Таинственность и загадка, которых она так ждала, были перед ней – в своем стократном, миллионном увеличении – готические соборы, шпили башен, уносящиеся ввысь, протыкающие небо; мосты и древние скульптуры, освещенные огнями улицы и дороги – все это не могло оставить равнодушным и самого безразличного человека в мире, а Катя к таковым не относилась точно. Сумасшедший ветер, врывающийся в открытое окно, лохматил волосы, и она отдавалась этому ощущению свободы, которая никогда не подкрадывалась к ней так близко. Володин голос, который негромко рассказывал ей о чем-то, и сам Володя, который вел машину легко и быстро, чешское радио – в первые минуты встречи с Прагой все это было фоном, она была наедине с этим новым для нее городом – городом, навсегда укравшим ее сердце.

Потом, остановившись у подъезда пятиэтажного дома где-то в районе Вышеграда, они захлопывали за собой дверцы серебристой «Тойоты», и Катя долго, задрав голову, всматривалась в окна и крыши соседних домов, и все вдыхала ночной воздух – как некоторые вдыхают аромат самого лучшего на свете табака.

***

Было около трех часов ночи, когда она услышала шум. На улице шел дождь и воздух был насквозь мокрый и прохладный на ощупь.

Ковалевич направилась в кухню, почему-то остановилась, замерла, прислушиваясь к доносившимся оттуда мужским голосам.

Один голос принадлежал дяде, второй был мужественным, но не грубым.

Она чувствовала сильный запах виски. С осторожностью кошки Катя выглянула из-за выступа в стене.

У человека, сидевшего напротив Володи, были темные волосы, падавшие на шею. На нем были черные джинсы и черный же свитер. Он сидел, нагнувшись над стаканом, и мокрые волосы спадали ему на глаза, а пальцы крепко сжимали стакан виски. Катя наблюдала, как он, откинув голову, залпом выпил его.

Этот незнакомец удивил ее. Тем, что попросту не был похож на остальных. Он странным образом был похож на нее саму. Увидев его впервые, она каким-то непостижимым образом поняла, что он оказался здесь неслучайно.

Потом, лежа в кровати, она видела глубокое звездное небо, заворожившее ее когда-то своим холодом, и думала о том, что на кухне сейчас сидят два совершенно разных человека, один из которых близок ей по крови, а другой – совсем чужой, но ближе всех, и вместе с дядей он пьет виски и о чем-то разговаривает.

О чем этот человек мог разговаривать с ее дядей? Волоя явно был заинтересован в том, о чем говорил незнакомец.

За окном выл ветер и шел дождь. Незнакомец выглядел так, словно он черт знает сколько не ночевал дома.

Она была совершенно спокойна.

– Кто он, дядя?

– Что? – Володя неожиданно резко поставил на стол кружку кофе. Это-то его и выдало.

– Кто был тот человек, который приходил к тебе ночью?

Дядя настороженно смотрел на нее.

– Ах это… – он небрежно махнул рукой. – Страшный человек. Тебе не нужно ничего о нем знать.

– Мой дядя общается со «страшными людьми»? – наигранно весело спросила она.

– Приятель из института. Приятель… из института, – задумчиво повторил он. – Так куда мы сегодня направляемся в первую очередь? На Староместскую площадь? В Старый Город?

– Ну не хочешь говорить, и черт с тобой – сама узнаю. Может быть, сразу в пивную, а?

Володя облегченно рассмеялся. Опасная для разговора с юной племянницей тема была закрыта.

– Да, сколько тебе лет, Катерина?

– Двадцать два.

– Тебе еще рано…

– А тебе уже поздно! – хлопнув его по плечу, Катя позвенела ключами от машины.

– М-да… – протянул дядя, – Мне кажется, мы найдем общий язык.

– А ты как думал?!

***

Когда позвонил Драгомир Брагимович, Яворский скептически хмыкнул в трубку:

– Думал, ты все наврал.

– Зачем мне это, по-твоему?

Они встретились в кафе, что в паре переулков от еврейского квартала – неподалеку от «Народни Дивадло».

Драгомир Брагимович носил длинные волосы, выглядел поношенно, но стильно; лет ему было примерно пятьдесят. Он ожидал Яворского уже сорок минут, но словно бы не был этим очень удивлен.

– Откуда ты знаешь меня? Почему я здесь, а не кто-то другой? – Яворский выглядел напряженным, но не думал извиняться за опоздание. Он заказал двойной эспрессо, Брагимович пил воду.

– Ты слышал, что Че Гевара жил здесь перед тем, как отправиться в Боливию? – не ответил на вопрос Брагимович.

– В Праге?

– Да. Он жил в гостинице «Славия».

– Это легенды. Литературная выдумка. И мы здесь не для обсуждения слухов двадцатого века, в любом случае. Франческа сказала тебе, как меня найти, не так ли?

– Я давно знал ее. И, знаешь, она не говорила, что ты такой дотошный.

– А как быть с Яшкой Друбичевым? Ты убил его.

– Я бы задал вопрос иначе.

– Как же?

– «Ты действительно убил его?»

– Кровь?

– Кетчуп.

– Логика?

– Скоро сам увидишь.

Та, кто наблюдала за ними, стоя на противоположной стороне улицы, в этот миг увидела, как мужчина с длинными кудрявыми волосами закрылся газетой, а его собеседник закурил и посмотрел в окно – прямо на нее.

***

Как-то вечером, возвращаясь с прогулки по городу, утопая в лучах закатного солнца, опьяненные этим городом мира и красным французским вином 1998 года, Володя и Катя разговаривали о чем-то отвлеченном. Говорили о местной кухне и архитектуре. Об автомобилях «Шкода», которых тут был пруд пруди, и пражанах. Потом дядя неожиданно предложил сходить на выступление одного оркестра, где с давних времен играл небезызвестный ему человек. Она не возражала.

…В зале было темно. Отовсюду слышался нетерпеливый шорох – изысканная публика словно готовилась к предстоявшей музыке. Оркестр глубоко вдохнул перед началом, все утихло.

Когда луч света залил кусок сцены, появилась высокая женщина в красном шелковом платье. Темные волосы ее были раскиданы по плечам. Необыкновенный свет резко очерчивал ее плечи, скулы и глаза.

Когда она начала играть на скрипке, Ковалевич почувствовала, как Володю рядом – словно невидимой силой – вжало в кресло, она чувствовала – он был сражен.

Когда вступил в игру оркестр, в тот самый момент, когда эта неизвестная Ковалевич музыка выплеснулась в зал к зрителям, ворвалась в ее сознание и сердце, она, пьяная от всего этого, вдруг увидела Яворского… Он смотрел на сцену, смотрел на нее, на эту невообразимую женщину отчаянно, недоверчиво и даже – как-то зло….

Этот странный взгляд исподлобья! Взгляд, умевший быть ехидным, циничным, бархатистым – каким угодно! – сейчас был взглядом поверженного животного…

Она поняла, что все прежние ощущения относительно его неслучайности в ее жизни были глупыми. Он любил только одну – эту… Но Володя? Откуда Володя знал ее?

Эта перекличка взглядов была невообразимо тягостной, напряженной и остро-запретной. Она понимала это. Во мгле зрительного зала Катя поняла, что земля уходит у нее из-под ног. Здесь явно было что-то не так. И она должна была понять, в чем дело.

***

Потом Яворский пришел снова.

Ковалевич открыла дверь и Яворский внимательно посмотрел на нее своими не то темно-зелеными, не то карими глазами, глазами странными, благородными и немного безумными. Он напоминал дворянина, офицера царской армии – такого же «неверного и порочного, как были они все». Но Ковалевич лишь мигнула и непринужденно улыбнулась.

– Яворский, – слегка кивнув, представился он. – Владимир дома?

– Катя Ковалевич. Мне кажется, вы забыли надеть сегодня шпагу, – усмехнулась она, впуская его.

– Простите?

– Ах, Яворский, – дядя спешно спускался по лестнице, – это ты. Моя племянница. Это Николас Яворский, мой друг. – С этими словами Володя пожал ему руку.

– Благодарю. Мы уже знакомы, – Яворский глядел на нее.

– Что ж, тем лучше. Пройдемте же на кухню.

Володя достал кружки.

– Дядя, я сделаю чай. – Повисла неловкая пауза.

Володя обернулся:

– Что ж…. Если хочешь.

– Да. У тебя ведь гости.

На слове «гости» она выразительно посмотрела на спину Яворского.

– Да, конечно. Николас, дружище, может, будешь чего-нибудь покрепче?

– О, нет, спасибо. Давно не пил домашнего чая.

Звук «немного скрипучего» голоса, как определила его Ковалевич, завораживал ее, эхом отдавался в голове, с диким гулом падал вниз, словно она ехала на американских горках.

– Что-то случилось?

– Нет.

Они сидели друг напротив друга – оба такие разные… Володя был добрым, что называется, домашним. Она знала, что когда-нибудь он женится, заведет детей и сделает все для их счастья и благополучия и будет счастлив сам. Володя никому не мог причинить зла, не мог предать, обмануть, унизить. Дядя был порядочным человеком. И он был ее дядей. Он не мог быть плохим еще и поэтому. Ведь в них текла, в сущности, одна кровь.

А Яворский? Каким был Яворский?..

У него зазвонил телефон, он вышел в прихожую. Ковалевич притаилась за углом.

– Марина?..

Через десять минут гость ушел, оставит дядю сидящим в одиночестве и раздумьях за чашкой чая, а ее, Катю, терзающуюся сомнениями: кто эта Марина?

Кто?

Брагимович заехал во двор дома на Малой стране на старенькой «Шкоде». На этот раз Яворский не заставил себя долго ждать.

Автомобиль шуршал шинами по каменным мостовым, ловко выруливал в маленьких переулках. Ехали по большей части молча, разговор завязался лишь на выезде из города.

– Так куда мы, черт подери, едем?

– Успокойся, сынок, – улыбаясь, отвечал цыган, сверкая передним зубом.

– Это бриллиант, – заглядывая сбоку, не слишком вежливо поинтересовался Яворский?

– Чистой воды.

Около полусотни миль снова ехали молча.

К вечеру добрались до города, которого – с удивлением обнаружил Николас – не было ни на одной карте. Гугл мэпс показывали на том месте превосходный широколиственный лес. На въезде в город Брагимович показал офицеру у шлагбаума засушенную красную розу. «Пропуск», – пояснил он Яворскому.