Намотав одно полотенце на себя, а второе на голову иду в комнату переодеваться.

Кофе уже не кипяток. С молоком точно не попью. И так сойдёт.

— Что случилось вчера? — Маша начинает допрос.

— Я сейчас допью и расскажу.

— Насть, ты понимаешь, что я тебя такой пьянющей в жизни не видела, а если бы ты нам дверь не открыла? Или мы с Ильёй к нему не поехали? Ты представляешь, что с тобой могло бы случиться?

— А что со мной могло случиться дома? Ну спала бы я с туалетом в обнимку. Он же мой туалет, а не общественный, — пью кофе и стыжусь вчерашнего дня, отвечая Маше.

— Нет, Настя, ты ром чистый жрала, фу, гадость. Я так понимаю, после вина?

— Ну, наверное. Ладно, Маш, хватит, как вы сюда попали? — я точно помню, как закрылась и все отключила.

— У тебя везде горел свет, я решила зайти, звоню ты не "Алё", стучу ты не открываешь, пошли за ключами, все закрыто, потом музыка, то орет, то тихо, я уж хотела папе твоему звонить, чтобы дверь спиливать, но ты сама открыла и по стене сползла, Илья тебя до кровати донес. Ты ещё хотела что-то в ноуте показать, но не смогла. И плакала, Настя, даже во сне ты плакала. Что он сделал? — выражение Машиного лица становиться мягким и очень заботливым.

— Я его люблю, — глотаю слезы, отвечаю Маше. И начинаю рассказ своего жизненного пути с самой пятницы, с того самого момента, как он схватил меня за руку и потащил в свою машину.

Маша вытирает слезы себе, мне, обнимает, гладит по голове и обещает, что все будет хорошо. Как раньше. Как было до него. А до него не было хорошо. Я не знала, что такое ждать, любить, обнимать, наслаждаться, улыбаться, радоваться, жить.

— Да вы всего то пробыли вместе пару выходных, — пытается убедить меня Маша.

— Да, но на протяжении почти полугода, у меня никого и в мыслях не было кроме него, он понимаешь, затмил всех, я даже с кем ни общаюсь, всех сравниваю с ним, что Дима выше, Дима умнее, Дима интеллигентнее. А он просто так взял и послал меня. Даже не объяснив ни чего. Подослал эту свинью.

— Насть, я не верю, что так бывает, — говорит Маша и наливает остатки рома себе в бокал. Делает глоток, морщится, протягивает мне и я, закрывая рот ладошкой бегу в туалет.

— Ирка соседка, хотела Олега закодировать от алкоголя по фотографии у какой-то бабки, отнести ей и мою фотку тоже, — говорю Маше и гладу себе холодное полотенце на лицо.

— Иди в пень, ты тогда будешь скучная, — отвечает Маша и продолжает: — Слушай, а этот Артем, он то, чего припёрся, там же одни немцы с работы были, причем все руководство, а он то там кто?

— Так вот и я спросила Диму. А он говорит, специально его позвал.

— Тогда понятно. Тащи свой ноут, чего ты там показать вчера хотела, неугомонная натура, — говорит Маша, вытягивая вперёд ноги облокачиваясь на обеденный стол.

— Не знаю, — дёргаю плечами и иду в комнату.

Лучше бы я не открывала ноут. Каким-то образом с пьяна я нашла Димину фотографию в просторах интернета и очень умно в фоторедакторе нарисовала ему рога и бороду.

— Понятно, Настя, ты огонь, — мы обе смеемся, и я удаляю фотографию.

Я ещё раз поплакала на Машином плече, выпила чай, кофе, бульон, Маша допила ром и уже перешла на кофе, как нагрянул Илья.

Сразу с претензиями:

— Настен, ты как Олег, пьешь сама и помогаешь другим? — говорит он, смотря сначала на меня, потом на Машу.

— Нет, она сама, — показываю пальцем на подругу и иду в комнату искать телефон и слышу за спиной Машино бу бу бу.

Первым делом найдя его я открываю звонки. Пропущенных пятнадцать, все от Маши — больная, делаю вывод и качаю голой. Исходящие. В полночь. Дима?

— Маша, а я ему при тебе звонила? — спрашиваю и чувствую, как внутри что-то сжимается.

— Да, — неуверенно отвечает она и смотрит с испугом то на меня, то на Илью.

— И что? — я со страхом жду ответа.

— Насть, ты бы лучше этот номер удалила и всё, — говорит Маша и смотрит очень убедительно.

— Что я сказала? — спрашиваю Машу.

— Ты ничего не сказала, — отвечает она.

— А он? — я не уверена, что хочу знать, но вопрос слетел с губ быстрее мыслей.

— Он ну ничего, просто я думаю, что номер лучше удалить.

— Маша! Что он сказал?!

— Чтобы ты забыла его номер, — она говорит это опуская глаза вниз и делая голос все тише, что слово "номер" просто растворяется в этой кухне.

— Настена, ну ты чего, ну не плачь, ну ты чего, — Илья прижимает меня к себе, а я реву, закрыв лицо руками. — Тебя этот Питерский так обидел?

— Он немецкий, — всхлипываю я.

Выпроводив ребят с клятвой, что я больше ни выпью ни грамма, не позвоню куда не надо и не закроюсь на все замки, пошла изучать ковер с рыбаками. А интересно, он когда про плохие условия своему другу рассказывал, в которых я живу, он люстру или ковер имел в виду?

