрылась мурашками, веки от тяжести не поднимаются, в глазах – резь, а пальцы, как их ни сжимай, все равно заметно дрожат. И почему-то пахнет репой. Странно, во сне репой не пахнет…

– Согласна, – тепло призналась Софи, – мы встретили тебя довольно необычно. Но ведь и твое появление здесь тоже неожиданно для нас.

Слова Софи прозвучали мягко и вкрадчиво, в них скрывалось тонко преподнесенное приглашение. Позднее Джудит недоумевала, почему она вообще заговорила и тем более рассказала правду. Потому, что страшно устала, или потому, что оказалась одна в чужой стране со странными, незнакомыми обычаями? Она вдруг чуть не расплакалась. Пожилая женщина с непривычным слуху, но очень ласковым говором, с лицом, густо испещренным морщинками и тем не менее припудренным и нарумяненным, с живыми, блестящими голубыми глазами казалась просто доброй, а не властной. Джудит словно прорвало, и она рассказала Софи о том, какую сделку отец предложил Малкольму.

– А что ты думала о жизни, которая ожидает тебя здесь? – спросила Софи, когда Джудит умолкла.

Об этом Джудит не позволяла себе думать. Каждый день она занималась насущными делами, стараясь не замечать тягот путешествия, стойко выдерживая бесконечные дожди, живя только сегодняшним днем, словно само путешествие было куда важнее его конечной цели. Она не позволяла себе размышлять о будущем, покрытом непроницаемым мраком, без единой искры надежды.

– Я рассчитывала найти какое-нибудь место, – наконец отозвалась Джудит. – Но сейчас, – продолжила она, разглядывая горшки, сложенные в углу, остатки ужина на кухонном столе и на полу, – похоже, работы хватит с лихвой. Однако, чтобы справиться с ней, необязательно выходить замуж. Неужели это настоящий брак и ничего нельзя сделать?

Софи решила, что глаза девушки похожи на два глубоких колодца, на дне которых можно разглядеть душу. И опять, прежде чем заговорить, она прислушалась к голосу сердца.

– Боюсь, дорогая моя, что единственный способ избавиться от здорового супруга – это изменить ему или покинуть его на четыре года.

Софи положила руку с выступающими синими венами и кожей, покрытой ужасными бурыми пятнами, на молодую, гладкую руку Джудит. Разница между ними не меньше пятидесяти лет… Она – древняя старуха, Джудит – в начале жизненного пути. И все же когда-то Софи очень походила на эту молодую женщину, так же твердо знала, чего хочет.

А судьба не скупилась, уверенно ведя жизнь вперед.

Особенно когда ей немного помогали.


– Старый осел, кто просил тебя вмешиваться в мою жизнь?!

Алисдер Маклеод испытывал непреодолимое желание выплеснуть гнев, и побыстрее. И хотя Малкольм был на двадцать лет старше его, у Алисдера чесались руки – так хотелось схватиться с кем-нибудь, устроить хорошую потасовку, чтобы кости трещали.

Малкольм настороженно смотрел на Алисдера. Спустились сумерки, но еще можно было разобрать выражение лица лорда. Алисдер был вне себя от ярости.

Малкольм не сразу решился на то, что сделал. Он обдумывал этот шаг на протяжении всего путешествия. Последние два года для обитателей замка Тайнан прошли нелегко. Поначалу они думали только о том, как бы выжить, и для печали не оставалось времени. Но постепенно воспоминания просачивались сквозь трещины повседневных забот. Невольно он все чаще и чаще вспоминал Анну. Юная жена лорда была чудесной девушкой, но не обладала огнем и здоровьем, которые так нужны молодому здоровому мужчине. Малкольм не раз видел, как молодой лорд, плотно сжав губы и с грозным блеском в глазах, бросался с берега в холодную воду бухты и подолгу плавал, сжигая нерастраченную энергию. Не слишком ли часто это происходило?

Малкольм прекрасно сознавал, что Алисдер будет злиться на него, что придется несладко. И хотя Алисдер не был так горяч, как его брат Айан, он принадлежал к роду Маклеодов, а значит, отличался чудовищным упрямством.

У Малкольма было достаточно времени, чтобы понять: эта молодая англичанка не такая уж отличается от шотландских женщин. Он понял это по тому, как она, словно молодой олень, принюхивалась к незнакомым запахам, с каким стоическим терпением переносила неудобства, просыпаясь по утрам на мокрой, стылой земле точно так же, как он сам и близнецы. Как знать, возможно, эти двое и подойдут друг другу?

– Я бы свернул тебе шею, Малкольм, – произнес Алисдер, наблюдая, как старший родственник держится от него на расстоянии, несмотря на все попытки Алисдера приблизиться. В его замке, или, вернее сказать, в том, что от него осталось после набега войска графа Камберлендского, находится женщина, с которой, благодаря дурацкой выходке старого друга, он теперь связан брачными узами!

Сейчас ему абсолютно не нужна жена. Лучше уж столкнуться с отрядом англичан, лучше чума или оспа, чем женитьба.

– А ты не торопись, мой мальчик. Поговорим обо всем утром, – миролюбиво предложил Малкольм.

