Это нужно прекратить. Ну, еще немножко…

– Прошлой ночью я видел вас во сне, – прошептал Уинстед ей в губы. – Хотите знать, как это было?

Энн покачала головой, несмотря на то что хотела. Отчаянно. Но она знала границы. Идти по этой дороге можно только раз. Если она узнает его сны, услышит мягкий дождь слов, льющихся с его уст, непременно захочет все, о чем он говорит.

Но слишком больно хотеть чего-то такого, чего она никогда не сможет иметь.

– А какие сны видите вы? – спросил Уинстед.

– Я не вижу снов.

Он на секунду замер, но тут же отстранился, чтобы взглянуть на нее. Его глаза – удивительно яркие, светло-голубые глаза были полны любопытства. И, может, чуть печальны.

– Я не вижу снов, – повторила Энн, пожав плечами. – Вот уже много лет.

Для нее это было совершенно нормально, и до этого момента ей даже в голову не приходило, каким странным явлением это может казаться окружающим.

– Но в детстве видели? – допытывался граф.

Энн кивнула. Раньше она не думала об этом, а может, просто не хотела думать. Но если и видела сны, с тех пор как покинула Нортумберленд восемь лет назад, ничего не помнила. Каждое утро, до того как открыть глаза, она мысленно видела ночную тьму. Абсолютно пустое место, наполненное абсолютной пустотой. Ни надежд. Ни грез.

Но и кошмаров.

Энн казалось, что она платит малую цену. Достаточно много времени она тратила, беспокоясь о Джордже Кервеле и его безумной жажде мести.

– Не находите это странным? – спросил Уинстед.

– То, что я не вижу снов?

Энн знала, о чем он, но по какой-то причине нуждалась в его подтверждении.

Уинстед кивнул.

– Нет, – глухо, но уверенно ответила она.

Он ничего не сказал, но его глаза впивались в нее с таким напряжением, что ей пришлось отвести взгляд. Он слишком многое видел в ней. Менее чем за неделю этот человек узнал о ней столько, сколько она не рассказывала никому за последние восемь лет. И это выводило из равновесия.

Энн нерешительно вырвалась из его объятий и отступила настолько, чтобы он не мог до нее дотянуться. Нагнулась, подняла накидку и молча застегнула ее на шее.

– Девочки скоро вернутся, – пояснила она, хотя знала, что пройдет еще четверть часа, если не больше, прежде чем они придут.

– Давай прогуляемся, – предложил Уинстед, протягивая руку.

Она с подозрением оглядела его.

– Далеко не все мои поступки движимы вожделением, – засмеялся он. – Я просто думал показать вам одно из моих любимых мест в Уиппл-Хилл.

Когда она взяла его под руку, он добавил:

– Мы всего лишь в четверти мили или около того от озера.

– Там водится рыба? – спросила Энн.

Она уже не помнила, когда в последний раз рыбачила, но помнила, как наслаждалась этим в детстве вместе с Шарлоттой, несмотря на запрещение матери, считавшей, что девочкам пристали более женственные занятия. Рано или поздно девочки смирялись. Но даже после того, как Энн стала одержима нарядами, модными туфлями и украшениями и сохраняла в памяти каждый взгляд холостого джентльмена… она по-прежнему любила рыбалку. Даже не брезговала чистить и разделывать рыбу. И, конечно, есть ее. Невозможно недооценить удовольствие человека, поймавшего собственную еду.

– Должно быть, есть, – ответил лорд Уинстед. – Так было всегда до моего отъезда, и вряд ли у моего управителя имелась причина отменить приказ.

Ее глаза, должно быть, засияли от восторга, потому что он благодушно улыбнулся и спросил:

– Так вы любите ловить рыбу?

– Очень! – с сожалением вздохнула она. – Когда я была ребенком…

Но она не докончила фразы. Совсем забыла, что никогда не говорила о своем детстве.

Если графа и обуяло любопытство, – а Энн была совершенно уверена, что это так и есть, – он не показал этого. Пока они шли вниз по склону холмика к тенистой рощице, он сказал только:

– Я тоже любил ловить рыбу, когда был мальчишкой. Приходил сюда с Маркусом… то есть лордом Чаттерисом, – добавил он, поскольку Энн, конечно, не знала имени лорда.

Энн оглядела окружающий ландшафт. Стоял прекрасный весенний день и, казалось, сотня оттенков зеленого переливалась на траве и листьях. Мир выглядел ужасно новым и обманчиво оптимистичным.

– Лорд Чаттерис часто навещал вас в детстве? – спросила она, стремясь говорить исключительно на приятные темы.

– Постоянно, – ответил лорд Уинстед. – Или по крайней мере каждые каникулы. К тому времени, как нам исполнилось тринадцать, я почти не приходил домой без него.

Они прошли чуть дальше, и тут Уинстед протянул руку, чтобы сорвать низко висевший листок. Глянул на него, нахмурился и щелчком отправил в полет. Листок, крутясь, пролетел по воздуху, и что-то в этих легких движениях казалось завораживающим, потому что оба остановились и стали наблюдать, как он медленно падает на землю.

И тут, словно этого момента никогда не было, лорд Уинстед продолжил разговор:

– У Маркуса, можно сказать, не было семьи. Ни братьев, ни сестер, а мать умерла, когда он был совсем маленьким.