Мне стало спокойнее к вечеру воскресенья. Как ни крути, а время лечит. Но не сегодня. Меня мучает похмелье и тошнота, которая не даёт думать о сердечной боли.

На работу я встала раньше будильника, привела по максимуму себя в порядок и поехала довольно длинным путем, чтобы не проезжать мимо ЕГО дома. Я не смогу. Мне больно.

На работе как обычно никого, поэтому сев за стол и включив компьютер я смотрю как утреннее солнце, превращает все угрюмое, страшное и мрачное в прекрасное и светлое. Даже то заброшенное здание вдалеке не кажется таким зловещим каким было зимой в темноте. Пролило бы это солнце свет на Димину сущность, чтобы он понял, какую боль нанес своей жестокостью и жаждой к карьере. Как разбил вдребезги мое маленькое счастье.

— Ты чего такая грустная? — Рома передает мне стакан кофе и садится на край моего стола, а я и не заметила, как он пришел.

— Да так, задумалась…

— Вы очень красивая пара, он у тебя ревнивец, я смотрю, — говорит Рома отпивая жутко горячий кофе.

— Не у меня, — делаю глоток и понимаю, что это не кофе обжигает горло, а боль от правды, которую я произношу. Зачем я это говорю — не знаю. Не могу больше врать, надоело. Я настолько завралась, что сама не понимаю, где моя реальная жизнь.

— В плане не у тебя? — переспрашивает Рома.

— Мы разводимся, нет больше нас, его, — делаю ещё глоток и понимаю, что кофе приобретает мерзкий и уже привычный соленый вкус. Вытираю быстро слезу, чтобы Рома не заметил, но поздно.

— Как? Но ведь вот только в пятницу все было хорошо, — говорит он в полном недоумении.

— А в субботу стало плохо.

— Прям так плохо? — он прижимает меня к себе. Я понимаю, что это переходит все границы компетентности, дозволенного, он начальник, я ассистент. Но плевать мне на все. Обнимаю его за пояс и плачу. Рома гладит меня по голове.


— Насть, может в отпуск?

— А можно? — всхлипывая, спрашиваю я.

— А почему же нельзя. Испытательный срок ты прошла уже как два месяца назад. Работы не много, сама видишь. Есть куда поехать, чтобы развеяться? — спрашивает он и не отпускает, а так и держит, прижав к себе.

— Да, на дачу к папе, — бубню я.

— Иди в отдел кадров, пиши заявление и собирайся. Не надо сырость разводить на работе коллективу на радость. Две недели, хватит?

— Да. Можно я тебя в щёчку поцелую, ты знаешь, что ты самый лучший начальник в мире? — я не дожидаюсь Роминого ответа, чмокаю его в щеку, оставляя след от блеска для губ и крепко обнимаю.

— Помаду вытирай давай, пока никто не увидел.

Улыбаюсь и вытираю ему щеку рукавом кофты.

Как я оказалась на борту самолёта Москва- Коломбо? Легко.

По Роминому совету я не стала медлить, а пошла и написала заявление на отпуск с сегодняшнего дня. И мне его подписали. Подписали, потому что Рома попросил. Быстро всех поцеловав и обняв я взяла сумку, ключи от машины, телефон и со словами: " Скоро вернусь!", моргнув Роману поехала сразу к папе на дачу. А там меня ждал огромный сюрприз в виде моего крестного дяди Игоря и его жены тети Тани.

Конечно и я стала для них сюрпризом приехав без звонка.

— А что же мне никто не сказал, что вы прилетели? — спрашиваю всех, и папу, и БА, и тетю Таню вышедшую меня встречать.

— Так я тебе хотела сказать, но ты же Дмитрия не могла оставить, — отвечает БА и сразу спрашивает, почему это я тут.

— Подарочек хотела сделать, я отпуск взяла, — вижу, как на их лицах появляется улыбка. Тут все считают меня вроде как рабом на плантации, безмерно устающим и вечно жалеющие, причитают, что отдохнуть мне пора.

— Милая моя, да мы все равно не улетели бы обратно, не увидев тебя, — ко мне идёт тетя Таня и обнимает до хруста костей. А я ее.

— Это кто же к нам приехал? — слышу знакомый басистый голос, отрываюсь от тети Тани и бегу к дяде Игорю.

— Дядя Игорь! — бросаюсь ему на шею и обнимаю, что есть силы.

— Ты меня задушить хочешь, я тебя тоже люблю и скучал, — приподнимает меня от земли, кружит и целует в висок слегка царапая колючей бородой. Все как в детстве. Я до сих пор кладу ему ладонь на щеку и говорю:

— Какой ты колючий!

— Как ёжик, знаю, — отвечает он. Кладет свою руку на мою и я вижу, как время безжалостно добавляет седину в его бороду, морщины на лице.

— Дядя Игорь, а ты знаешь, что морщины тебе очень идут? — нарушаю я нашу душевную беседу, без единого слова.

— Кому как не тебе это подметить!

— Ну ты на артиста похож голливудского, ты красавчик! Не обижайся! — говорю все под смех собравшихся.

Обняв папу, БА, Наташу (куда же теперь без неё) мы идём в дом, где я наконец-то напяливаю на себя свой заношенный, но крайне любимый костюм, кроссовки, собираю уже немного отросшую прическу в хвост и иду со всеми за стол.