Жан Гетрэ - Нищета. Часть вторая

Бродар был потрясен рассказом девушки до глубины души, Гренюш оставался безразличным, Жан-Этьен слушал внимательно.

— Ну с, — продолжала Виржини, — кто хочет со мною в постельку? Предупреждаю: денежки вперед.

— Плачу! — промолвил Жан-Этьен, бросая на стол две пятифранковые монеты. Гренюш выложил рядом еще три.

У Бродара оставалось всего около двадцати пяти франков из денег, которые предоставил в его распоряжение Лезорн. Он положил на стол двадцать франков. Ему казалось, что, помогая несчастной, он тем самым помогает своим детям.

Виржини улыбнулась, выставив напоказ полуобнаженную грудь. Жан-Этьен расхохотался.

— Ей-богу, старина, для начала недурно!

Бродар, позабыв, что надо говорить с марсельским акцентом, предложил:

— Давайте, ребята, отдадим ей все эти деньги и оставим ее в покое!

— Согласен! — воскликнул Гренюш в порыве великодушия.

— Вот еще выдумали! — пробурчал Жан-Этьен. — Черт вас дери! Нашли кого награждать за добродетель!

— Санблер! — вдруг воскликнула Виржини и убежала.

К столу подошло чудовище в человеческом образе: безносый, одноглазый мужчина с мертвенно-бледным лицом. Одна щека его была обезображена огромным рубцом, но еще уродливее была другая, на которой зияла язва, прикрытая тряпкой. Завсегдатай трактира, притом с полным карманом, он привык ни в чем не встречать отказа. Самое лучшее вино, самые красивые служанки были к услугам этого бандита. Откуда он брал деньги — никого не интересовало. Иногда девушки сопротивлялись; их охватывал ужас при виде его лица, похожего на лицо трупа. Но всех, кто артачился, хозяин безжалостно выгонял. Исключение составляла Виржини. Давно позабыв всякую щепетливость, она тем не менее избегала объятий этого урода.

Вне себя от ревности, Санблер подошел к бывшим каторжникам.

— Ах, так! — воскликнул он. — Торг устроили? А вот этого не хотите ли?

И, засучив рукава, он показал мускулистые руки с двумя огромными, как молоты, кулаками.

Трое приятелей вскочили. Стол опрокинулся, стаканы и бутылки попадали на пол и разлетелись вдребезги. Началась потасовка. Бродара сшибли с ног; осколки стекла врезались ему в тело и жестоко окровавили.

Мужчины дрались, скользя по лужам пролитого вина. Пока Санблер расправлялся с одним противником, другой пытался схватить его за горло. Стоявшая за прилавком хозяйка и служанки громко визжали; на крики прибежали полицейские. Однако побоище было столь ожесточенным, что они не сразу решились вмешаться. Тем временем сообщники Санблера погасили свет. В воцарившейся темноте слышались лишь вопли женщин и прерывистое дыхание полузадушенных Жан-Этьена и Гренюша. Бродар молчал, судорожно вцепившись ногтями в пол. Все его мягкосердечие улетучилось, уступив место ярости.

Когда снова зажгли газовый рожок, оказалось, что Санблер успел скрыться. Полиция задержала трех бывших каторжников. Чудовищные кулаки урода оставили явственные следы на физиономиях Гренюша и Жан-Этьена, их одежда весьма пострадала. Бродар, изрезанный осколками стекла, был весь в крови.

Ночь они провели в участке. Оба пьяницы заснули как убитые, но Жак не мог спать. Взглянув в окно, он погрозил небу кулаком, как будто там, в безграничном звездном пространстве, равнодушном к людским радостям и страданиям, находился кто-то, кого несправедливо делают ответственным за все земные печали. А ведь на самом деле всему виною низость одних и развращенность других…

Утром задержанных препроводили в префектуру и к десяти часам привели в кабинет г-на N., которому все еще приходилось работать за двоих. Впрочем, он надеялся, что это поможет ему выдвинуться.

— Недалеко же вы ушли, однако! — заметил г-н N.

Гренюш и Жан-Этьен еще не успели прийти в себя после попойки и едва держались на ногах. Бродар, напротив, стоял выпрямившись, высоко подняв голову, и почти с гордостью взглянул на чиновника. Удивленный подобной смелостью, г-н N. снова задумался над тем, почему характер каторжника № 13613 не соответствует данным, содержащимся в его личном деле?

«На черта его прислали! — сказал про себя г-н N. — Разве такой субъект может нам пригодиться? Он не из такого теста сделан».

— Как видите, — продолжал чиновник, — я не без основания велел вам прийти сегодня. Найти работу, сами понимаете, нелегко, и я считаю своим долгом предложить вам подходящее занятие. Полиция стремится к тому, чтобы каждый жил честно.

«Да он неплохой человек, — подумал Бродар, внезапно смягчившись. — Я ошибся на его счет».

— Как в ваших интересах, так и в интересах общества, чтобы оно снова не потерпело от вас ущерба; и я позаботился подыскать вам работу.

«Работу!» — Жак обрадованно потер руки.

— Вы будете служить в полиции нравов, — продолжал г-н N.

— Нет! — воскликнул Бродар.

Его отказ привел чиновника в крайнее удивление.

— Как? — переспросил г-н N.

Бродар повторил: «Нет!» В тот момент он совсем позабыл, что это он — бывший № 13613, приговоренный в свое время к пожизненной каторге. Но г-н N. напомнил ему об этом.

— Вы, кажется, совсем упустили из виду, что участвовали в шайке Сабуляра и помилованы за некоторые услуги (он подчеркнул эти слова), оказанные администрации тюрьмы. Поэтому мы вправе рассчитывать, что вы будете оказывать нам такие же услуги впредь. Потрудитесь объяснить, почему вы не желаете больше этого делать?

Только теперь Бродар понял, в какие страшные сети он попал и как позорно его положение. Но тут же он вспомнил о дочерях. Если ему не удастся вырвать их из этого проклятого болота, засосавшего и его самого, то их постигнет судьба Виржини, дочери коммунара, расстрелянного на кладбище Пер-Лашез…

Когда Жак почувствовал себя на краю пропасти, что-то словно вспыхнуло в мозгу этого скромного и дотоле ничем не выделявшегося человека. Осознав все грозящие ему опасности, он решился на борьбу и сказал себе: «Я спасу детей или погибну вместе с ними, как волчица, защищающая своих волчат от охотника».

— Мне хотелось бы снова стать разносчиком, — промолвил он. — Ведь никогда не поздно вернуться к честной жизни.

— Можете идти, — сухо ответил чиновник. Про себя он добавил: «Нужно узнать, почему так изменился характер этого человека».

Как только Жак вышел, г-н N. стал расспрашивать Жан-Этьена и Гренюша о поведении и привычках мнимого Лезорна. Он узнал, что тот был очень молчалив и дружил на каторге с коммунаром по фамилии Бродар. «Ага, вот где зарыта собака! — подумал г-н N. — Этот проклятый поджигатель, как видно, обратил его в свою веру!» И он сказал, обращаясь к бывшим каторжникам:

— Не теряйте вашего товарища из виду и сообщайте мне о его поведении. Вы теперь на службе в полиции, постарайтесь же, чтобы вами были довольны.

Затем он велел отправить в Тулон следующую телеграмму:

Между тем заключенных в тулонской каторжной тюрьме все больше и больше волновала тайна, связанная с дубинкой разносчика. Часто то или иное преступление, ничем не примечательное, возбуждает всеобщее любопытство, причину которого трудно объяснить. Лезорн, прекрасно играя роль Бродара, с напускным равнодушием слушал, как вокруг судили и рядили об этом деле. «Да, я вовремя сбил полицию со следа, — думал он, — почва уже начинала гореть у меня под ногами!»

Последние новости, рассказанные в виде предисловия к дальнейшим похождениям Коля в Индии, были таковы: при внимательном осмотре дубинки в ее отвинчивающемся набалдашнике обнаружили тайник со спрятанной квитанцией:

«К сожалению, — добавляла газета, — фамилия оказалась наполовину стертой, но полиция ведет следствие. Выяснилось, что торговец Нижель по указанному адресу давно не проживает. Новое место его жительства пока неизвестно».

Настоящий Бродар не интересовался розысками владельца дубинки: он был озабочен другим.

Отделавшись наконец от товарищей, Жак решил немедленно отправиться на поиски дочерей. Голова у него болела, мысли путались. Чтобы избежать встречи с Гренюшем и Жан-Этьеном, когда те выйдут из префектуры, он пошел куда глаза глядят.

На свежем воздухе головная боль прошла, но колени у Жака дрожали, и он был бледен как смерть. Ему пришлось присесть на скамейку. Наконец он собрался с мыслями. «Ну, не скотина ли я? — подумал он. — Ведь мне уже давно следовало побывать у дядюшки Анри. От него я узнаю, где девочки».

Сердце Жака сжалось при мысли о бедном старике. Должно быть, он еще больше постарел… Как холодно, наверное, бывает ему по утрам, когда его скрюченные пальцы сжимают ручку метлы…

Утром в участке Бродар кое-как привел в порядок свою одежду, но довести ее до безукоризненной чистоты ему не удалось. Он только смыл с нее пятна крови и теперь дрожал от холода, потому что мокрое платье сохло прямо на нем.

Жак тронулся в путь с мыслью, уж не пригрезилось ли ему все это? Лоб у него был холодным как лед, в груди горело. Его мучила жажда, но он этого не сознавал, потеряв власть над своим телом и рассудком. Прохожие либо сторонились его, принимая за пьяного, либо попросту не замечали этого человека из простонародья, несмотря на то что лицо его выдавало сильное волнение.

Улица, на которой жил дядюшка Анри, находилась далеко от префектуры. Жак пытался идти быстрее, но у него не хватало сил, и он еле тащился.

Из школы гурьбой высыпали ребятишки: донеслись голоса: «Софи! Софи!» Жак встрепенулся: уж не его ли это девочка? Но, увы, этой Софи было не более трех лет: она не могла быть его дочерью.