Александра Девиль - Оберег волхвов

— Да, странная история у твоего друга… Просто не верится, что такое бывает. Отказаться от невесты, а потом все время думать о ней, повторять в бреду ее имя…

— Только не забывай, Кассия, что я рассказал тебе о Дмитрии и Анне по секрету. Он очень обидится, если узнает, что я выдал его тайну.

— Не беспокойся, болтливость не входит в число моих пороков.

— А разве у тебя есть пороки, Кассия? — в голосе Никифора сквозь обычную для него насмешливость прозвучала странная теплота.

— Судя по отношению ко мне мужчин, я вся состою из пороков, — засмеялась девушка. — И не смотри на меня с таким удивлением. Скоро ты и сам заметишь, что я отпугиваю от себя мужчин. Но думаю, так у меня на роду написано. Даже имя мне дали судьбоносное.

— Что ты имеешь в виду? То, что твое имя означает «шлем» и кажется слишком суровым для женщины? Но у тебя на голове такой прекрасный шлем из червонного золота…

— Скажи еще, что из божественного огня, — хмыкнула Кассия. — Не надо меня хвалить, Никифор, ведь я хорошо знаю, что мои рыжие волосы многих настораживают, кажутся плохим признаком. Но, говоря об имени, я имела в виду не его значение, а судьбу самой известной из всех Кассий.

— Самой известной? А это не ты ли сама?

— О, моя слава едва ли меня переживет. А девица, о которой я упомянула, жила в Константинополе около трехсот лет тому назад и прославилась сочинением стихов и церковных песнопений. В этом я вряд ли с ней сравняюсь, а вот ее женскую судьбу, увы, могу повторить.

— Что же у нее за судьба?

— Когда ей было двадцать лет — как мне сейчас, — мать императора Феофила устроила для сына смотр первых красавиц империи, и Кассия была среди них. Говорят, именно она понравилась Феофилу, и он, как некий Парис, подошел к ней с яблоком. Но Кассия на свою беду была образованна и независима. Ее свободная речь и меткие остроты отпугнули жениха, и девице пришлось идти в монастырь, где она искала утешение… в чем?

— Может, в философии, как Боэций, находясь в тюрьме?

— Нет, для этого она была слишком живой и острой на язык. Кассия развлекалась сочинением блестящих эпиграмм, в которых высмеивала глупцов и невежд. Кстати, на императора Феофила она намекнула весьма тонко и язвительно:

Никифор и Кассия вместе рассмеялись, потом после короткого молчания он сказал:

— Так ты уверена, что тоже отпугиваешь мужчин своей образованностью и острым языком? А что, если ты просто пока не встретила достаточно умного человека, способного тебя оценить? Конечно, он может оказаться не богатым и не знатным…

— Уж не себя ли ты имеешь в виду? — фыркнула Кассия.

— А что в этом смешного? — в голосе Никифора даже прозвучала обида. — Я-то, кстати, как раз из знатного рода, хотя и давно обедневшего. Но если эгемон исполнит свое обещание и выплатит награду или выхлопочет мне приличную должность при дворе, то я… могу считаться вполне завидным женихом.

Никифор и Кассия снова вместе рассмеялись. И тут Дмитрий наконец набрался сил и подал голос:

— Девушка, не верь этому бродяге, какой из него жених…

Очень скоро радостными криками Никифора и Кассии дом эгемона был оповещен о том, что раненый герой очнулся. Через несколько минут возле кровати Дмитрия уже собрались Шумило, Рашид, Василий и Тарасий Флегонт. Дмитрий, преодолевая слабость, улыбался этим людям, каждый из которых внес свою лепту в его спасение и выздоровление.

Чуть позже в комнату явился сам наместник. Он побледнел и осунулся за эти дни. Предательство красавицы жены стало для него тяжким ударом. Когда были допрошены доверенные слуги Хариклеи, эгемон многое узнал о прошлом и о тайных связях супруги, и это повергло его в еще большее уныние. Он женился на Хариклее Цакон сразу после того, как овдовел. Теперь же ему открылась правда и о смерти первой жены, наступившей опять же не без участия Хариклеи. Наместнику оставалось только корить себя в душе за необъяснимое легкомыслие, подтолкнувшее в свое время к женитьбе на женщине, о которой он так мало знал.

Но, как бы там ни было, эгемон не показывал своих тайных мук и решил до конца исполнить долг благодарности. Выразив радость по поводу выздоровления своего спасителя, он сообщил ему, что готов выдать достойную награду в любой форме: деньгами, ценными вещами либо предоставлением высокой должности. Дмитрий был еще слишком слаб, чтобы рассуждать, и наместник, предложив ему несколько дней подумать, вскоре ушел.

