С утра, покормив мать и раздав наставления мужу и домработнице, Лиза унеслась по магазинам, выполнять поручения отца. Купила всё, что пожелал он и, что посчитала нужным сама. Взяла парочку костюмов, примерив на себя, но взяв на размер меньше. Плащ, ночные сорочки, халатики, домашний костюмчик, кофточки и нижнее бельё тоже заняли своё место в её объёмных пакетах. Туфли и босоножки брала по себе, нога одного размера оказалась. Разложив покупки перед матерью на кровати, демонстрировала, на что убила сегодня день. Таня, что б не обидеть дочь, щупала, дивный материал, вертела необычной формы туфли и улыбалась. Лиза так старается. Но неужели я всё это на себя одену. А нижнее бельё вообще не такое, что шили в молодости они себе сами. Воздушное, кружевное, красивое. На него только смотреть, а не носить. Хотя им там с Ильёй на Затоне, было всё равно по большому счёту, что на них одето. Не замечали ничего, любили душой. На Илье грязный ватник, сам худой, чёрный, а для неё краше его не было никого. Кто бы знал, что из него такой мужик получится привлекательный. Как красиво он сейчас одет, хорошо пахнет. Подумала: «Надо бы поинтересоваться, кем он работает, но боязно, важный такой. Потом у Лизы спрошу». Только, когда он снимает с себя этот дорогой костюм, вешая в шкаф на вешалку, и ложится рядом с ней, становясь прежним Илюшкой, ей с ним легче разговаривать и понимать.

Лиза, перегладив одежду мамы, повесила её к отцу в шкаф, туда же отправились и туфли. Но ещё две недели пробежало, прежде чем она смогла, вставая с постели, садиться со всеми вместе за стол, смотреть телевизор и просто бродить по комнатам. Она щёлкала кнопки каналов и удивлялась. Жизнь давно улетела вперёд, а она добровольно замкнувшая себя в четырёх белых стенах, осталась там, в том прошлом, с одним громкоговорителем на стене, времени сталинской эпохи. Старания семьи не ушли в песок. Таня возрождалась. Она делала попытки вступать в разговор с дочкой и зятем. Ей уже было интересно, когда приедет Тимофей с Лизой, и она познакомиться с внуком.

Седлер скатал в Калинин до академии, узнал расписание занятий и получил информацию об обещанном общежитии. И вечером вернувшись в Москву, рассказывал, уплетая на кухне ужин, о перспективах бытия, ожидающих его семью.

— Двенадцать метров, общая кухня и соответственно места пользования тоже общие. — Со вздохом «обрадовал» он жену.

— Сколько семей в этой банке закрыто? — посмеивался Дубов.

— Шесть, семь, как повезёт.

— Какой кошмар, это ж ты так-то нагишом, как дома не побегаешь. И душа, как я понял, опять же нет. В раковине плескаться придётся. Ай, я, яй.

— Папуля, не трави Илюшу, не трогай его самое больное место. Вечно ему жарко и душно. Как он там приспособиться…

— Мы в бараках, вон по сколько человек жили, вспомнить страшно, а тут вам ещё и по персональной конуре выделили. — Продолжал подтрунивать Дубов, пока Таня, пожалев, не на шутку расстроенных ребят, не взяла его за руку.

— Ничего прорвёмся, — успокоила расстроенного мужа Лиза. — Мебели у нас нет. Купим холодильник, телевизор да пару диванов. О! Ещё про стол забыла.

— Шутки шутками, но может вам квартиру снять, — предложил отец, — я оплачу.

— Вот ещё заартачился сразу Илья. — Знакомые все в общаге, а я что особый. Хорошо хоть фамилию ещё пока не поменял, решили с отцом после академии уж при выпуске, а то бы ещё им тыкали и про вас, повезло, никто не знает.

— Илюша, а где Илья Семёнович работает, — вдруг спросила Таня.

— Как где в Министерстве, так ведь он…,- получив под столом толчок в ногу от Дубова, поперхнувшись, замолчал.

Таня повернулась к Дубову:

— Ты в важном месте работаешь.

— Ерунда, клерк маленький. Так на чём мы, Илюша, остановились.

Проглотив непонятку вместе с куском колбасы, Седлер продолжил.

— Меня только Лиза волновала. Самому мне до фени. Я с утра ушёл и до вечера в академии науку грызу. Лиза же общаги хлебнёт по полному раскладу, но если она согласна, тогда вопрос ребром не стоит. На субботу и воскресенье к вам наезжать будем, скучать не придётся точняк.

— А чего ты молчишь, про новые общежития? — не выдержал, чтоб не расколоться, что он тоже в курсе Дубов.

— Вы-то откуда про них знаете?… Илья Семёнович, так не пойдёт. Вы с отцом сами всего добились, я тоже хочу. Какое дали, в таком и поживём. Не всю же жизнь.

— Ты же сам сейчас нам с Татьяной Ивановной объяснил, что жить придётся там нашей дочери и внуку. Я правильно тебя понял? Вот они и будут жить там, где я скажу.

— Папка, из-за чего сыр бор? — влезла в мужской разговор Лизонька.

— Там есть малосемейки. Кухня, ванная со своим унитазом. Приличная комната и даже небольшой коридорчик. Так, Илья?

Седлер недовольно покрутил шеей.

— Но такую цивилизацию выделяют только старшекурсникам и избранным. Если вы мне сейчас организуете, все поймут, что у меня где-то есть лапа.

— Какая тебе разница. Ты же сейчас сам произнёс это волшебное слово «избранные» или мне показалось. Значит, у вас уже есть такие и их жёны будут жить нормально, а Лиза с Тимкой должны ждать очереди в туалет?

— Другие весело живут, не плачут, я заходил, смотрел.

— Как решит Лиза, так и будет. Прошу, не лезь в бутылку. Никому твои жертвы не нужны. Они там, на верху, страну с молотка пустили, а ты семью на принципы, как на вилы поднимаешь. Могу помочь, пользуйся, не ты так другие возьмут. И скорее всех те, кто тебя упрекать за это будет.

— Как всё это понимать?

— Так и понимай парень, как я тебе сказал, а ты услышал. С нас с твоим отцом другой спрос. Мы одиноки были, для себя не жили. Выкладывались на все сто, чем бы не занимались и где бы не работали. Не подходящие мы примеры для подражания. Для нас эталоном и путеводителем были слова: «Раньше думай о Родине, а потом о себе!» В этой помойке, что нас грозит завалить, надо искать другие ценности, нежели вели нас. Пусть это будет семья. Ставь-ка ты в этом растрёпанном мире свою семью во главе угла. Знаешь, только в экстремальных ситуациях становится совершенно ясно, в чём ценность жизни. Она, сынок, в благополучии и счастье близких тебе людей. А всё остальное легко может развалиться, сгореть, исчезнуть. Так зачем придавать этому большое значение.

— Папа, не мучай его, оставьте разговор до приезда Тимофея Егоровича. Я сделаю всё равно так, как мне скажет Илья. Он мой муж.

— Ну-ну…

Таня, тревожно посмотрев на Дубова, опять накрыла своей худой ручкой его елозящие по коленам руки и погладила плечо. «Тише Илюша, тише», — беззвучно шептали её бесцветные губы. Впервые женщина волновалась за погоду в доме и за его самочувствие. Посмотрел он с благодарностью на неё.

— Свозите маму в парикмахерскую. — Перевёл он разговор. — Я машину завтра отправлю.

— Это, пожалуйста, без разговора, как скажешь. — С покорностью сложила губки Лизонька.

Дубов прислал машину, как и обещал к обеду и Илья с Лизой повезли Таню в салон. Она с интересом смотрела на пробегающие за окном дома, улицы, магазины и торопящихся по своим делам людей.

— Ой, что это такое, — воскликнула она, тронув дочь за руку и указывая на проносящиеся мимо деревья, усыпанные шарообразными наростами, словно экзотическими гнёздами.

— Это омела. Удивительное растение. Типичное растение-полупаразит, живущее за счёт дерева хозяина.

— Какие же деревья она выбирает, ведь не на всех сидит?

— Особенно «жалует» она тополя, ивы, яблони и груши. Пускает себе корни в плоть деревьев, отбирая у них живительные соки и подтачивая силы. Причём сам «квартирант» с каждым годом становится всё крепче.

— Почему же с такой врединой некому бороться, присосался такой паразит и живёт себе, не тужит.

— Да, проводят, мамочка, спасательные рейды, срубают зараженные ветки, но вон видишь, растёт себе. И потом она лекарственна.

— Как такое может быть?

— В старину её употребляли как противосудорожный препарат при лечении эпилепсии, а также как кровоостанавливающее. И ещё использовали это безобразие как оружие против рака. Кстати используют при всех видах невралгий, гипертонической болезни, заедем в аптеку, купим. К месту разговорились об этом чудовище.

— Лиза ещё далеко?

— Тебе плохо? Уже приехали.

Таня стойко выдержала всю процедуру стрижки, просидев с закрытыми глазами и безумно переживая за конечный результат. Посмотрев на себя в зеркало, она вопросительно перевела взгляд на дочь.

— Мам, да. Это ты. Сейчас девочки поделают восстанавливающие маски на лицо, а потом подкрасят. Ты сама себя не узнаешь. Фигурка у тебя чудная. Костюмчик тоже к лицу. Отец обалдеет.

— Дочка, наверное, это не по возрасту.

— Не паникуй, это возраст не по тебе.

— Лиза, папа точно не заругается.

— Вот придумала. Папа дал денег, велел проехаться по магазинам и сделать тебе ещё покупки.

Прошли по универмагу уже вдвоём, набрали обуви, одежды. Заехали, прокололи ушки. Отец принёс в подарок набор из серёг и кольца. Лиза постаралась быстренько водрузить серьги на мамины ушки. Ей доставляло удовольствие заниматься ею. Видеть, как она возрождается из праха, расцветает. Знать, что и она, Лиза, приложила к этому тоже усилия.

— Лиза окулист… — напомнил Илья жене.

Заехали туда, проверив глаза, выписали и заказали очки. Целый день мотались по Москве и всё по делу. Таня без устали смотрела и смотрела в окно мчащейся машины, провожая изумлёнными глазами нёсшийся рядом поток техники. Совсем другая страна, другие машины и одежда вытеснили их эпоху. Прошлое ушло в историю и с этим уже ничего не поделаешь. Вечером она с нетерпением ждала прихода Ильи, что скажет, как воспримет её новую причёску и лицо. Услышав поворот ключа в двери, она выглянула в холл, забирая из рук портфель, боялась поднять глаза и взглянуть на него.