Через минуту они покинули «Серебряный ковчег» под удивленные возгласы нескольких посетителей.

Анна и Дмитрий не спешили сразу попасть в квартал, где был дом купца Михаила. Поднявшись по улице другого квартала к морю, они стали медленно обходить побережье с востока на запад. И тут Анна с удивлением обнаружила, сколь прекрасны херсонесские базилики с беломраморными колоннами, как удобны мощеные улицы, снабженные водостоками, внушительны двухэтажные каменные дома, покрытые красной черепицей. А ведь вчера, пробегая по этим улицам в страхе и отчаянии, она не замечала ни храмов, ни домов. И хотя сейчас ее будущая судьба все еще была неясна, но рядом с ней шел человек, который сам по себе являлся для нее судьбой. Потому-то вся красота моря и города сегодня была открыта воскресшей душе Анны.

Дмитрий по пути рассказывал ей все, что знал о херсонесских храмах, соседствовавших порой со следами древних развалин. Когда-то, лет сто двадцать тому назад, вскоре после взятия города князем Владимиром, в Херсонесе начались пожары, и несколько прекрасных базилик были разрушены, а потом на их месте херсониты построили новые храмы и часовни. К одной из таких часовен примыкал городской квартал, в котором сохранились пост ройки еще эллинского времени: кладовые, цистерны для засолки рыбы, колодцы, водосточные каналы, руины стекловаренной мастерской.

— Подумать только! — удивлялась Анна. — По этим улицам ходили еще те древние греки, которые верили в Зевса, Афину, Артемиду…

— Да. Артемида даже была покровительницей города. От тех времен сохранилась Присяга жителей Херсонеса, выбитая на мраморной плите. В ней сказано, что каждый гражданин должен служить народу и советовать ему лучшее и наиболее справедливое для государства и граждан.

— Какими же просвещенными были древние греки!.. Но это их устройство правления чем-то напоминает наше вече, правда? Только оно у нас все реже собирается…

— Да ведь и в Греции давно о гражданах не вспоминают. В империи все подчинено власти василевса и высших чиновников. Но и они не свободны, сами рабы своей власти. Все в железных рамках системы. Голос отдельного человека не слышен…

Они почти дошли до тех заброшенных мест, где находилась злополучная таверна, и Анна напомнила о ней Дмитрию. Но он ее остановил:

— Не думай об этом и не надо туда идти. Я еще на корабле распорядился, чтобы змеиное гнездо уничтожили. Пойдем обратно!

У подножия улиц, по которым они шли, располагались лестницы, спускавшиеся ступенями в море. Между каменными плитами пробивались пучки зеленой весенней травы. Анна ступила на одну из этих старинных лестниц, любуясь живописным сочетанием моря, зелени и камня. Она вдруг вспомнила героя греческой поэмы, тайком прочитанной когда-то в монастыре:

— Может быть, сам Одиссей останавливался в этих местах?

Дмитрий держал ее за руку и смотрел туда же, куда и она. На слова об Одиссее он тут же откликнулся:

— Не знаю, был ли Одиссей именно здесь, но что очень близко — это наверняка. Никифор много рассказывал мне об этом герое и читал песни из древней поэмы. Там есть одно место, где повествуется, как Одиссей побывал в порту лестригонов — сказочных великанов-людоедов. Так вот, пристань лестригонов, окруженная скалистыми горами, — это не что иное, как гавань Символов. Она расположена к югу от Херсонеса примерно на семнадцать миль.

— Это все равно что семнадцать поприщ? Но ведь совсем недалеко! Можно и пешком дойти. Как бы я хотела увидеть эту гавань!..

— Что ж, до отплытия в Константинополь у нас будет несколько дней, и я покажу тебе гавань Символов. Она действительно притягивает таинственной красотой.

Они прошли к кварталам северо-восточной части города, где располагалась главная базилика, служившая резиденцией херсонесского архиепископа. Перед базиликой находился широкий двор с фонтаном. С юга тянулась галерея с пещерной усыпальницей, а у восточной стены была возведена крещальня с мраморной купелью, вода в которую поступала из бассейна. Дмитрий заметил:

— Говорят, именно здесь принял крещение Владимир Великий. Может, в этом храме он и обвенчался с царевной Анной. Когда-нибудь и мы с тобой обвенчаемся в такой же прекрасной церкви.

— Не загадывай, милый мой, — вздохнула Анна. — Увы, наше счастье пока за морями, за горами… И за что я расплачиваюсь так жестоко? За собственную глупость и недогадливость? Или за слабость? Надо было еще тогда, в ноябре, разоблачить перед всеми Завиду и Бериславу.

— Сделай ты так — и эти ведьмы уж точно не оставили бы тебя в живых. И защиты искать было бы не у кого — Мономах находился в Суздальском крае. Не думай о прошлом, душа моя. Ведь все могло быть еще хуже.

— Куда уж хуже? — Анна подняла на него печальные глаза, в которых блестели непролившиеся слезы.

— Хуже было бы, если б ты сдалась на просьбы отца и вышла замуж за одного из тех достойных людей, которых он тебе советовал выбрать. Вот тогда уж точно ты была бы для меня потеряна…

Представив это, Дмитрий даже переменился в лице и едва сдержал порыв поцеловать Анну прямо посреди улицы. Его тревога передалась и ей. Анна подумала о том, как сурова судьба, как порой жестоки людские законы, едва не погубившие ее любовь, и снова мысленно обратилась к Богу, умоляя защитить то чувство, ради которого люди рождаются на свет.

