— Думаю, нельзя. Надо ее спрятать так, чтобы точно не нашли. А наш монастырь — не такая уж надежная защита. Если князь заставит, то матушка Фекла сдастся и выдаст бедняжку.

— Надо мужское платье?

— Да. Ступай на рынок, купи одежду потемней и пошире. И следи, чтобы лицо у Серафима все время было измазано красками.

Феофан повернул к торговой площади, а женщины пошли в монастырь. Там их встретила взволнованная матушка Фекла, которой уже успели донести о происшествии. Нельзя сказать, чтоб игуменья была довольна поступком

Евпраксии, взявшей под защиту монастыря девушку простого звания, у которой в обвинителях оказались любимцы великого князя. Но, выслушав доводы Евпраксии, настоятельница милостиво разрешила Надежде остаться в обители до утра, пока не будет получено распоряжение князя или епископа.

Евпраксия привела Анну и Надежду к себе в келью, где вдали от посторонних глаз можно было посовещаться. Впрочем, говорили в основном боярышня и княгиня, а гончаровна плакала и молила Бога о милости.

— Ты хочешь отправить Надежду в Вышгород под видом мальчика-подмастерья? — сразу же спросила Анна. — А если ее узнают? Ведь переодевание в мужское платье — грех. Достанется не только ей, но и Феофану.

— Это грех не такой уж большой, и ради спасения невинной души он простителен. Надеюсь, никому не придет в голову искать ее в Вышгороде. И не так просто будет узнать девушку в перепачканном красками ученике. Да и потом, все равно нет другого способа спрятать ее подальше, пока мы с тобой будем искать правду о преступлении.

— Мы?.. — удивилась Анна. — Но кто нам позволит заниматься этим делом? Князь поручит все своим судейским.

— Да, нам с тобой никто не разрешит заниматься поисками правды. Но никто не сможет и запретить. Мы, благодарение Богу, не рабыни, а женщины знатные и образованные. Вот и употребим наши преимущества на благое дело.

Слушая этот разговор, Надежда снова заплакала и, став на колени перед иконой Богородицы, воскликнула:

— Клянусь, матерь Божья, если будет доказана моя невиновность, то я навсегда посвящу себя Господу! Если же вина с меня не будет снята, пусть смерть избавит мою грешную душу от земных мучений!

— Ну, хватит плакать, — сказала Евпраксия, поднимая девушку с колен. — Теперь тебе надо много силы, чтобы выстоять.

— Да, я буду стараться, — сказала Надежда, вытирая слезы. — Я приняла решение и надеюсь, Бог даст мне силы. Мирская жизнь теперь не для меня.

— Ладно, о твоем монашестве пока рано говорить, — заметила Евпраксия. — Сейчас тебе надо поесть и собраться в дорогу. Скоро придет Феофан с одеждой. Трудней всего будет незаметно вывести тебя из монастыря.

Однако умный Феофан это предусмотрел. Он явился в монастырь не один, а с молодым монашком, который принес матушке игуменье наборы четок в дар от своего иерея. Настоятельница тут же села писать благодарственное письмо, чтобы передать его через монашка. И пока спутник Феофана был занят ожиданием, художник и переодетая Надежда вышли из ворот обители. Евпраксия облегченно вздохнула: даже если кто-то следит за монастырем, вряд ли заметит подмену. Вошли двое и вышли двое. Причем одета девушка была точь-в-точь так, как молодой монашек, и роста они были примерно одинакового.

Теперь, когда Надежда была отправлена в безопасное место, можно было подумать о дальнейших действиях.

— Что будем делать, Евпраксия Всеволодовна? — с тревогой спросила Анна. — Ведь уже завтра матушка Фекла, и Завила, и сам князь станут спрашивать, где наша подопечная.

— А мы скажем, что и сами не знаем. Ночью сбежала неизвестно куда. Может, в лес. Может, даже с горя утопилась. Сдается мне, что сильно тревожиться они не станут. По-моему, Завида и Берислава уже сделали главное, а остальное им не так уж важно.

— А что для них главное?

— Кто знает… Для начала надо разобраться, почему убили именно этого человека.

— Что же тут загадочного? — Анна пожала плечами. — Вчера вечером у Глеба пропал плащ. Ясно, что тот человек его украл. Сегодня кто-нибудь из холопов Завиды — наверное, Олбырь — увидел плащ на воре, хотел отнять, завязалась драка, и Олбырь убил вора. И тут они с Хворощей решили свалить вину на Надежду. Хвороща под видом монашки привела Надежду прямо к трупу, а Олбырь сзади ударил девушку по голове. Дальше все ясно.

— Экая ты быстроумная, — улыбнулась Евпраксия. — По-твоему, все вышло случайно? А мне кажется, тут видна обдуманность. И убитый не похож на простого вора. И потом, разве стал бы вор разгуливать по городу в недавно украденном плаще?

— Да, для этого надо быть совсем уж простаком… — Анна задумалась. — Тогда, выходит, плащ надели на него уже после убийства?

— Но ведь рана на теле только одна и проделана через плащ.

— А если его вначале оглушили, потом надели плащ, а уж после зарезали?

— Загадок тут еще больше, чем показалось мне с первого взгляда. — Евпраксия глубоко вздохнула. — Вряд ли Завида и Берислава, при всем их коварстве, стали бы затевать такое рискованное дело только ради того, чтобы обвинить бедную Надежду. И все-таки я уверена, что они имеют к этому отношение. Вспомни хотя бы, что именно Завида незаметно повела нас по заросшей дороге, хотя к ярмарочной площади можно было пройти более удобным путем. Но ей надо было, чтобы мы прошли там, где лежал убитый. Она уже знала о преступлении. Знала и Берислава — недаром так быстро выпалила все обвинения против Надежды.

— Я тоже не сомневаюсь, что именно они подстроили убийство. И тоже, как и ты, спрашиваю: зачем? Неужели из-за бедной гончаровны?

— Может быть, разгадка кроется в личности убитого? — Евпраксия задумчиво полистала молитвенную книгу. — Если бы нам удалось узнать, кто этот незнакомец, — многое бы стало на свои места.

— Значит, ты считаешь, что это не простой вор?

— Я даже считаю, что это совсем не вор. Хотя и честным человеком его назвать не могу. Он, может быть, виновен во многих преступлениях, но не в обыденном воровстве.

— Ты говоришь загадками, матушка Евпраксия. Откуда знаешь, что он преступник? Из-за странного амулета у него на шее? Это знак сатаны, да?

— Еще не знаю, дитя мое, — вздрогнула Евпраксия. — Если бы дело происходило в католической стране, я бы сказала: да, этот человек участвует в черных мессах, а черное копытце для него — вместо креста. Но здесь, на Руси, нет сатанинских сект. Есть колдуньи вроде Кайдаловны[43], ведьмы с Лысой горы, есть степняки-язычники, есть волхвы, что до сих пор приносят жертвы старым богам. Но все это нечестивцы темные, не дошедшие, до истинной веры. А таких, которые узнали о Боге и сатане и выбрали при этом сатану, — таких святотатцев на Руси пока что нет. Отчего же такой знак у незнакомца? Может быть, он не русич?

— Но по одежде, да и по лицу он не похож на чужеземца.

— Кстати, его лицо… Надо бы расспросить людей: может, кто-то где-то его видел. Хорошо, что у нас есть рисунок Феофана. Я бы дала его тебе, чтобы ты сегодня же расспросила слуг в своем доме, — да боюсь, что Завида с Бериславой увидят и отнимут.

— Ничего, я покажу рисунок только надежным людям — Никите и Офимье. Выберу момент, когда никого вокруг не будет.

Анна внимательно рассмотрела изображение убитого незнакомца. Феофану удалось схватить самую суть необычного облика.

— Его можно было бы назвать даже красивым, — прошептала Анна, — но что-то зловещее есть в его красоте. И волосы так странно торчат в разные стороны, словно змеи.

— Это хорошо, что он приметный. Значит, те, кто его видел, должны запомнить. Что ж, Аннушка, теперь иди домой, иначе твое отсутствие вызовет вопросы и тебя будут искать именно здесь. При этом могут обнаружить исчезновение Надежды. Иди, а завтра с утра начнем действовать.

Дома боярышня старалась не разговаривать ни с кем, даже с отцом. Завида и Берислава вначале пытались расспросить ее о Надежде, но девушка так упорно отмалчивалась, что ее в конце концов оставили в покое. Прибежал Иванко, который очень досадовал, что его не взяли на ярмарку и он из-за этого не увидел интересную картину убийства. Вздорный братец стал поддразнивать Анну:

— А правду говорят, что убийца — твоя подруга? Поделом тебе, будешь знать, как дружить со всякими горшечницами!

Наконец, Анна изловчилась и больно дернула мальчишку за ухо. Он взвыл, попытался дать сдачи, а потом побежал жаловаться Завиде. Анна тем временем вышла из дому во двор и направилась к конюшням. Встретив там Никиту, показала ему рисунок. Увы, старый конюх не встречал похожего человека.

После этого Анна заглянула в поварню и, увидев Офимью, отозвала ее в сторону. Тут повезло больше: взглянув на изображение, Офимья наморщила лоб, почесала затылок и, наконец, медленно проговорила:

— Не знаю, он ли это был, но уж больно на него похож. И волосы такие же буйные. Третьего дня вечером крутился он возле нашего дома. Будто ждал кого-то или высматривал. Ну, я уж подумала, что это ухажер к какой-нибудь молодой служанке явился. Хотела даже его окликнуть, но тут меня позвала хозяйкина любимица Хвороща. Сама понимаешь, сударушка моя: если я ее не послушаю, она боярыне донесет, что старая Офимья бездельница и пора ее из дому гнать.

— Ничего, Офимьюшка, я не дам тебя в обиду, — пообещала Анна. — Ты ведь еще моей матушке служила.

— А как же! И тетушка твоя, и матушка при мне родились.

Анна с грустью посмотрела вслед старой служанке, которая была из тех немногих людей, что связывали ее с почти забытым детством.

Вечером, лежа в постели, девушка размышляла о загадочной фигуре незнакомца. Интересно, кого он высматривал в хоромах боярина Раменского? А может, вовсе не служанку, а саму Завиду или ее дочь? И вдруг память услужливо подсказала: мужчина в длинном темном плаще беседует возле дома с Бериславой. Анна видела его со спины, но сейчас вдруг отчетливо вспомнила буйные волосы, что выбивались у него из-под шапки.