Типичный уютный средиземноморский городок – ухоженные, еще сонные, несмотря на полуденную яркость солнца, улицы, нежный бриз с моря, голубая лазурь на горизонте, обустроенные набережные, красивые виллы из песчаника. По прилету из Дамаска они ехали с аэродрома почти на другой конец города, наконец, повернули в сторону моря, и сердце Влады пропустило несколько ударов. Перед ее глазами открывался фантастический вид, который мог бы дать фору самым живописным пейзажам средиземноморского побережья с ее разнообразной архитектурой. На фоне лазурной глади моря, словно паря среди песков, плавно переходящих в прибрежный оазис бугенвилий, кипарисов и фикусов, стоял фантастической красоты белоснежный особняк. Подъезд к нему венчали две дороги, обрамляющие серебристую от отражения белых облаков на небе гладь озера. Этот дом был словно нарисован, словно взят из ее фантазий… из фантазий любой девушки о красоте, о счастье, о сказке…

– Что это? – не отрывая восторженного взгляда от этой красоты, спросила она.

Он ответил не сразу. И ответил таким голосом, от которого у Влады в душе все перевернулось. Каким-то глубоким, шершавым… Словно печатающим произносимые слова у нее на сердце…

– Это твой дом, Влада… Это тот самый дом, который я построил для тебя… Это та наша жизнь, от которой ты отказалась, всадив в меня пулю и сбежав в холодную Москву… Это здесь мы могли радоваться жизни, любить друг друга, воспитывать наших детей, в то время, как ты изменяла мне с Каримом Дибом…

В ушах почему-то шумит… И дышать тяжело… Словно ветер, дующий с моря, лишает ее воздуха, лишь больно шлепая по щекам. Она не помнит, как они подъехали к особняку, как остановились, как зашли внутрь через фантастический вход… Приходит в себя только на втором этаже, молча следуя за Васелем. А он ведь все это время ей что-то рассказывает об этом месте… А она даже и не слышит… В ушах все еще звенят его слова из машины…

Заходят в спальню. Это даже спальней нельзя назвать. Это какое – то огромное пространство, словно поглощающее тебя, словно принимающее с самого порога в свои объятия. Она озирается по сторонам, пытаясь уловить всю красоту декора, поражаясь сложности и многофункциональности этого помещения.

Белоснежный цвет не слепит глаз, напротив, трудно было бы представить здесь нечто иное…

– Красиво… – лишь в состоянии вымолвить она.

– Это место продумывалось специально так, чтобы проводить в нем много времени, Влада, – многозначительно смотрит на нее, – вот зона для отдыха, зона для купания, это наша кровать, поверь мне, поспав хоть раз на этом матрасе, ты бы отказалась спать где – бы то ни было еще… Он подошел к ложу, потому что иным словом это спальное место просто не поворачивался язык назвать, нажал какую – то кнопку у изголовья и вмиг панели, отделяющие кровать от остального пространства, перевернулись и создали вокруг них зеркальный квадрат. Зеркало было везде – на потолке, на стенах… Влада в растерянности стала озираться, хватая их отражение по всему периметру, на ходу краснея, понимая, зачем была придумана эта конструкция.

– Ты всегда любил смотреть… – вырвалось непроизвольно у нее, а он промолчал, лишь громко выдохнув, впиваясь в нее своими глазами…

– Всегда хотел посмотреть, как ты будешь выглядеть в этом интерьере…

– Ну что, подхожу? Не хуже вон той банкетки вписываюсь в это убранство? Или все – таки подкачала немного?

Ее слова неизбежно наполнены болью… Потому что и он, и она понимают, что какой бы ни была захватывающей красота этого помещения, Влада бы была здесь заключенной, не принадлежавшей себе… И его дальнейшие слова и действия это только подтверждают.