– Зачем ты сделал это, Малкольм? Тебе не хватает трудностей? Так хочется сражаться, что ты собираешься устроить поле битвы прямо здесь, в замке? Зачем тебе это?

– Она – то, что тебе надо, Алисдер, – спокойно возразил Малкольм.

– Да она почти с меня ростом, Малкольм!

Это было недалеко от истины. После того как Малкольм провозгласил их мужем и женой, Алисдер помог девушке спешиться. Она была очень высокой. Он заметил это, когда она резко повернулась на лестнице, едва не сломав ему нос.

– Ей нужна защита.

– Пусть наймет вооруженную охрану. – Алисдер взъерошил пальцами волосы. Малкольм не понимает, в какое сложное положение поставил его!

– Ей пришлось нелегко, Алисдер. Она бедная вдова.

– Господи, ну и рекомендация! Если уж задумал женить меня без моего согласия, то нашел бы хоть девственницу!

– Девственности придают непомерно большое значение, Алисдер. И потом, как бы я нашел ее? Объявления развешивать, что требуется девственница-англичанка?

Алисдер внезапно замер и недоверчиво посмотрел на старшего друга. Темнота мешала ему рассмотреть выражение лица Малкольма, но белозубую улыбку он различил. Алисдер приказал себе сохранять спокойствие.

– Так она ко всему еще и англичанка? – с недоверием спросил он.

– Да, я получил ее вместе с овцами.

– Что? Она погонщица? Пастушка? Ягнят принимает или шерсть стрижет? А может, чешет шерсть? Что значит, ты получил ее вместе с овцами? – Алисдер говорил резко, возбужденно.

– Сотню лейстерских овец, правда, нескольких мы потеряли в пути. Бесплатно, Алисдер.

– Кто предложил эту сомнительную сделку?

– Ее отец. Сквайр. Настоящий англичанин. – Гримаса на лице Малкольма точно отражала его отношение к отцу Джудит, сквайру Кутбертсону.

– Ее отец?

– Да.

– Хочешь сказать, что отец таким образом избавился от нее?! – Несмотря на все усилия, Алисдер не удержался и почти прокричал эти слова.

– Весьма неприятный тип, скажу тебе, Алисдер.

– Она что, калека? – Алисдер толком не рассмотрел в темноте Джудит, только ощутил сильное сопротивление ее тонкой фигурки, когда они столкнулись на лестнице и девушка ударилась головой о его нос. Алисдер осторожно дотронулся пальцами до переносицы.

– Успокойся, не калека. Просто немного худовата.

– И ты притащил ее сюда, чтобы откормить на репе, капусте и оладьях из картошки? – ехидно спросил Алисдер.

– Вот именно, и еще на баранине.

Алисдер изумленно уставился на старого друга, который в темноте казался просто черным пятном, и постарался сдержать смех, однако безуспешно. Не выдержав, он расхохотался, хотя так и не понял почему.

Глава 3

Голова трещала, но Алисдер был готов заплатить эту цену.

Они с Малкольмом продегустировали уже несколько бутылок бренди сквайра Кутбертсона. Алисдер не стал выяснять, как старый шотландец заполучил их: бывали вещи, которые он предпочитал не знать. Сквайр, сам того не ведая, устроил им этой ночью самый настоящий мальчишник. Они славно выпили, ничего не скажешь. Вересковый эль, конечно, хорош, но бренди – напиток настоящих мужчин. До шотландского виски ему, разумеется, далеко, но послевкусие у него отменное. В молодости в Эдинбурге и в Бельгии Алисдер перепробовал немало горячительных напитков, не думая, по карману они ему или нет. Но теперь напитки, как и многое другое, без чего, казалось в молодости, нельзя прожить, требовали двойной платы: и похмелья с болью во всем теле, и звонкой монеты, которой так не хватало в хозяйстве.

Алисдер чувствовал себя на свои тридцать два года.

Он пошевелился, удивляясь, что кровать такая жесткая. Потом с трудом приоткрыл один глаз и взглянул на бледные лучи рассветного солнца, проникающие через настежь распахнутые ворота. Господи, да он же проспал всю ночь во дворе. Он осмотрелся по сторонам, но Малкольма рядом не увидел.

Алисдер поморгал, морщась от боли, вызванной этим простым движением. Господи, как паршиво! В голове непрерывно крутится какая-то мысль… Ах да, женщина… Жена… Он и позабыл о ней.

Алисдер с трудом встал на колени и представил, что боль в голове сейчас пройдет. Захотелось зажать ладонями виски. В желудке творилось нечто невообразимое, казалось, вот-вот его содержимое вырвется наружу. Вот обидно, бренди-то отличный.

Наконец ему удалось выпрямиться и прислониться к стене. Он подождал, пока не перестала кружиться голова и немного не полегчало. Да, староват он уже для таких развлечений. Интересно, а как выдерживает Малкольм? Алисдер злорадно подумал, что тот страдает не меньше.

Однако тут он услышал веселый свист Малкольма и последним стоическим усилием оторвался от стены, надеясь, что выглядит лучше, чем себя чувствует.

– Доброе утро, Алисдер, – радостно приветствовал его Малкольм. – Отличное утро!

Алисдер с трудом кивнул в знак согласия и поинтересовался, где женщина.