Прежде чем выйти из подклети наверх, Анна решила удостовериться, что за дверью никого нет, и, оставив Дмитрия стоять у стены, выглянула наружу. Увы, неподалеку от выхода стоял третий стражник и беседовал не с кем-нибудь, а с преданным холопом Завиды Олбырем. Вздрогнув, Анна тут же отпрянула назад и, приложив палец к губам, оглянулась на Дмитрия. Он понял, что ход перекрыт. Несколько мгновений подумав, Анна вспомнила, что из подклети можно выбраться во двор еще через другую дверь, и, схватив купца за руку, повлекла его к той двери. У Дмитрия вдруг мелькнула мысль, что было бы интересно, если бы кто-нибудь увидел, как он выбирается из подвала вдвоем с боярышней. В глубине души ему даже захотелось, чтоб именно это и произошло.

Но возле другой двери никого не было, и Анна, перекрестившись, вышла во двор, жестом приглашая Дмитрия следовать за ней. Руки их разъединились, и купец с трудом подавил вздох разочарования.

Через двор они быстро проследовали к воротам. Дмитрий шел, не оглядываясь по сторонам, спрятав лицо под покрывалом. Анна же, напротив, смотрела вокруг очень внимательно, дабы убедиться, что их никто не видит. Но у самых ворот откуда-то сверху вдруг послышалось насмешливое улюлюканье младшего братца:

— Эй, сударыня-сестрица, не удастся пожениться! А что это за монахиня с тобой такая высоченная? Она, наверное, из поляниц?[28]

Анна подняла голову и увидела, что Иванко сидит на дереве и размахивает самодельным копьем. Она с невольным испугом оглянулась на Дмитрия: а вдруг и он посмотрит наверх, тем самым разоблачив себя перед вздорным мальчишкой. Но купец догадался пройти мимо, не поднимая лица.

Анна обратилась к холопу, дежурившему у ворот:

— Открывай, мы с сестрой Ефросиньей идем в церковь к вечерней молитве.

Холоп молча повиновался, и через минуту Анна и Дмитрий уже были за пределами боярского двора.

Глава седьмая

Покрывало сорвано

Некоторое время они шли молча, опустив глаза. Потом вдруг, повинуясь внезапному порыву, одновременно приостановились и взглянули друг на друга. Анна, чтобы скрыть свое смущение, торопливо заговорила:

— Сейчас повернем направо, и я пойду в церковь, а ты иди по узкой дороге мимо ограды. Там прохожих мало, а возле церкви тебя могут заметить.

Дмитрию хотелось что-нибудь сказать, как-то оттянуть миг расставания, — но он не находил слов. Необъяснимо тоскливое чувство подсказывало ему, что именно в эту минуту рвется нить судьбы, — а он еще не знает, как удержать ее в руках. Перед поворотом к церкви боярышня еще раз подняла на него глаза и тихо проговорила:

— Прощай, сударь. Храни тебя Бог.

— Прощай, госпожа моя, — отвечал купец и вдруг, в отчаянной попытке задержать ее, неожиданно спросил: — Скажи, ты купалась с подружками на речке возле Билгорода за день до приезда в Киев?

Лицо Анны покрылось румянцем, и, глядя на Дмитрия смятенными глазами, она ответила вопросом на вопрос:

— Откуда ты знаешь? Ты был там? Подсматривал за нами?

— Прсти, все вышло случайно.

— Так это был ты… Да, Федосья правильно тебя обрисовала…

— Разве я думал тогда, что та золотоволосая красавица и есть боярышня Анна, — сказал Дмитрий, не сводя с нее пристального взгляда, будто пытаясь запечатлеть в памяти все ее милые черты.

Она не нашла что сказать в ответ и, чтобы скрыть свое смущение, повернулась и быстро зашагала к церкви. Дмитрий смотрел ей вслед и чувствовал горькую растерянность — словно моряк, не нашедший дорогу к заветной гавани. Он и не заметил, что покрывало, откинутое ветром, упало с его лица. Ему вдруг нестерпимо захотелось броситься вслед за боярышней, догнать ее, удержать. Она уже стояла перед церковными воротами, но, прежде чем войти, оглянулась на купца. Ее лицо тоже не было закрыто. Повинуясь безотчетному порыву, Дмитрий сделал шаг за ней вдогонку, — но в этот миг чья-то тяжелая рука легла ему на плечо. Быстро оглянувшись, он увидел за спиной Шумилу.

— Слава тебе, Господи, — сказал новгородец. — А мы с Никифором уже прикидывали, как тебя выручить. Но ты и сам успел… Да только лицо уж закрой, матушка-игуменья.

Шумило сам натянул покрывало Дмитрию на голову. Клинец снова посмотрел вслед боярышне, но она уже скрылась за церковной оградой. Он тяжело вздохнул, смутно ощущая, как что-то важное и неповторимое проходит мимо. Заветная гавань случайно мелькнула и снова скрылась за туманным горизонтом…

Но было уже поздно что-либо менять. Шумило настойчиво потащил друга в сторону, на ходу приговаривая:

— Ну, Клинец, гуляка ты неисправимый. Как увидел красавицу богомолку, так и про опасность забыл. Стоишь, рот разинув. Хорошо, что тебя заметил я, а не какой-нибудь боярский холоп. Скорей пошли отсюда, пока нас не обнаружили.

— Куда ты меня ведешь? — спросил Дмитрий, все еще оглядываясь.

В Киеве собственный угол имел только Никифор — при монастыре, где некогда служил его дядя. Однако сейчас отправляться туда, в людное место, было опасно для друзей. Шумило ответил:

— Мы с Никифором нашли пристанище. Гончар Вышата нас приютил.

— Гончар рискует, помогая нам, — заметил Дмитрий.

— Да, но ты ему очень понравился еще после случая на подольском торжище. Ты князя Глеба приструнил, а гончар на него зол из-за своей дочери. Кстати, у Вышаты дочь — красотка. Почти как та, на которую ты только что засмотрелся, но ростом ниже и волосами темней. А та богомолка — ну прямо царевна. Жаль, что в монашеском платье. В другое время ты бы, наверное, не упустил случая с ней познакомиться.

— Уже познакомился… да ненадолго, — вздохнув, сообщил Дмитрий.

— Где? Уж не в боярском ли доме? Не подруга ли она боярышни Анны? Подружилась красотка с уродиной!

Клинец вдруг остановился, схватил новгородца за грудки и, нахмурившись, проговорил сквозь зубы:

— Не смей дурного слова молвить о боярышне Анне! Слышишь? Никому не позволю ее порочить!

Шумило от недоумения на минуту потерял дар речи. Однако поссориться друзья не успели: их заметил вездесущий Юрята, который тут же подозвал Никифора и Гнездилу. Обступив купца, они смотрели на него, как на диковину, радуясь и изумляясь его неожиданному освобождению. Но на улице говорить было опасно, а потому все пятеро заспешили в укрытие. Обойдя застроенный хоромами знати Десятинный переулок, свернули в сторону Подола и почти бегом устремились к Гончарному концу.

Разговор возобновили, лишь оказавшись в стенах Вышатиной избы. Вопросы, предположения и советы посыпались наперебой. Один только новгородец отмалчивался, все еще немного обиженный странным выпадом друга.

Дмитрий не мог сказать правду о своем побеге, так как разглашение этой тайны поставило бы под удар боярышню Анну. И потому на все вопросы он ответил коротко:

— Помог мне бежать один очень добрый и благородный человек. Он же дал мне денег на дорогу. Больше ничего не могу вам сказать, лучше и не спрашивайте.

Конечно, имя боярышни Раменской кем-то было названо в разговоре. Но едва лишь смешки прозвучали при упоминании о ней, как Дмитрий тотчас вскинулся и, сердито сверкнув глазами, заявил:

— Боярышня Анна тут вовсе ни при чем. Она меня в мужья себе не требовала и в темницу не сажала. Да и вообще… она гораздо лучше, чем о ней думают. И скоро все это поймут.

Собеседники удивленно переглянулись, услышав такие слова, а Шумило с хмурым видом изрек:

— Клинец так боярышню защищает, что даже непонятно, почему он ее в жены не взял. Но я догадываюсь, откуда ветер дует. Наверное, подружка заступилась перед ним за Анну. А подружка у боярышни, должен вам сказать, лакомый кусочек…

Юрята и Гнездило захихикали, Никифор удивленно поднял брови и тоже не сдержал улыбку, а гончар Вышата нахмурился. Он был человеком строгого нрава и к тому же в глубине души хотел бы видеть приглянувшегося ему купца рядом со своей дочерью, а не с какой-то неизвестной красоткой. Конечно, Вышата понимал, что пока купец в опале, ему нельзя оставаться в Киеве и тем более обзаводиться семьей. Но кто знает, что будет после… Набожный гончар верил в справедливость провидения.

— Хватит уж вам шутки шутить, — проворчал он, вставая с места. — Ты, Юрята, и ты, Гнездило, ступайте лучше к дому боярина. Побродите там, послушайте, не хватились ли беглеца. А тебе, купец, и твоим друзьям надо хорошо подкрепиться перед дорогой. Орина, Надежда, несите еду.

Жена и дочь гончара подали на стол нехитрый, но плотный ужин. Насыщаясь, друзья время от времени поглядывали на юную девушку, что тихо уселась в углу и, не отрываясь, смотрела в маленькое окошко на улицу. Все думали, что она так незаметно держится из-за своей излишней скромности. Только Дмитрий почему-то вдруг догадался, что мысли хорошенькой гончаровны были где-то далеко, — как, впрочем, и его собственные…

После ужина стали обсуждать план побега. Было решено, дождавшись темноты, покинуть город пешком, под видом паломников, но только католических, поскольку их плащи с капюшонами хорошо скрывали лица. Орина отправилась на подворье немецких купцов, где можно было купить подобные одеяния. Из жилища Никифора незаметно была принесена Юрятой сабля Дмитрия, — ибо меч у купца отобрали на боярском дворе. Вышата должен был заранее вывести из города лошадей и ждать беглецов в условленном месте. Верхом «монахи» смогут за ночь отъехать на безопасное расстояние. А дальше, двигаясь вдоль Днепра, будут действовать уже по обстоятельствам. То ли присоединятся к какому- нибудь каравану, то ли сядут на корабль. А не случится такой оказии — значит, сами будут продолжать свой путь. Главное — попасть в Корсунь. Там у Дмитрия и Никифора были знакомые купцы, корабельщики. Да и княжеский гнев вряд ли дотянется за своевольником до самого греческого Херсонеса. Но, чтобы достичь солнечных берегов Тавриды, надо еще преодолеть великую опасную степь, в которой половцы были такими же всесильными пиратами, как турки на морях…