Джулия Куинн - Ночь наслаждений

– Как насчет нападения? – допытывалась она. – А мы думали, что это всего лишь уличные грабители!

Джордж уставился на нее, словно она говорила на чужом языке:

– О чем ты?

– Когда на лорда Уинстеда напали! – вскрикнула она. – Зачем тебе это понадобилось?

Джордж отстранился, презрительно скривив губы.

– Не пойму, о чем ты, – прошипел он, – но у твоего драгоценного лорда Уинстеда полно врагов. Или ты не знаешь всю эту гнусную историю?

– Ты недостоин произносить его имя! – процедила Энн.

Но он опять засмеялся и проворковал:

– Представляешь ли ты, как долго я ждал этого момента?

Так же долго, сколько она прожила в качестве отброса общества.

– Представляешь? – прорычал он, хватая связанные платки и яростно их скручивая.

Энн плюнула ему в лицо, которое мгновенно пошло пятнами ярости, такими красными, что его светлые брови ярко выделялись на общем фоне.

– Ты сделала ошибку, – прошипел Джордж и потащил ее за собой в темный переулок. – Как удобно, что ты выбрала такой убогий квартал, – прокаркал он. – Никто и не оглянется, когда я…

Энн стала кричать. Но никто не обращал на нее внимания. Да и кричала она недолго. Джордж ударил ее в живот, и она привалилась к стене, ловя губами воздух.

– Восемь лет я воображал себе этот момент, – продолжал он жутким шепотом. – Восемь лет вспоминал тебя каждый раз, когда смотрел в зеркало.

Он приблизил к ее лицу свое. Глаза были полны безумной ярости.

– Хорошенько взгляни на меня, Аннелиза. У меня было восемь лет, чтобы исцелиться, но гляди! Гляди!

Энн пыталась увернуться, но ее спина была прижата к кирпичной стене, а Джордж стиснул ее подбородок и вынудил смотреть на его изуродованную щеку. Рана зажила лучше, чем она думала, и теперь шрам побелел, но все равно щека была странно стянута и выглядела неприятно.

– Я думал, что сначала позабавлюсь с тобой, поскольку в тот день так и не удалось, но очень не хочется заниматься этим в грязном переулке. – Его губы растянулись в чудовищной ухмылке. – Даже я не думаю, что тебя стоит унижать до такой степени.

– То есть как «сначала»? – прошептала Энн.

Но она сама не знала, почему спрашивает. Она понимала. Понимала с самого начала. И когда он вытащил нож, точно знала, что он хочет сделать.

Энн не вскрикнула. Даже не успела подумать. Не могла сказать, что сделала, но ровно через десять секунд Джордж лежал на булыжниках, скорчившись, как зародыш во чреве матери, не в силах издать ни звука. Энн постояла над ним еще мгновение, пытаясь отдышаться, после чего пнула его, сильно, прямо туда, куда раньше ударила коленом, и, по-прежнему со связанными руками, пустилась бежать.

Только на этот раз ей было известно, куда именно.

В десять вечера, после очередного дня бесплодных поисков, Дэниел направился домой. При этом он смотрел вниз, считая шаги и устало волоча ноги.

Он нанял частных сыщиков. Прочесывал улицы сам, останавливаясь в каждом почтовом доме, показывал описание Энн, называл оба имени. Он нашел двоих, утверждавших, что помнят женщину, подходящую под это описание. Она вроде бы посылала письма, но они не помнили, куда именно. Наконец один сказал, что девушка подходит под описание некоей Мэри Филпотт. Прелестная леди, заверил владелец. Никогда не отсылала письма, но приходила точно раз в неделю, как часы, чтобы справиться, не пришли ли письма на ее имя, если не считать того раза… кажется, две недели назад? Он удивился, не увидев ее, поскольку она не получила письма неделю назад, а обычно письма никогда не задерживались более двух недель.

Две недели. Это совпадает с тем днем, когда Энн вбежала в магазин Хоуби с таким видом, словно узрела призрак. Может, она шла забрать почту, когда столкнулась с таинственной особой, которую не хотела видеть?

– В любом случае, – продолжал владелец почтового дома, – она вернулась обратно несколькими неделями позже. В четверг. Она всегда приходит по четвергам.

Дэниел нахмурился. Энн исчезла в среду.

Дэниел оставил свое имя в трех почтовых домах и везде пообещал награду, если его уведомят о ее появлении. Но, кроме этого, он не знал, что еще делать. Как можно найти женщину в Лондоне?

Поэтому он шел, шел и шел, постоянно рассматривая лица в толпе. Но это все равно что искать иголку в стоге сена. Только все было еще хуже. Иголка, по крайней мере, была в сене. А Энн могла вообще покинуть город.

Но уже стемнело, ему нужно поспать, поэтому он потащился к Мейфэру, молясь, чтобы матери и сестры не было дома, когда он вернется. Они не спрашивали, что Дэниел делает каждый день с рассвета до позднего вечера, а сам он ничего не говорил. Но они знали. И ему было легче не видеть жалости на их лицах.

Наконец Дэниел добрел до своей улицы. Стояла благословенная тишина, и единственным звуком был его собственный стон, когда он поднял ногу на первую ступеньку крыльца Уинстед-Хауса. Вернее, было единственным звуком до тех пор, пока кто-то не прошептал его имени.

Он замер:

– Энн?

Из тени выступила трепещущая фигурка.

– Дэниел, – повторила она снова, и если она и сказала что-то еще, он уже не слышал. Мгновенно слетел со ступенек, и она оказалась в его объятиях. Впервые за неделю мир снова, казалось, утвердился на своей оси.

– Энн, – пробормотал он, гладя ее спину, ее руки, ее волосы. – Энн, Энн, Энн…

Похоже, он больше не мог сказать ничего. Только повторял ее имя.

И стал осыпать поцелуями.

– Где ты…

Дэниел осекся, неожиданно поняв, что у нее связаны руки, и осторожно, очень осторожно, чтобы не испугать ее накалом своей ярости, стал распутывать узлы у нее на запястьях.

– Кто это сделал с тобой? – прошипел он.

Она сглотнула, нервно облизнула губы и протянула ему руки.

– Энн…

– Человек, которого я когда-то знала, – выговорила она наконец. – Он… я… я расскажу тебе потом. Не сейчас. Не могу… мне нужно…

– Все хорошо, – успокоил ее он. Сжал ее руку и продолжал трудиться над узлами. Они были завязаны слишком туго, и Энн, возможно, еще ухудшила положение, когда пыталась освободиться. – Еще минуту, – попросил Дэниел.

– Я не знала, куда еще идти, – дрожащим голосом пояснила она.

– Ты правильно сделала, – уверил он, срывая платки с ее запястий и отбрасывая прочь. Ее начало трясти, и даже само дыхание было неровным.

– Не могу остановиться, – охнула она, глядя на свои подрагивавшие руки так, словно не узнавала их.

– Все будет хорошо, – кивнул Дэниел, накрывая ее руки своими и крепко сжимая, пытаясь унять дрожь. – Это всего лишь нервы. То же самое случалось и со мной.

Она подняла на него огромные вопрошающие глаза.

– Когда люди Рамсгейта гонялись за мной по всей Европе, – добавил Дэниел. – После того как я в очередной раз ускользал и знал, что пока нахожусь в безопасности. Что-то во мне словно отпускало натянутую тетиву, и меня начинало колотить.

– Значит, это пройдет?

Он ободряюще улыбнулся.

– Обещаю.

Энн кивнула, и в этот момент выглядела такой ужасающе хрупкой, что он с трудом удержался, чтобы не обнять ее, не попытаться защитить от всего мира. Вместо этого он позволил себе обхватить ее плечи и повести к дому.

– Давай лучше войдем внутрь.

Дэниела с такой силой одолели облегчение, страх и ярость, что он едва держался на ногах. Но, как бы там ни было, нужно увести ее. Она нуждается в его заботе. Возможно, нуждается в еде. А все остальное можно выяснить позже.

– Может, войдем черным ходом? – нерешительно спросила Энн. – Я не… не могу…

– Ты всегда пользовалась парадной дверью, – свирепо бросил он.

– Нет, дело не в этом, пожалуйста… – взмолилась она. – Я в таком состоянии. Не хочу, чтобы меня кто-то видел.

Он взял ее руку.

– Я тебя вижу, – тихо напомнил он.

Их глаза встретились. И он мог бы поклясться, что уныние и тоска в этих глазах стали таять.

– Знаю, – прошептала она.

Дэниел поднес ее руку к губам.

– Я так испугался, – признался он, обнажая душу. – Не знал, где тебя найти.

– Прости. Больше так не сделаю, – пообещала Энн.

Но что-то в ее извинении вызывало неловкость. Что-то чересчур покорное. Чересчур нервное.

– Я должна спросить у тебя кое-что, – сказала она.

– Скоро, – пообещал он, ведя ее по ступенькам и поднимая руку. – Подожди секунду.

Дэниел заглянул в холл, уверился, что все спокойно, и знаком велел ей войти.

– Сюда, – шепотом велел он, и вместе они бесшумно взлетели по лестнице в его комнату.

Но как только за ними закрылась дверь, Дэниел растерялся. Он хотел знать все. Кто сделал это с ней? Почему она бежала? И кто она на самом деле? Он жаждал ответов. Жаждал немедленно.

Больше никто не посмеет так с ней обращаться. Никто. Пока он жив и дышит.

Но сначала ее нужно согреть, дать ей отдышаться. Пусть позволит себе осознать, что она в безопасности. Он бывал на ее месте. Раньше. И знал, что это такое – быть в бегах.

Дэниел зажег лампу. Потом еще одну. Им нужен свет. Обоим.

Энн неуклюже жалась у окна, растирая запястья, и Дэниел, впервые за этот вечер, стал ее рассматривать. Он знал, что она растрепана и в ужасном состоянии, но облегчение от того, что он наконец ее нашел, помешало понять, до какой степени. Волосы с одного бока были заколоты, но с другого выбились из узла и повисли прядями, щеку залил синяк, отчего его кровь похолодела.

– Энн, – выдавил Дэниел, пытаясь найти слова, чтобы задать вопрос. Тяжелый, но необходимый вопрос. – Сегодня вечером… Тот человек… он…

Он не мог выговорить это слово. Оно застряло на языке и имело вкус кислоты и бешенства.

– Нет, – ответила она со спокойным достоинством. – Он бы сделал это, но нашел меня на улице и…

Она отвела взгляд и зажмурилась, словно старалась отсечь воспоминания.

– Он сказал мне, что… сказал, что собирается…