– Ты – сукин сын! – Ной только насмешливо поднял бровь. Оливия сползла с кровати и сунула руки в рукава халата. – На мне как войне, да? Черт побери, а кто начал эту войну?

– Скажем так: меня в нее втянули. Запри9ь изнутри, – велел он и повернулся к двери.

– Только попробуй уйти! Войну начал ты. Похоже, ты действительно не понимаешь этого. Ты представления не имеешь, что это для меня значит. Ты вторгаешься в мою жизнь, когда тебе это нравится, а я должна с этим мириться?

– Зато ты выпихиваешь меня из своей жизни, когда это нравится тебе, – парировал он. – И я должен с этим мириться?

– Ты говоришь о любви, свадьбе, доме, детях, а я не знаю, что будет завтра.

– Только и всего? Ну что ж, тогда позволь мне заглянуть в хрустальный шар.

Обычно убийственные взгляды Оливии заставляли Ноя улыбаться. Но сейчас он со спокойным любопытством следил за тем, как она произнесла ругательство и отвернулась.

– Ненавижу твои вечные шуточки! Так бы и дала тебе по физиономии!

– Валяй. Ты ничем не рискуешь. Я не бью девочек.

Он знал, что делает. Оливия застыла на месте, затем развернулась и сжала кулаки. В ее глазах пылал огонь, на щеках горел гневный румянец. Она тяжело дышала.

Гнев не мешал Ною искренне восхищаться ею. Оливии хотелось избить его, но она не желала доставить ему такое удовольствие. Боже, что за женщина!

– Предпочитаю вести себя цивилизованно, – сказала она.

– Цивилизованность тут ни при чем. Просто ты достаточно сообразительна и понимаешь, чем это кончится. Мы снова очутимся в постели. Ты теряешь рассудок от одного моего прикосновения, не говоря о большем. Забываешь об эмоциональном бремени, которое несла всю жизнь, и остаемся только ты и я.

– Может быть, ты прав. Совершенно прав. Но я не могу провести всю жизнь в постели с тобой, а бремя останется лежать там, где я его сбросила, и ждать своей очереди.

– Тогда оставь его и иди дальше налегке.

– Тебе легко говорить, – с горечью промолвила она. – У тебя было счастливое, уютное детство. Отец с матерью по выходным торчали дома, а ты с дружками в это время гонял на велосипеде.

– Я бы сказал, что моя жизнь была не совсем такой, как у бобра Кливера, но ты не поймешь это, потому что не смотрела телевизор.

– Да, не смотрела. Потому что бабушка боялась, что там что-нибудь скажут о моей матери, покажут фильм с ее участием или фильм, снятый про нее. Я не ходила в школу, потому что там меня могли узнать и рассказать о случившемся. Боялась несчастного случая или бог знает чего еще. Мои родители не проводили воскресные вечера дома, потому что мать умерла, а отец сидел в тюрьме.

– И поэтому ты до сих пор не можешь жить нормальной жизнью? Неудачный пример. Это еще не повод, чтобы не доверять своим чувствам.

– А даже если и так? – Она ощущала стыд, но гнев взял верх. – Кто ты такой, чтобы судить меня? Ты кого-нибудь терял? Ты не знаешь, что значит потерять одного из дорогих тебе людей, когда его убивают у тебя на глазах.

– Мой отец – коп. Он каждый день надевал кобуру и уходил из дома, и каждый раз я знал, что он может не вернуться. Когда он задерживался допоздна, я сидел у окна, смотрел в темноту и ждал его машину. – Он никогда не говорил этого. Никому на свете. Даже собственной матери. – Я мысленно терял его тысячу раз, и каждый раз по-разному. Не говори мне, что я не в состоянии этого понять. Черт побери, твое горе надрывает мне душу, но только попробуй еще раз заикнуться, что это выше моего разумения!

У Ноя действительно разболелось сердце.

– К чертовой матери! – Он шагнул к двери. – Сколько же можно?

– Подожди! – Оливия хотела побежать следом, но ее не слушались ноги. – Пожалуйста… Я не хотела… не знала этого. – Ее голос был таким жалобным. – Извини. Не уходи. Пожалуйста, не уходи. Мне душно…

Она прошла на террасу, вцепилась руками в перила, услышала шаги за спиной и закрыла глаза. Облегчение, стыд и любовь слились в единый поток.

– Ной, я запуталась. Я всегда ставила перед собой цель и шла к ней. Другого способа не было. Я годами запрещала себе думать о случившемся, сосредоточивалась на предстоящем и на том, как это сделать. У меня не было друзей. Я не ударяла для этого палец о палец. Люди всегда отвлекали меня. Нет, не надо… – Ной погладил ее по голове, заставив обернуться. – Я не могу говорить, когда ты прикасаешься ко мне.

– Ты дрожишь. Пойдем в комнату.

– Нет, лучше здесь. Мне всегда лучше на воздухе. – Она сделала глубокий вдох. – Первый любовник появился у меня через две недели после того, как ты приехал ко мне в колледж. Я позволила себе думать, что слегка влюблена в него, но этого не было. Я любила тебя. Я влюбилась в тебя еще тогда, когда мы сидели на берегу реки у бобровой плотины и ты слушал меня. Но это не была детская влюбленность.

Оливия собралась с силами, повернулась и посмотрела ему в лицо.

– Мне было только двенадцать, но я влюбилась в тебя. Когда я увидела тебя снова, то поняла, что ждала этого всю жизнь. Ждала, Ной. А когда ты ушел, я снова приказала себе все забыть. Ты был прав, когда говорил, что я умею включать и выключать собственные чувства. Я умела. И делала это. Ложилась в постель с другими только для того, чтобы доказать это. Холодно и расчетливо.

– Я обидел тебя.

– Да. И я сделала все, чтобы не забыть этого. Сделала все, чтобы это не могло повториться. Даже после стольких лет я не хотела верить, что ты способен понять мои чувства. Вызванные тем, что случилось с моей матерью, со мной, с моей семьей. Но часть моей души всегда знала, что ты единственный, кто способен это понять. Так что книга была нужна не только тебе.

– Нет, не только.

– Я не знаю… не уверена… – Она осеклась и с досадой покачала головой. – Я хотела заставить тебя уйти. Хотела разозлить до такой степени, чтобы ты ушел. Потому что никто никогда не доводил меня до такого состояния. Это приводит меня в ужас.

– Лив, я больше никогда не обижу тебя.

– Ной, я не об этом. – Ее глаза блестели в темноте. – Сейчас речь о другом. О том, что скрывается внутри меня и в один прекрасный день может вырваться наружу…

– Прекрати! – Этот приказ подействовал на Оливию как пощечина. – В тебе не больше отцовского, чем во мне.

– Но ты, по крайней мере, знаешь своего отца. – Впервые за все это время она потянулась к Ною и приложила руку к его щеке. – Моя душа полна до краев. Чувство к тебе заполнило даже те ее уголки, о существовании которых я не знала.

– О боже, Лив… – хрипло пробормотал Ной. – Разве ты не видишь, что со мной происходит то же самое?

– Да. Да, вижу. С тобой я была счастливее, чем могла ожидать. И была ближе, чем хотела. И все же, боюсь, во мне нет того, что тебе нужно. Того, на что ты имеешь право. А вдруг я не смогу? Или смогу, но только на время? Но я твердо знаю, что люблю тебя.

Она вспомнила слова Ноя и воспользовалась ими.

– Люблю так, что забываю обо всем остальном. Может быть, пока этого достаточно?

Брэди взял руку, лежавшую на его щеке, повернул ее и поцеловал ладонь в знак обещания.

– Пока да. Совершенно достаточно.

Позже Ной увидел сон. Он бежит по лесу, обливаясь от страха холодным потом, а в груди грохочет сердце. Потому что он слышит крик Оливии, но не может найти ее. И этот крик вонзается в него, как меч.

Он рывком проснулся. За окном занимался серебряный рассвет. В воздухе затихал последний яростный крик совы. А свернувшаяся клубочком, разомлевшая от тепла Оливия ровно дышала рядом.


Дождя не было. Но к вечеру он непременно пойдет. Оливия поняла это по запаху, когда вела в лес группу из пятнадцати человек. Она пересчитала подопечных и обрадовалась, как дурочка, увидев среди них Селию.

Этого было достаточно, чтобы убедить Ноя остаться дома и немного поработать.

Она объясняла туристам, как происходит круговорот жизни в тропическом лесу. И каким образом новая жизнь возникает из старой.

Как всегда, внимание посетителей сначала привлекли гигантские деревья. Как всегда, Оливия дала им время задрать головы, восторженно поахать и пощелкать фотоаппаратами.

Оливию всегда забавляло одно обстоятельство: стоило экскурсантам зайти немного глубже и оказаться в зеленом полумраке, как они неизменно умолкали. Словно входили в церковь.

Как обычно, во время лекции она обводила взглядом лица туристов, замечая тех, кто слушал внимательно, и тех, кто пошел в поход только по настоянию родителей или спутников. Ей нравилось пробуждать интерес именно в таких экскурсантах. Когда новички выходили обратно, они должны были унести с собой частичку ее мира.

Внимание Оливии привлек высокий, широкоплечий мужчина со слегка обгоревшим лицом, говорившим о неумеренном пребывании на солнце. На нем были шляпа, рубашка с длинными рукавами и новенькие джинсы, которые могли бы стоять сами по себе. Несмотря на полумрак, он не снимал солнечных очков. Оливия не видела его глаз, но чувствовала, что мужчина смотрит на нее. И внимательно слушает.

Оливия автоматически улыбнулась ему, отвечая на внимание. И готова была отвести взгляд, когда заметила, что мужчина вздрогнул.

В группе оказался заядлый фотолюбитель. Он склонился над питательным поленом, пытаясь запечатлеть его на пленке. Оливия воспользовалась этим как предлогом, чтобы научить туристов распознавать устричные грибы.

Она подошла поближе и показала на кольцо белоснежных шляпок.

– Эти грибы называют «ангелами смерти». В отличие от большинства остальных, они чрезвычайно ядовиты.

– А такие красивые… – протянул кто-то.

– Да. Красота часто бывает смертельной.

Она снова посмотрела на мужчину в очках. Тот подошел ближе. Пока остальные рассматривали грибы и оживленно переговаривались, он стоял и молчал. Как будто чего-то ждал.

– Тех из вас, кто собирается ходить в походы самостоятельно или жить в лагере, прошу соблюдать осторожность. Какой бы соблазнительной и прекрасной ни была природа, она умеет защищаться. Если увидите, что животное ест какие-нибудь грибы или ягоды, не думайте, что они безопасны. Вы поступите мудро и получите от леса куда больше удовольствия, если будете просто смотреть.