Людмила Сурская

НОРИЛЬСК — ЗАТОН, ИЛИ ТАМ, ГДЕ КРУЖИТЬСЯ ВОРОНЬЁ

Борт до Норильска

Летим, летим, летим! — сияют глаза ребёнка. Не в силах сдержать в себе такой восторг он вопит:- «На самолёте, ура!» Лиза улыбаясь заняла место в салоне рядом с мужем, и с пыхтением протолкнувшимся, торопясь, разместиться у окна, сыном. Устроившись, включила музыку. Она немного волновалась. Впереди ждал долгий, совсем нелёгкий перелёт в край жестоких вьюг и холодных ветров, а она ещё никогда не летала на самолёте. Переезжали часто, но всё поездом или машиной, а тут полёт и совсем непростой. Подумала, что наверняка надо вспомнить о чём-то приятном и думать только об этом весь перелёт, глядишь время и пролетит. Пристегнув её, Илья уткнулся в журнал. Тимка прилип к окну. Ему нравилось. Она боялась летать, только никому не признавалась в том. «О чём же подумать мне? — прикрыв глаза, решала она. — Самое время переключиться от полёта. Например, вспомнить, как ездили с Ильёй по туристической путёвке этим летом. Почему бы и нет? Вполне подойдёт. По красивым местам погуляли». Их знакомые катались по Болгарии, а они «своё» смотрели. Взяли путёвку и поехали по Украине. Ребята, с которыми довелось служить, много рассказывали о своей республике, советуя заглянуть во Львов с его рыцарским замком, Винницу с «Волчьим логовом», бывшей ставкой Гитлера, старый Хмельницкий и древний Киев. В какой городок не завернёт автобус — везде старина, история. Самчуки, — до этой поездки они с Ильёй и не знали, что есть такое место в их стране. Оказалось — прелестная усадьба. Жёлтые кувшинки и купающееся солнышко в бликах тихого пруда. Они ездили без Тимки, которого оставила у себя свекровь. И чувствуя себя свободными, нет, не так, окрылёнными, целовались, прячась за деревьями, пропуская мимо ушей слова экскурсовода. Птичий щебет и басовитое гудение или пение ветра в вершинах могучих парковых крон сводили с ума. В местах тех лучше, конечно, побродить, подумать одной, а не с горящим огнём Ильёй, тени там подвижны, а время — неторопливо, но как уж получилось, тем и пользовались. В жизни не всегда всё происходит, как нам хочется и с ним тоже неплохо, правда, в его объятиях не до дум. Нас водили вдоль усадьбы, построенной по моде тех далёких лет, где было «бегство от светской суеты к простой сельской жизни», романтическое уединение кукольных дворцов среди больших английских парков. Беседки из каменного плетения, сказочные домики над рекой, фонтан, часовня, оранжереи, китайский павильон и каменные львы, сторожащие вход. Всё наталкивало Илью на новые безумства. На нас уже недобро косились и вызывающе оглядывались. А он, словно обезумев от этой красоты и свободы, оторвав её от земли, носил на руках и, зажимая в каждом казавшемся ему удобном месте, целовал. Лиза краснела от смущения и удовольствия одновременно. Ей никогда не забыть ту поездку. Она никак не успевала слушать рассказ экскурсовода. Сначала боролась с его напором, а потом поняла, что рассказ гида для неё не так уж и важен. Кто спорит: познавательно, но главное-то в её жизни — это он. Она, захлёбываясь счастьем, ловила моменты, когда он прижимал её к себе. Так чего же ещё!? Неожиданно начал накрапывать дождь. Развалины замка не служили защитой. Умыкнув её от экскурсии, внимательно осматривающей старый замок, муж, тяжело дыша, втиснувшись в тесную каменную нишу, шептал ей на ушко:

— Она всё не так и скучно рассказывает. Представляешь, крошка, какие балы кружили в этих залах и страсти тоже, сводя с ума чопорных девиц, бушевали тут. А вокруг, сад с каменными скамьями. Ночь. Слышно, как возятся и гудят насекомые. Крик какой-то ночной перепуганной птицы, скользящей тёмной тенью по освещённым лунным светом деревьям, пронизывает темноту. Горящие факелы на стенах замка и дверях манят тайнами, а дорожки зовут вглубь.

Она задохнулась спеленённая его руками. От большого и сильного тела мужа шло тепло, уже пьяной от такой близости Лизе больше ничего и не надо было. Какая ещё к лешему экскурсия. Только он и она, вдвоём. Его губы, скользя по волосам на виске, щекотали щёку. Они были сейчас совсем близко от её губ, дразня и соблазняя.