– Как насчет отца?

– О, он почти с ним не разговаривал, – ответил лорд Уинстед так небрежно, словно в том, что отец не разговаривал с сыном, не было ничего особенного. Энн подумала, что на него это непохоже. И удивилась, что узнала его достаточно, чтобы замечать подобное.

Удивилась и, возможно, немного встревожилась, потому что не должна была знать Уинстеда так хорошо. Это не ее дело, и такая связь может привести только к сердечной ране. Энн это понимала. И он тоже должен был это понимать.

– Они были в ссоре? – спросила она, все еще желая узнать о лорде Чаттерисе больше. Она видела его только один раз и очень коротко, но, похоже, у них есть кое-что общее.

Лорд Уинстед покачал головой.

– Нет. Скорее, как мне кажется, лорду Чаттерису просто нечего было сказать.

– Собственному сыну?

Он пожал плечами:

– Все это не так уж необычно. Половина моих одноклассников вряд ли могли вспомнить, какого цвета глаза у их отцов.

– Голубые, – прошептала Энн, внезапно охваченная огромной, бушующей волной тоски по дому. – С зеленым.

Глаза сестер тоже были голубыми и зелеными, но Энн вовремя сдержалась и не сказала этого.

Уинстед вопросительно наклонил голову, но ничего не спросил, за что она была отчаянно благодарна. Вместо этого он сказал:

– У моего отца глаза были в точности как у меня.

– А у матери?

Энн видела его мать, но не заметила цвета ее глаз. И она хотела, чтобы разговор шел исключительно о нем. Так было легче. И ей было действительно интересно узнать о нем как можно больше.

– У матери тоже голубые глаза, но более темные. Но не такие, как ваши…

Граф повернулся и пристально посмотрел на собеседницу:

– Но должен сказать, что раньше никогда не видел таких глаз. Они выглядят почти фиолетовыми. Но на самом деле – нет. Они синие.

Энн улыбнулась и оторвала от него глаза. Она всегда ими гордилась. Единственное тщеславие, которое она себе позволяла.

– Издали они выглядят карими, – заметила она.

– Еще одна причина ценить время, которое проводишь в близости друг к другу, – пробормотал Уинстед.

У нее перехватило дыхание. Она украдкой метнула на него взгляд, но он больше не смотрел на нее.

– Смотрите! – показал граф рукой куда-то вперед. – Видите озеро? Как раз за теми деревьями.

Энн изогнула шею и уловила серебристый блеск, проглядывающий сквозь древесные стволы.

– Зимой его видно очень хорошо, но весной и летом листва загораживает воду.

– Оно прекрасно! – искренне сказала Энн. Даже отсюда, несмотря на то что она не могла видеть озеро целиком, пейзаж казался идиллическим. – Вода прогревается настолько, чтобы можно было купаться?

– Специально никто не купается, но каждый член моей семьи время от времени окунается в озеро.

Энн смешливо поджала губы.

– О господи!

– Некоторые чаще остальных, – признался лорд Уинстед.

В этот момент он выглядел таким умилительным мальчишкой, что у Энн снова перехватило дыхание. Какой была бы ее жизнь, повстречай она в шестнадцать лет лорда Уинстеда, а не Джорджа Кервеля? Или не его (она никогда не смогла бы выйти замуж за графа), тогда кого-то вроде него. Кого-то по имени Дэниел Смайт. Или Дэниел Смит. Но он был бы Дэниелом. Ее Дэниелом.

Он мог быть наследником баронетства или вообще обойтись без титула, оказаться просто деревенским сквайром, с уютным удобным домом, десятью акрами земли и сворой ленивых гончих.

И она бы обожала все это. Каждую повседневную минуту!

Неужели это она когда-то жаждала волнующей жизни? В шестнадцать мечтала поехать в Лондон, оказаться в театре, опере и на всех балах, на которые получит приглашения. Неотразимая молодая матрона – вот какой Энн себя представляла. О чем твердила Шарлотте.

Но все это были иллюзии молодой девушки. Даже если бы она вышла за мужчину, который увез бы ее в столицу и подарил блестящую жизнь, она наверняка устала бы от этого и захотела вернуться в Нортумберленд, где часы, казалось, тикали медленнее, а воздух становился серым от тумана. Не от сажи.

Но все это она усвоила слишком поздно.

– Пойдемте рыбачить на этой неделе? – спросил он, когда они подошли к берегу.

– О, как бы мне этого хотелось! – радостно воскликнула Энн. – И девочек возьмем, конечно!

– Конечно, – буркнул он. Идеальный джентльмен. Как всегда.

Некоторое время оба молчали. Энн могла бы оставаться здесь весь день, глядя на спокойную, гладкую воду. Иногда то тут, то там плескалась рыба, посылая по поверхности расходящиеся кольца.

– Будь я мальчишкой, – сказал Дэниел, так же, как она, засмотревшийся на воду, – непременно бросил бы камешек!

«Дэниел…» – когда она мысленно стала называть его по имени?

– Будь я девчонкой, – вторила Энн, – непременно сняла бы чулки и туфли.

Он кивнул и с забавной полуулыбкой признал: