— О, я это понимаю! — пылко воскликнула Анна. — Когда читаешь книгу или рассматриваешь красивую картину, то можно испытать настоящее счастье.

— Ты восприимчива ко всему новому, — заметила Евпраксия. — Осенью должно прибыть посольство из Италии. Я надеюсь получить письмо и посылку от Катарины Фортини. Мы узнаем, какие книги сейчас читают при европейских дворах.

— Научи меня латыни, чтобы я тоже могла прочесть эти книги, — попросила Анна. — Я ведь знаю только греческий да еще болгарский.

— Это уже немало, — заметила Евпраксия. — Тетушка, наверное, хотела видеть тебя ученой игуменьей.

— Может, так и будет, — кивнула Анна. — Я, как и ты, нахожу утешение в книгах и молитвах.

— Не равняй меня с собой, — возразила Евпраксия. — У тебя совсем другая судьба… надеюсь. Ты можешь быть весьма ученой девицей, но для этого тебе совсем не обязательно становиться монахиней. В твою жизнь еще войдет любовь. А может быть, уже вошла.

— О чем ты, матушка Евпраксия? — прошептала Анна, краснея.

— Ты знаешь, о чем. Есть человек, который тебе не безразличен. Но еще больше я уверена в том, что ты ему запала в душу.

— Нет! — возразила Анна, отвернувшись. — Если б это было так, он бы уже давно возвратился в Киев.

Девушка даже не заметила, что своими словами сама себя выдала. Евпраксия не назвала имени Дмитрия Клинца, Анна же заговорила именно о нем. Отметив это про себя, императрица улыбнулась и сказала:

— Кто знает, какие препятствия встали сейчас на его пути. Но я уверена, что где бы ни был Дмитрий Клинец: на суше или на море, в степи или в пустыне, в плену или на свободе, — он думает только о тебе.

Лицо Анны горело. Она прижала ладони к щекам и побежала по дорожке монастырского сада, желая поскорее спрятать себя среди кустов и деревьев, чтобы остаться наедине со своим смятением и неясными мечтами.

Глава тринадцатая

Морские разбойники

Лмитрий не видел моря, но слышал его шум за доской возле скамьи. Цвет морских волн иногда мелькал перед ним в отверстии для весла, оттуда же долетали соленые брызги.

Уже почти три месяца Клинец и его друзья тянули лямку на галере, и до сих пор им не представилось ни малейшей возможности изменить свое положение. Прикованные вместе с другими невольниками к тяжелой цепи, они сидели далеко друг от друга и не могли перемолвиться даже словом, ибо разговаривать между собой гребцам не дозволялось. Но Дмитрий знал, что Никифор и Шумило здесь, на галере, и это придавало ему сил. Он не терял счет дням, как другие невольники, отупевшие от тяжелой механической работы, страха перед бичом надсмотрщика и безнадежности, превращавшей для них страдание в привычку. В отличие от этих несчастных Дмитрий верил, что еще выберется на свободу и будет бороться за свое место под солнцем.

Половцы во главе с Горепой, продавшие пленников турецким работорговцам, были все-таки наказаны за свою жестокость и несговорчивость. Уже спускаясь в трюм галеры, подгоняемый бичом надсмотрщика Дмитрий успел заметить, как одурачили морские пираты степных, оставили их ни с чем и, убрав трап, сделались недоступны для лихих наездников, но неумелых пловцов. У него защемило сердце при мысли о том, что кинжал и покрывало Анны теперь навсегда останутся в жадных лапах Горепы и его дружков. Интересно, хранит ли Анна оберег? И хранит ли он ее?..

Через несколько дней пираты-работорговцы пересадили пленников на другой корабль, где их снова приковали к веслам. Скамейки для гребцов, прикрепленные к полу, тянулись вдоль трюма в три ряда. Свет проникал через люки в потолке. Впереди на высоком помосте сидели надсмотрщики. Один из них бил палками по барабану, задавая темп гребцам. Другие орудовали длинными бичами. Еще были те, что пониже чином. Они разносили еду, утром ходили с ведрами воды, смывая нечистоты со скамей, вытаскивали наверх мертвых и потерявших силы гребцов, а на их места приковывали других, свежих.

Надсмотрщики были молчаливы. Но иногда в люки по лестницам спускались люди из корабельной команды. Они усаживались на скамью за спинами надсмотрщиков и говорили между собой по-арабски. Дмитрий немного знал язык — усвоил его, когда сопровождал Даниила Паломника к святым местам. Напрягая слух и внимание, Клинец вскоре понял, что корабль принадлежит некоему сирийскому купцу Юсуфу из Дамаска. Самого купца на корабле не было, его собирались взять на борт где-то по дороге, а конечной целью плавания был какой-то город на Левантийском[38] побережье — Бейрут или Триполи. Корабль плыл с товаром из Херсонеса, и по дороге капитан решил прикупить еще два десятка дешевых гребцов, которыми корабельщиков снабжали пираты, промышлявшие у северного побережья Понта.

Но были на морях и другие пираты — более сильные и свирепые, наводившие ужас по всему Средиземноморью. Они не шли на торговые сделки с купцами, а грабили и топили купеческие корабли. Сам византийский император Алексей Комнин объявил им войну, но не мог ее выиграть. Из страха перед этими безжалостными разбойниками моря купец держал на корабле целую команду морских солдат.

Некоторые гребцы-каторжники в своих молитвах просили пиратов напасть на купеческий корабль и освободить их из плена, пусть даже сделав своими сотоварищами по морскому разбою. Но Дмитрий знал, как глупы эти отчаянные просьбы: свирепые пираты, такие как знаменитый Чаха, редко освобождали пленников. Если ограбленный корабль тонул или горел, то вместе с ним погибали и прикованные к скамьям невольники.

Изнурительная работа с небольшими перерывами на сон и еду не оставляла сил для раздумий, а тем более — для каких-то мечтаний. И все-таки иногда, по ночам, забывшись тяжким сном, Дмитрий на мгновения словно улетал в другой мир, где ждали его прекрасные миражи, блаженства духа и плоти. Порою звезды, мелькнувшие в проеме открытого люка, снова вызывали в памяти ясные глаза теперь уже безнадежно далекой Анны…

Стоянки в портах давали несчастным гребцам долгожданный отдых. Во время одной из таких стоянок Дмитрий понял: на корабль взошел хозяин. В честь судовладельца на палубе даже заиграла музыка. Потом послышались многократные обращения к Аллаху. Купец Юсуф, судя по громкости и длительности молитв, был ревностным мусульманином.

Вскоре после отплытия галеры из порта Юсуф вместе с капитаном и двумя матросами появился на площадке за спинами надсмотрщиков. Это был невысокий, но крепко сбитый человек. Черная с проседью борода обрамляла смуглое, типично арабское лицо. Дмитрий, сам не зная почему, почувствовал что-то вроде интереса к незнакомому восточному купцу, у которого он, русский купец, волею судеб оказался в роли галерного раба. Было во внешности и повадке Юсуфа нечто располагающее: спокойное достоинство движений, внимательный, но не колючий взгляд, приятный голос, ровность обращения со всеми. Один раз он даже остановил руку надсмотрщика, который хлестнул бичом гребца, не попавшего в такт движению. Приподнявшись на скамье и вытянув шею, Дмитрий успел заметить, что этим усталым, измученным гребцом был Никифор. По знаку Юсуфа греку дали отдых, заменив его запасным каторжником.

На другой день Юсуф, решив, очевидно, подробно осмотреть все закутки корабля, прошелся вдоль скамей с прикованными гребцами. Когда он приблизился, Дмитрий поднял голову и встретился с ним взглядом. В черных арабских глазах Юсуфа мелькнул внезапный интерес. Остановившись возле Дмитрия, он несколько мгновений за ним наблюдал, потом вдруг спросил по-гречески:

— Ты ромей? Откуда родом?

— Я не ромей. Я русич из Киева, — ответил Дмитрий, продолжая налегать на весло.

Юсуф вернулся на возвышенную площадку и о чем-то спросил капитана. Клинец не расслышал, но догадался, что хозяин корабля интересуется пленными русами.

Дмитрий плохо спал в эту ночь, хотя ему был дан перерыв для отдыха. Странное предчувствие, в котором смешались тревога и надежда, давило на него, не давало покоя его мыслям. Казалось, в ночном воздухе дрожала сама опасность — и она готова была зазвенеть, как натянутая струна.

С первыми лучами рассвета в притихший трюм ворвались крики матросов. Дмитрий понял, что купеческий корабль скоро будет атакован пиратами, которых не зря так опасались корабельщики.

Шум и суета приготовлений к бою заглушались неистовыми ударами барабана. Гребцы работали из последних сил, корабль на большой скорости уходил от погони. Но невелика была надежда избежать атаки быстроходных морских разбойников, не обремененных к тому же грузом.

Резкий толчок, от которого многие попадали со скамей, рев и топот на палубе, треск бортов — все слилось воедино, и через несколько мгновений Клинец понял: купеческий корабль взят на абордаж.

Уже никто из гребцов не обращал внимания на барабан, все прислушивались к звукам битвы на палубе. Трудно было что-либо разобрать в шуме и грохоте над головой, в воплях мечущихся по трюму корабельных слуг. Среди гребцов тоже началась паника, многие кричали и рвались с цепей. Дмитрий встал со скамьи и громко окликнул сидящих далеко впереди друзей. Никифор и Шумило оглянулись, пытаясь встать среди всеобщей толчеи и бряцанья цепей.

И вдруг по лестнице ближайшего к Дмитрию люка почти кубарем скатилось несколько дерущихся тел. Среди них был купец Юсуф в окровавленной одежде и с саблей в руке. Его теснил пират, у которого явно оставалось больше сил, чем у купца. От резкого толчка Юсуф упал на пол, и противник наклонился над ним, чтобы нанести роковой удар. Но на долю секунды раньше Дмитрий рванулся вперед и ударил пирата по голове сведенными цепью кулаками. Морской разбойник рухнул лицом вниз, и доска под его головой окрасилась кровью. Юсуф поднялся на ноги и, тяжело дыша, обернулся к Дмитрию.

— Освободи нас от цепей, мы будем драться на твоей стороне! — быстро нашелся Клинец.

— А ты ручаешься за всех русов? — спросил Юсуф.