— Я чувствую себя так, как будто стою не в нише, а на самом краю стены замка. Ещё один шаг, ещё одно незаметное движение, и я стремительно полечу вниз, — подняла она на него глаза, — ты сводишь меня с ума не хуже рыцарей, скрещивавших тут мечи.

— Меч, я, пожалуй, потяну, но вот их моду: с шерстяным обтягивающим трико, — уволь. Мне больше наши джинсы по нраву. Давай отмотаем время на тысячу лет назад. Мы плутаем в этих каменных коридорах. Нет, не так, я похитил тебя у твоего отца, и мы, прячась, бежим по ним. Мои губы смыкаются на твоих губах. Ты дрожишь от холода каменных стен и горишь от жара моих рук, а твои губы тёплые, мягкие и дрожащие тают в моём поцелуе.

Этот его горячий шёпот поднял в ней воспоминания их первого поцелуя. Лиза слышала от подружек, как от мужских губ воспламеняется кровь и дрожат колени. Но её это долгое время обходило. Подружки часто и каждый раз безнадёжно влюблялись, а у неё не случилось. Слушая девчонок, она гадала, открытыми или закрытыми при поцелуе будут её глаза, не помешают ли носы. Сможет ли она дышать. И вот свершилось. Дождалась и она своего часа. Идя вечером по парку, на первом их свидании, кажется, это был поход в кинотеатр, после фильма Илья пошёл её провожать. Лиза всё время спотыкалась. Илья взял её впервые под руку. Что тогда чувствовала! Она до сих пор помнила ощущение надвигающегося на неё счастья. Так не бывает, замирала она от страха, не отталкивая его. Прохладный весенний вечер заползал под тоненькую кофточку, но внутренним женским чутьём уже догадалась: холодно ей не будет. И тут, словно почувствовав это, его сильная рука взметнулась к её плечам, обняв. Почти незнакомый на тот момент парень, склонившись к ней, резко сомкнул губы на её губах, заставив всё её существо затрепетать от неожиданности и удивления. Едва только его губы нашли её рот, как Лиза вспыхнула, а он, естественно, понял, что это её первый поцелуй. Ухмыляясь, Илья отстранил её, а она долго стояла, качаясь с закрытыми глазами ожидая продолжения. Но, не дождавшись, открыла, удивлённо глядя на него снизу вверх. Она была обижена тогда и расстроена. Что же он сказал ей? Ах да…: «Ты никогда не целовалась, малышка, как же такое возможно?» Она что-то невнятное промямлила ему, а он привлёк её к себе, опять припав к губам. Его поцелуй стал мягче, а губы заскользили по её напряжённому лицу с нежной настойчивостью. Поцелуи были ласковыми и лёгкими, словно весенний цвет. Жар растекался по телу от мужских рук, ласкающих её худенькие плечики, от страстных губ, не отрывающихся от её рта. Лёгкий вздох невольно сорвался тогда с её губ, и она не оттолкнула, не убежала, а отдалась этому безумному наслаждению. Его губы были тёплыми и умелыми, ясно, что он был не новичком в этом. Ей страшно хотелось, чтобы те сладкие минуты никогда не кончались. Её пугала только своя неопытность и незащищённость перед безумным чувством к нему. Она дрогнула тогда под его руками, а он, почувствовав это, крепче сжал её плечи, теснее прижимая девчонку к себе. Она почти потеряла сознание, когда его язык, очертив контуры её губ, вдруг метнулся дальше. Руки сами по себе взлетели за его спину, вцепившись там в рубашку. И она явно почувствовала жар его сильного тела. К своему ужасу Лиза ощутила, как её тело тает в его руках, становясь покорным, сливаясь с ним. А его губы всё настигали и настигали её пылающими поцелуями, от которых она задыхалась. Дыхание бурлило где-то в горле. Язык запал к нёбу. Жар заполыхал огнём, ноги не держали, и она почти висела на его руках. Жажда нарастала, её грудь, крепко прижатая к его телу, плавилась, стекая горячими ручейками воска вниз живота. Что там говорить: сошла с ума в один миг. Лиза и раньше чувствовала, как тепло растекается по телу, даже от одного лёгкого, нечаянного его прикосновения руки, локтя, а тут, такой огонь. Идти тогда она уже не могла, и, оторвав её от земли, он нёс какое-то время на руках, пока Лиза не успокоилась. Она была по его меркам ещё соплячкой заканчивающей школу, а он уже, в общем-то, взрослым парнем с последнего курса военного училища. Бог мой, сколько уже прошло с тех дней лет. Он стал её мужем, родился сын, а вот сейчас в том древнем замке, он целовал её с не меньшим жаром и сжимал в своих объятиях с испепеляющей её тело страстью. Только тогда прелесть заключалась в её неопытности и чистоте, а теперь с точностью до наоборот. Его пленила чувственная, пылкая женщина, способная оценить его бурлящую страсть и ответить на неё. Хорошая была поездка, а вот сегодня они летят в Норильск, как оно будет там, в холодных краях, с её любовью. Она поднесла руку к лицу и с удивлением обнаружила — оно мокрое. «Плачу. С ума сошла. Не хватало ещё, чтоб Илья заметил мою сопливость. Так и есть». — Ужаснулась она поняв, что он на неё смотрит. Осторожность запоздала.

— Лизонька, что ты, детка? — раздался голос мужа над самым ухом.

«Как будто только и ждал, когда я закончу вспоминать», — напугалась Лиза, торопясь вытереть глаза и щёки. Всё было напрасно, даже её оправдательный лепет.

— Я не плачу. Просто вспомнила, как мне было хорошо в тот вечер, когда ты меня первый раз поцеловал.

— В чём проблема-то, — ухмыльнулся муж, наклоняясь к ней, — повторить?

— Не безобразничай, — испуганно огляделась она по сторонам.

— Я-то грешным делом подумал, что ты тундры испугалась?

Испугалась ли она? Да нет… Никель, медь и кобальт, — так именуют три «кита», на которых стоит Норильск. Именно сюда получил свое новое назначение майор — ракетчик Илья Александрович Седлер. Город — это, в первую очередь, комбинат. Производство металлов на Норильском комбинате началось еще во время Великой отечественной войны. И если 23 июня 1935 года считается днем рождения Норильска, то день рождения норильского металла — 29 апреля 1942 года. Это крупнейшее предприятие по производству цветных металлов. А точнее — это «комбинат комбинатов». Не поленившись, Илья специально сгонял в библиотеку, где просмотрел и перечитал все, что нашел об этом городе, находящемся далеко от больших городов и железных дорог. Прячется себе в снегах никому, не мозоля глаза. Он скосил глаза через голову жены в маленький естественный экран. Из окошка Ила только облака и видны. Маленький сынишка Тимофей, не отрываясь, до мушек в глазах, смотрит, крутясь на кресле словно на гвоздях, в иллюминатор, пытаясь рассмотреть там белую тундру. Под Норильском — вечная мерзлота. Под любым домом земля может оттаять, дом покоситься и разрушиться. Вот почему каждый норильский дом стоит на сваях. Они вморожены в грунт. Вечная мерзлота здесь из врага превратилась в союзника. По определению прессы и науки Норильск — суровый город, а он везет туда семью. Илья не просто молчал, он маялся, согревая худенькую руку жены в своей. Ведь его девочка даже не представляет, куда он ее тащит, на что обрекает. Да еще и зимой, когда волком воет ветер, а уличные термометры подкрашенного спирта (ртутные градусники замерзают, что там говорить, при температуре -39ЊС) съеживаются. Не в самое лучшее место на планете Земля он ее везет. Снег лежит здесь с сентября до июня. Город семидесятой широты: восемь-девять месяцев в году свирепствует тут хозяйка-зима, тогда солнце надолго покидает арктическое небо, и тундра погружается во тьму полярной ночи, как на дно океана. Только зори да сполохи сказочных северных сияний озаряют ее сонный покров. Очень страшны те бури, когда мороз породнится с пургой. А он сорвал Лизу с Тимкой именно в тундру, если б ещё это был город, не так бы тяготился виной. В такое время трудно и людям, и всему живому в тундре. Как она переживет все это. Говорят, самая опасная пурга — «черная», когда становится совсем темно от хаотической бешеной пляски ветра со снежной пылью. Но ведь все когда-нибудь кончается, и оканчивается и она. Надо только потерпеть, пережить… Офицеры, побывавшие в этих местах, рассказывали, что в короткое полярное лето три-четыре месяца тундра очаровательна — она шумит вешними водами, звенит от птичьих голосов, манит бесконечными просторами и яркими, встречающимися только тут красками. Но это позже, главное, пережить зиму. А там глядишь, и до тепла дотянем. 67 суток подряд — полярный день — днем и ночью светит, не скрываясь ни на минуту за горизонт, солнце. Но это уж как-нибудь перетерпится: лето — не зима.