В этот день Прекрасной Цыганке было особенно страшно, ибо Черный Лис пришел завтракать к «братцу». Хоть он и был очень любезен с нею, это не помогло; все больше и больше она проникалась мыслью, что надо бежать.

В трактире «Три пушки» с утра собрались на поминки, а в «Радости гуляк» был устроен свадебный пир. Веселым участникам пирушки вовсе не хотелось видеть рядом с собой людей в трауре: ведь это приносит несчастье. Кроме приглашенных на свадьбу, там были и бродячие акробаты; один из них с большой обезьяной, привязанной на цепочку. Они пили и пели за столом у двери. Нищие — горбатые, хромые и слепые, — проходя мимо, протягивали свои чашки, куда публика охотно кидала мелочь, и тем щедрее, чем безобразнее выглядел нищий.

Оба Лиса, как называли Эдма Паскаля и его мнимого брата, сидели в глубине помещения за столом, уставленным бутылками, и были уже сильно навеселе. Один думал о том, сколько денег он выжмет из бедняков поселка Крумир; второй — о том, что и Лезорн и Бродар мертвы и, стало быть, Эдм Паскаль может жить припеваючи.

За соседний стол уселись два новых посетителя, один — кривобокий, одноглазый, волочивший длинные ноги; другой — низенький, старый, с лицом, сморщенным как печеное яблоко. Словом, парочка хоть куда.

— Погляди-ка на хозяина, дядюшка Бигорн, — сказал долговязый. — Как по-твоему, на кого он похож?

Старичок напрасно таращил глаза: до этого он встречался с Лезорном всего раза два.

— Стало быть, ты все заливал, будто вы вместе промышляли. Если бы мертвые воскресали, я бы сказал, что это — он.

— Кто — он?

— Да Лезорн. Впрочем, все возможно… А вдруг Бродар говорил правду?

Под влиянием этой мысли одноглазый верзила поднялся и подошел к трактирщику.

— Здорово, Лезорн! — сказал он вполголоса.

Побледнев, тот поднял голову. Он и бровью не повел, но его расширенные зрачки светились, как глаза волка, попавшего в западню.

— Вы ошиблись, — ответил он. — Я — Эдм Паскаль, и никакого Лезорна не знаю.

— Вот как? И долговязого Адольфа тоже не знали?

Вопросы были так настойчивы, что у Лезорна мороз пробежал по коже.

— Не знаю я никакого Адольфа! — буркнул он.

Эта сцена не ускользнула от Волчицы, сидевшей за прилавком. Перепугавшись, она запустила руку в ящик и сунула в карман пригоршню пятифранковых монет на случай, если придется дать тягу.

— И с дядюшкой Бигорном тоже незнакомы? — спокойно продолжал выпытывать Адольф, показывая на сморщенного старичка.

— Никогда его не видал.

Черного Лиса все это очень забавляло.

— Мы на этой неделе вышли из Клерво, — продолжал Адольф тем же тоном, — срок нашего заключения окончился. Теперь мы без работы.

— Повторяю, что впервые вижу вас! — прервал его Лезорн.

Кругом начали прислушиваться.

— Очень жаль! Если бы вы хоть немного нас знали, то помогли бы достать работу.

— Ну что ж! — сказал Лезорн. — Для этого незачем быть знакомым со мною. Я никогда не отказывал беднякам.

— Что за славный человек хозяин трактира! — говорили друг другу пировавшие на свадьбе.

— А сейчас у вас найдется для нас что-нибудь? — спросил Адольф.

— Как же! — ответил Лезорн. Он уже придумал способ отделаться при первом удобном случае от этих бродяг. Недолго они будут угрожать его безопасности! — Сейчас вы могли бы помочь мне по хозяйству; сегодня как раз дела хватает.

— Подите-ка сюда! — предложила Волчица. — Я буду вами руководить!

И, подозвав их к прилавку, она указала на гору стаканов, кружек и кувшинов для вина. Трактирный слуга Каде в этот вечер явно не справлялся со своими обязанностями.

— Каде покажет вам, где мыть, — добавила она.

Новые слуги ретиво принялись за работу. Слыша, как они переговариваются с Прекрасной Цыганкой, Лезорн, который не спускал с них глаз, испытывал муки ревности, терзавшие его не меньше, чем страх. Неужели его застукают как раз тогда, когда он так хорошо устроился и мирно живет? Долго ли еще Волчица будет шушукаться с долговязым Адольфом? Ему пришло в голову заманить бродяг в погреб и разом прикончить под шумок.

В кабачке было полно народу; кроме гуляк, акробатов и справлявших свадьбу, зашло и несколько рабочих с семьями. Дети покатывались со смеху, глядя на обезьяну. Отдаленный предок так им понравился, что они наперерыв угощали его пряниками и леденцами. В конце концов обезьяна, насытившись, начала швырять угощение во все стороны. Какая радость для ребят, в особенности когда дело дошло до пряников!

Адольф, от которого Лезорну хотелось избавиться в первую очередь, спустился в погреб за вином. Бандит, стараясь ступать бесшумно, последовал за ним с увесистым камнем в руке, оглянулся, нет ли кого поблизости, и, пока Адольф нагибался к бочке, нанес ему два страшных удара. Несчастный свалился как бык на бойне. Захватив жбаны с вином, Лезорн поднялся из погреба и повесил на его двери замок.