Теперь, уже никуда не сворачивая, они направились к усадьбе Михаила Гебра. На оживленных улицах центра до их слуха долетали разговоры горожан, что толпились тут и там и, жестикулируя, обсуждали последнюю новость. Этой новостью было прибытие из Константинополя купеческого корабля, который недалеко от Херсонесской бухты вступил в бой с пиратской галерой и одержал победу. Некоторые херсониты спешили в порт, чтобы посмотреть на такое чудо. Имя купца, который хоть и был русом, но пользовался покровительством императора, передавалось из уст в уста. Многие уже откуда-то прознали, что купец является новым владельцем дома комеркиария, убитого год назад пиратами — возможно, теми же самыми, которых сейчас наконец-то удалось одолеть.

Анна и Дмитрий старались пройти незаметно, пользуясь тем, что их пока никто не знает в лицо и потому не докучает излишним вниманием. Увидев в конце улицы матросов со «Святой Анны», Дмитрий поспешил увести свою спутницу в другую сторону.

У ворот усадьбы Михаила Гебра стоял скромно одетый человек и с интересом рассматривал приближающуюся пару. Решив, что это привратник или управляющий, Дмитрий обратился к нему:

— Скажи, уважаемый, дома ли твой хозяин?

— Вы имеете в виду Михаила Гебра? — уточнил тот. — Нет, он сейчас не в доме. Но там находится Света-Ефросинья, жена Михаила, а также его дочь Лидия.

— Света? — удивился Клинец. — Имя славянское.

— Да, она родом из Новгорода. И сейчас беседует с гостем — своим земляком. Он один из героев с купеческого корабля, одолевшего нынче пиратов.

— Шумило-Калистрат! — улыбнулся Дмитрий. — Так он уже здесь?

— Да. А ты, наверное, и есть купец — владелец корабля и покупатель дома комеркиария? Тогда входи, тебе будут рады.

Дмитрий и Анна вошли в ворота усадьбы, затем в дверь дома, выходившую во двор. Еще с порога они услышали удивленный женский голос, говоривший на славянском наречии:

— Вот так совпадение! Я же помню твоего отца, плотника Сежира. Когда Михаил меня посватал, у твоих родителей, кажется, родился первенец. Значит, это был ты?

Новгородец, улыбаясь, кивнул, но смотрел при этом не на Свету, а на Лидию.

— Мой старший сын был на год моложе тебя, — вздохнула Света. — А теперь у нас есть только Лидия и маленький Трифон.

— Что ж, мама, Калистрат и его друзья отомстили проклятым разбойникам, — сказала дочь, в которой Анна узнала девушку, виденную накануне в лавке.

— Тут основная заслуга Дмитрия, а я только помощник, — смущенно заметил Шумило.

— Не согласен, в бою все были равны, — громко возразил Дмитрий.

Собеседники разом оглянулись на дверь. Пара, представшая их взглядам, не могла не вызвать удивления.

— Клинец! Ну слава Богу! — воскликнул Шумило-Калистрат, подбегая к другу. Затем, повернувшись к собеседницам, он представил: — Это и есть знаменитый купец Дмитрий. А это… киевская боярышня Анна, которая…

— Моя невеста, — подсказал Дмитрий.

— Словно с картины сошли… — прошептала Света.

— Верно. Я их еще в «Серебряном ковчеге» приметил, когда зашел туда вместе с патером Леоном, — произнес за спиной Дмитрия и Анны тот самый человек, которого они приняли за привратника.

Догадавшись, что это и есть купец Михаил, гости извинились за свою ошибку, но он только усмехнулся и сказал:

— Рад, что имею честь первым в городе принять человека, избавившего херсонитов от разбойников, которые больше года не давали житья нашему побережью. Также счастлив видеть твою невесту… в женском платье. На корабле она, наверное, была в мужском?

— Это целая история, господин Михаил, — вздохнула Анна, догадавшись, что купец заметил ее мужской наряд еще в таверне. — Я прибыла в Херсонес не на корабле из Константинополя, а по земле из Киева. Еще вчера я хотела обратиться к тебе за помощью. Твое имя мне назвала Евпраксия Всеволодовна. От себя и от своей покойной сестры Анны Всеволодовны она просит за меня…

— Не продолжай, милая девушка, — остановил купец, заметив слезы на глазах Анны. — Отдохни и приди в себя, а потом все расскажешь. Дочери Всеволода однажды спасли меня от гнева жестокого киевского архонта Путяты Вышатича. Могу ли я не помочь девушке, которую опекает сама великодушная государыня Евпраксия? Здорова ли она?

Анна покачала головой. Воспоминание о дорогой наставнице, которой уже, может быть, нет в живых, больно сдавило ей сердце. И эта боль наложилась на ту огромную душевную и телесную усталость, что испытала Анна за долгие дни своих мытарств. Она добралась наконец до дружеского порога. Но, подобно своему любимому герою Одиссею, стойко пережившему все морские бури, но упавшему без сил на спасительный феакийский[56] берег, Анна тоже вдруг почувствовала слабость. В глазах у нее потемнело, и ноги ее больше не держали.