Дмитрий, хоть пока и не дал ответа, но про себя сразу решил, какую выберет награду. Он не будет просить денег, ибо тех диргем, которые дал ему Юсуф, вполне хватит, чтобы закупить товары и нанять матросов. Он попросит у наместника корабль, на котором можно будет поплыть к берегам Тавриды. И еще он попросит охранную грамоту, по которой ему предоставлялось бы право безопасной и беспошлинной торговли с Русью. Купец с такой грамотой обретал покровительство императора, и его не мог безнаказанно тронуть даже сам великий князь. Дмитрий понимал, что для получения хрисовула — грамоты, подписанной императором и скрепленной золотой печатью, — надо будет ехать в Константинополь и добиваться приема в императорском дворце. Но он также знал, что эгемону, как человеку могущественному и состоящему в родстве с императором, нетрудно будет представить своего спасителя ко двору. Дмитрий не намерен был скромничать и довольствоваться малым, ибо слишком многое в его судьбе зависело от того положения, на которое он теперь мог рассчитывать благодаря своему мужеству.

Жизнь снова набирала силу, а вместе с жизнью к Дмитрию возвращалась присущая ему бодрость и смекалка. Он быстро понял, сколь многим обязан Рашиду, и подивился странной судьбе, так вовремя пославшей встречу с этим невероятным чародеем. Он помнил удар Рашида, уложивший фидая. Ему рассказали о магии восточного мудреца, заставившего ассасина открыть правду. Узнал Дмитрий и о том, что именно Рашид был его главным целителем, предотвратившим смерть от отравленного лезвия. Дмитрий даже почувствовал неловкость оттого, что в день знакомства с Рашидом не поверил его словам о необычайных способностях.

При первой же возможности Клинец горячо поблагодарил своего спасителя — и тут же заметил слезы на его глазах. Пожилой мудрец был растроган благодарностью.

— Теперь никто не сомневается в твоих редких талантах, Рашид, — сказал Дмитрий. — Тебя больше никогда не обзовут ни безумцем, ни колдуном. Сам высокородный наместник с радостью возьмет тебя на службу и будет хорошо платить.

— Нет, у меня уже есть хозяин, — возразил Рашид. — Ты первый в городе отнесся ко мне с добротой, и я этого не забуду.

— Спасибо тебе за верность, Рашид. Но ведь я не так богат и могуществен, как наместник, и у меня беспокойная жизнь.

— Ты хочешь сказать, что такому старику, как я, требуется лишь спокойствие и сытость? Нет, господин мой Дмитрий, я еще способен преодолевать бури. И тебе помогу справиться с твоими печалями.

Дмитрий вспомнил разговор Никифора и Кассии и подумал, что Рашид тоже мог догадаться о сердечной тайне, связанной с именем «Анна». Клинцу стало неприятно от мысли, что неподвластный разуму бред так предательски выдал его затаенные чувства.

— Пожалуй, со своими печалями я справлюсь сам, — сказал он, нахмурясь.

— Напрасно ты думаешь, господин, будто я лезу к тебе в душу, — заметил проницательный Рашид. — Есть высокие печали, которые облагораживают человека и могут быть только его личным достоянием. Но есть печали низкие, от которых надо поскорее избавляться. Я научу тебя побеждать врагов, разрушать коварные козни, одолевать препятствия. Ты убедился, что немощный с виду старик умеет очень многое? «Дух рассекает камни», — говорили мои учителя. Победа над противником — это победа над самим собой, преодоление собственных слабостей и недостатков.

— И я смогу развить в себе такие же способности, какими обладаешь ты? — удивился Дмитрий.

— Всего я обещать не могу. Надо учиться много лет по десять часов в день, чтобы освоить великую науку борьбы. Она требует вечного кипения духа. Стоит ослабить огонь в груди — и кипяток превратится в простую воду… Не знаю, сколько времени Бог отпустит мне на твою учебу. Но думаю, что даже за короткий срок ты успеешь чему-то научиться…

Разговор был прерван вмешательством новгородца. Он хоть и не понимал греческого, но догадался, что Рашид говорит с Дмитрием о секретах воинского искусства. Подойдя к собеседникам, Шумило попросил друга:

— Клинец, узнай у старика, может ли он и меня научить своим хитрым ударам?

Рашид понял вопрос без перевода и сообщил Дмитрию:

— Скажи Калистрату, что твои друзья — это и мои друзья. Я готов учить их, как и тебя. Но они не смогут освоить эту науку в той же мере, что и ты, ибо в твоей груди больше огня.

Слова Рашида показались Дмитрию туманными и непонятными, но сейчас ему не хотелось ломать голову над загадками.

Пребывание в доме наместника было не лишено всяческих удобств, и, тем не менее, оно уже начало тяготить Дмитрия. Ему хотелось поскорее освободиться от пут своей слабости, обрести прежнюю силу и, вырвавшись на простор, мчаться к заветной цели. Здоровье Дмитрия быстро пило на поправку, чему способствовала его волевая натура, а также укрепляющие снадобья, которыми поили купца Рашид и Кассия.

Почувствовав себя достаточно крепким для путешествия, Дмитрий заговорил с наместником о своем желании получить корабль и охранную грамоту императора. По поводу корабля эгемон сразу ответил четким согласием, а вопрос о получении хрисовула он сам решить не мог. Но его ответ обнадежил Дмитрия:

— Я скоро собираюсь ехать в Константинополь. Ты уже окреп и можешь отправиться вместе со мной. Там и похлопочем о твоей грамоте.