— Ваш товарищ, — сказал он Бигорну, — просит обождать его. — Затем, обратившись к слуге, он распорядился: — Больше не ходите за вином в погреб, пока я не велю. Я его запер, так как вино в нескольких бочках, по-моему, разбавлено водой. Купите пока два-три жбана в соседнем трактире.

Все это он произнес с полным спокойствием; преступление, совершенное им, нимало его не взволновало. Он хладнокровно обдумывал, как-удалить Волчицу после закрытия кабачка, а затем расправиться с Бигорном. Зачем эти люди пришли к нему? Пусть теперь пеняют на себя!

Не совесть беспокоила бандита, а мысль, что ему делать с трупами. Выбросить их в ров, опоясывающий укрепления? Но какой-нибудь бродяга может улечься там спать, да и полицейский патруль обнаружит убитых.

Ему не пришлось выпроваживать Волчицу; ее уже не было за прилавком. Бигорн обслуживал посетителей, не забывая угощаться и сам. В конце концов он заснул, облокотясь на стол; это вызвало у Лезорна улыбку.

Прекрасная Цыганка не возвращалась: между тем наплыв посетителей не уменьшался. Это были запоздавшие, так сказать, арьергард гуляк, вынужденных возвращаться домой пешком, за отсутствием в этот поздний час фиакров и омнибусов.

Лезорн искал Волчицу. Он был спокоен насчет Адольфа, которого укокошил. Дядюшка Бигорн, правда, тоже мог причинить неприятности, но и с ним легко разделаться. Куда же девалась Прекрасная Цыганка? Досада еще больше разжигала страсть бандита.

Группа полицейских уселась за столик, чтобы пропустить по стаканчику, прежде чем вернуться в Париж. В трактире еще оставалась и большая часть нищих, собравшихся на праздник со всего города; в числе их был и глухонемой Эдмон. Увидев Лезорна, он на мгновенье остановился, затем с перекошенным лицом подбежал к полицейским и, показывая на Лезорна, начал энергично жестикулировать, как будто копая землю. Его жесты выражали также ужас и отвращение.

Полицейские ничего не понимали; окончательно их поставили в тупик послышавшиеся откуда-то глухие стоны. После того как поиски в соседних комнатах ничего не дали, они велели хозяину отпереть погреб. Тот заявил, что ключ утерян. Но стоны раздавались все громче, и всякие сомнения исчезли. Полицейские взломали дверь, и перед ними предстал долговязый Адольф, весь залитый кровью, с трудом державшийся на ногах. Лезорна тут же арестовали.

* * *

На другой день в отделе происшествий во всех газетах немало места заняло описание преступления в кабачке «Радость гуляк».

Де Мериа, понемногу поправлявшийся, уже давно читал газеты, которые ему доставлял врач. Попалась ему на глаза и заметка о похождениях Лезорна. Обхватив руками голову, граф крепко сжал ее, пытаясь рассеять туман, все еще заволакивавший его сознание. Наконец он уразумел, в чем дело, и, потрясенный, уставился на поразившие его строки.

Княгиня Матиас с мужем, успокоенные оправдательным приговором по делу о приюте (теперь им нечего было бояться), вернулись в Париж, где под руководством новой начальницы дела дома призрения неимущих девушек шли как нельзя лучше.

В тулонской каторжной тюрьме заключенные живо интересовались «тайной кабачка»; смеялись над теми, кто туго соображал, но и сами вряд ли могли разобраться, где зарыта собака.

LXXIX. Реабилитация

На этот раз отрицать, что Лезорн жив, не было возможности: долговязый Адольф, давно его знавший, категорически утверждал, что Эдм Паскаль — это Лезорн. Дело Бродара пришлось пересмотреть. К несчастью, «правосудие» уже свершилось, и голову Жака никак нельзя было водворить на прежнее место. Впрочем, казус произошел не в первый раз и, наверное, не в последний.

Господину N., совсем одряхлевшему, оказалось не под силу вести дополнительное следствие; оно было поручено знакомому нам молодому Феликсу. Обстоятельства дела распутали; заговорили о реабилитации.

Однако во Франции реабилитация (это мало кому известно) не сопровождается публичным заявлением о невиновности осужденного, о том, что он подвергся наказанию по ошибке. Нет, реабилитация по суду — простая формальность, имеющая целью предотвратить неприятности, которые могут постигнуть жертву судебной ошибки. Но казненному Бродару уже никакие неприятности не грозили… Не было в живых и его сына. Клара Буссони, почти утратив рассудок, лежала в тюремном лазарете; ей грозил штраф за то, что она вышла замуж под чужим именем, и брак ее был признан недействительным. Анжела опять томилась в Сен-Лазаре за нарушение правил полиции нравов: ведь она больше года не являлась на регистрацию. Ее друзей осудили по другому делу, и повода пересматривать его не имелось: ведь процесс тех, кто «оклеветал» руководителей приюта, не был связан с процессом Лезорна.

Все же дальнейшее пребывание в доме призрения князь и княгиня Матиас сочли небезопасным для себя: тучи вновь собирались над ними. Какая жалость! Ведь князь уже заметил двух-трех хорошеньких девушек, которых намеревался лично «призреть»… Но однажды, любуясь воспитанницами, гулявшими по саду, он услышал, как одна из них сказала другой: