— Скажи, Вышата, а твои соседи не могут нас выдать? — засомневался Никифор. — Все-таки не каждый день сюда, на Гончарный конец, захаживают сразу по три католических монаха.

— Плохо ты меня знаешь, купец, — был ответ. — Я ведь гончар не простой посадский, а вотчинный и работаю для монастырей. Ко мне, бывает, от самого митрополита люди приходят. Неужто, думаешь, мои соседи станут присматриваться, какие рясы на монахах? Нет, в нашем квартале нас никто не выдаст. Главное — удачно выехать из городских ворот. Ну ладно, пора готовить в дорогу лошадей.

Вышата, а с ним Шумило и Никифор вышли во двор. Дмитрий на минуту задержался, подошел к Надежде и попросил у нее матерчатую сумку, чтобы спрятать в нее покрывало Анны. Девушка молча вытянула из сундука в углу полотняный мешочек и так же молча протянула его купцу. Дмитрий поблагодарил и, складывая покрывало, задержался взглядом на грустном личике Надежды.

— Тебя что-то гнетет, красавица? — спросил он сочувственно.

Гончаровна подняла на него большие ореховые глаза и, подавив невольный вздох, сказала:

— У каждого свои печали, сударь.

Дмитрий почему-то испытывал симпатию и жалость к Надежде, будто она была его сестрой. Чутье подсказывало ему, что нежная душа этой девушки уже опалена огнем запретной страсти.

— Нетрудно догадаться, что за печаль у тебя на сердце, — сказал он, присев напротив Надежды. — Полюбился какой-нибудь добрый молодец? А может — недобрый?

Девушка вздрогнула, словно он проник в ее мысли.

— Так и есть, — продолжал купец. — Кто-то смутил твой покой. Поманило счастье, как мираж, и скрылось…

— Что?.. Какое слово ты сказал?

— Мираж — это когда в пустыне, среди безводных песков, вдруг видишь цветущие деревья, фонтаны, ручьи, белокаменные города… Но все эти прекрасные видения — призраки, обман. И не надо им верить, но так хочется…

Надежда посмотрела на него с удивлением и тихо промолвила:

— Ты странно говоришь, купец. Будто у тебя самого на сердце печаль. И смотришь куда-то, вроде бы сквозь стену.

— Да, верно, сестренка, я сегодня растерян… Это потому, что сомневаюсь, прав ли был, когда отказался от награды… от такой награды…

— И все-то у вас, мужчин, богатства да почести на уме, — разочарованно сказала Надежда. — Я думала, тебя какая-то сердечная тоска тревожит, а ты, выходит, не можешь себе простить, что отказался от боярского приданого. Поди, вернись, еще не поздно получить деньги и высокий чин. — Последние слова Надежда произнесла с презрительной усмешкой.

— Глупая ты еще, сестренка, — укорил ее купец. — Я ведь не о деньгах и почестях говорю. Тут совсем другое. Я, может, сегодня такой случай упустил, какой раз в жизни дается… да и то не каждому. — Дмитрий задумчиво посмотрел куда-то вдаль, за окно. — Но, видно, не моя это судьба. Куда мне, вечному бродяге… Да и ей ничего не надо, кроме служения Богу…

— Кому — ей? — в недоумении спросила девушка.

Но тут вошел гончар и вопрос Надежды остался без ответа. При появлении отца она тотчас отвернулась и выскользнула в сени. Вышата посмотрел ей вслед, вздохнул и обратился к Дмитрию:

— Жаль, что тебе приходится уезжать из Киева. Я был бы рад, чтоб ты у меня в доме погостил подольше. И скажу тебе открыто, купец: лучшего мужа, чем ты, я бы для своей Надежды не пожелал. Если князь тебя простит или, помилуй Господи, преставится по хворости своей — возвращайся к нам.

— Спасибо за гостеприимство, Вышата. — Дмитрий невесело улыбнулся. — Рад быть другом этому дому. А вот в мужья, скажу честно, не гожусь. Другая у меня судьба. Да и у твоей Надежды, по-моему, сердце уже кем-то занято.

— Ох, сударь мой, я и сам этого боюсь. Что-то она в последние дни слишком задумчива стала, даже побледнела лицом. Добро бы полюбился ей хороший человек, а не какой-нибудь вертопрах… вроде этого князя Глеба.

— Князь Глеб? Но он, говорят, на Бериславе женится.

— Да уж, наверное, на Бериславе. Потому как если бы он к боярышне Анне посватался, так ее бы не стали предлагать в жены… — Вышата замолчал, встретившись со странным, застывшим взглядом Дмитрия.

А купец при последних словах гончара почувствовал болезненную тревогу, словно заноза вонзилась в сердце. Он вдруг представил себе, как тщеславный княжич по возвращении в Киев обнаружит обман, увидев истинную Анну. От этой мысли Дмитрий на мгновение даже остолбенел.

Но тут, наклонившись под притолокой двери, в комнату вошел Шум ил о и прямо с порога сообщил:

— Все, гончар, лошади накормлены, оседланы. Можешь выводить их из города.

— Да, пора уж, — согласился Вышата. — Только дождусь свою хозяйку, чтобы удостовериться, принесла ли она вам рясы.

Орина не заставила себя долго ждать. Вручив беглецам монашеские одеяния, она вместе с Надеждой принялась собирать провизию им на дорогу.

Дмитрий, в отличие от друзей, не торопился облачаться в рясу. Его обуревали такие противоречивые чувства, что он готов был отказаться от побега и даже предать себя в руки княжеского правосудия, только бы оградить Анну от грядущей встречи с красавчиком Глебом. Понимал, что это была бы безумная затея, что Анна уже сделала свой выбор, а Бог, если надо, и сам оградит ее от соблазна. Да и поздно уже что- либо менять… Но, понимая все это, Дмитрий, тем не менее, колебался и мучился, не решив для себя, как поступить.

Друзья с недоумением смотрели на застывшее лицо и медлительные движения своего предводителя. Вышата тоже удивленно оглянулся, заметив такую странную неспешность.

Но появление Юряты и Гнездилы положило конец всяческим колебаниям и вопросам. Парни вбежали испуганные, запыхавшиеся. Они торопились сообщить тревожное известие: побег Дмитрия из темницы уже обнаружен, в доме боярина Раменского начался переполох, вот-вот новость дойдет до князя и он прикажет перекрыть все городские ворота.

Теперь нельзя было терять ни минуты. Гончар с лошадьми и беглецы в католических рясах вышли со двора почти одновременно. Юрята и Гнездило отправились следом, чтобы отвлечь, если понадобится, внимание слишком любопытных прохожих или стражников.

Поспешая вместе с друзьями к ближайшим городским воротам, Дмитрий размышлял не о собственном побеге, а о том, не заподозрят ли Анну в пособничестве беглецу, не пострадает ли она от гнева отца и князя, науськанного Завидой.

Между тем побег Дмитрия был обнаружен вовсе не по чистой случайности. Стражники еще бы долго не входили в темницу, поскольку ключи были как раз у того из них, которого узник определил на свое место. И теперь ключи валялись в придорожных кустах, куда Дмитрий их бросил, уходя из боярского дома. Правда, двое стражников недоумевали, почему долго отсутствует третий, но, так как он был старшим, решили, что боярин позвал его для какого-то поручения.

Побег Дмитрия открылся благодаря Бериславе. Именно она, вернувшись с матерью и слугами домой, решила проведать узника.

Ее чувственность была растревожена мужественной красотой молодого купца-воина, а самолюбие задето его пренебрежительными словами. Бериславе хотелось во что бы то ни стало переломить отношение Дмитрия, вызвать в нем интерес и чисто мужское желание. Будучи влюбленной невестой Глеба, она, вместе с тем, была не прочь натешиться любовью необычного узника, заплатив ему за пылкую страсть свободой. Дочь Завиды никогда не считала любовные утехи грехом, а потому и не мучилась угрызениями совести из-за своих тайных поступков. Ее будущий муж не знал, что сможет рассчитывать только на показную верность жены.

Собираясь в темницу, Берислава даже прикидывала, какими словами станет убеждать Дмитрия в искренности своих чувств. А если он не поверит и попрекнет ее Глебом — дескать, у тебя ведь есть жених, зачем же ты ко мне пришла, — она найдет что ему ответить. Скажет примерно так: «Князь — человек ненадежный, сегодня одну полюбит, завтра другую. А вот ты если кого полюбишь — так на всю жизнь. Я это сразу распознала».

Берислава остановилась и зажмурила глаза, представив лицо дерзкого узника. Ей пришло в голову, что это действительно так — он из тех людей, которые способны на верное чувство. Если бы удалось завоевать его любовь, он бы никогда не предал и не покинул. Берислава размечталась, как славно было бы иметь одновременно и мужа-князя, и любовника — удалого купца.

Ей не стоило особых трудов попасть в подземелье. Слуги и стражники слушались ее не меньше, чем Завиду. Но возле самой двери в темницу неожиданно возникло препятствие. Двое стражников не имели ключей, а третий почему-то отсутствовал. Это насторожило Бериславу. Стражника начали искать по всему дому и не нашли. Тогда позвали ключника, у которого хранились ключи от всех дверей в доме, и он открыл темницу. Тут-то и обнаружился совершенно невероятный побег.

Берислава, не привыкшая подавлять свои желания, была до того разгневана, что от ее криков переполошились все в доме. Убежать среди бела дня, под носом у стражников, казалось делом необъяснимым.

Потом, немного успокоившись, Завида, Берислава и встревоженный их криками Тимофей принялись разбираться, что же произошло. Разумеется, стражник рассказал, как принес по приказу боярышни еду в темницу, но узник почему-то оказался несвязанным, оглушил тюремщика, связал ему руки-ноги, заткнул рот кляпом, отобрал одежду.

Тут же Завида и Берислава выразили недоумение: почему вдруг боярышня Анна оказалась в темнице? Пришлось Тимофею рассказать, что дочь попросилась пойти к узнику, дабы убедить его повиниться перед князем и боярином.

— Ага, значит, она уговаривала его жениться, — сделала вывод Берислава. — И что же, уговорила?

— Нет, она через стражника передала мне, что он отказался.

— А как же тогда получилось, что после ее ухода узник оказался развязанным? — наседала Завида. — Может, государь мой, вы с дочкой уговорились его выпустить? Князь будет разгневан, когда узнает.