Васель подводит ее к потрясающему инкрустированному столику, открывает одну из полок и перед ней во всей своей сверкающей красоте предстают драгоценности, которые она узнает… Все то, что о дарил ей, все то, чем осыпал, все то, что она оставила в Дамаске вместе со своим разбитым сердцем и им, истекающим кровью на полу аэродрома…

– Проводит рукой по колье – ошейнику, берет его. Он откидывает ее волосы, одевает его, завороженно вглядываясь в их отражение.

– Помнишь, когда я его тебе подарил? – хрипло спрашивает.

– Помню. Когда ты избил мои ноги…

– Нет, когда я овладел тобою полностью… Фантастическая была ночь… Одна из самых ярких… наших… – гладит вдоль шеи, а Влада смотрит на себя в зеркало и вспоминает ту самую, зависимую от Васеля девушку, и почему – то этот образ ее не отталкивает… Он манит, он вызывает щемящую тоску… Она отгоняет эти воспоминания прочь, пытается отстраниться, а он не дает.

Нежно проводит руками по ее плечам, телу, зацепляет лямки платья, послушный щелк моментально спускается вниз, к талии, оголяя грудь.

– Мне нравится, какой она стала, – шепчет ей на ухо, лаская налитые полушария, обрамляя их чашечками из своих ладоней. Материнство пробудило в тебе женственность, но при этом не забрало твоего природного изящества…

Поцелуи на ее шее отвлекают, и в этот момент он зацепляет внезапно оказавшийся в его руках зажим- сначала на одном ее соске, потом на другом. Они не жмут, но чувствуются, девушка тушуется, но Васель снова не дает ей отстраниться.

– Посмотри, какие они красивые, словно комплект с твоим колье – такие же бриллианты… Они делают тебя похожей на морскую царицу… Через минуту ты уже привыкнешь к ним, они не сделают тебе больно, зажимы очень слабые, но обеспечат еще большую чувствительность твоей груди… Поверь мне, малышка, тебе понравится… – снова этот его голос, от которого хочется одновременно упасть в бездну и вознестись к небу.

Влада молчит, подавляя тяжелое дыхание, от которого ее грудь так предательски высоко вздымается, а он не сводит с этого зрелища взгляда, все более темнеющего от страсти и вожделения.

Берет ее за талию и увлекает за собой на террасу. Это даже не терраса, только попав в это пространство, Влада понимает, что оно выполнено в стиле машрабии, только не из дерева, а из белого камня, словно эти узоры- слоновая кость. Такое пространство традиционно является отсылкой к традиционной восточной архитектуре. Создавая такие террасы, закрытые со всех сторон узорчатыми ставнями, но при этом на открытом воздухе, богатые знатные семьи давали возможность женщинам дома смотреть за происходящим на улице, но так, чтобы их не видели снаружи. Эта сказочная машрабия выходила на море, но открывала обозрение и на один из подъездов к дому.



Влада всматривалась через узорчатую раму во влекущую даль моря, он прижимался сзади, продолжая гладить ее тело, то и дело специально зацепляя руками соски с зажимами.

–А эту машрабию я построил специально для того, чтобы ты провожала меня после наших ночей. Я представлял себе, как ты будешь стоять здесь, сокрытая от глаз посторонних, совершенно голая под легким халатом, с припухшими от наших ласк губами и сосками, с едва заметными синяками от моих пальцев на бедрах, с саднящим чувством между ног от того, что я делал с тобой накануне. Я бы поднимал на тебя глаза, садясь в машину, уезжая по делам, и чувствовал, как ты уже скучаешь и изнемогаешь без меня, как это делали женщины в гаремах в ожидании своего господина…

– И это именно то, чего я боялась, Васель… Быть пленницей твоей любви… Вот так стоять в одиночестве и смотреть на то, как ты уезжаешь к своей настоящей жизни, к своей настоящей семье…

– Разве ты до сих пор не поняла, что единственная настоящая семья для меня была бы с тобой… Что это ты была бы королевой этого самого красивого, черт возьми, дома в Сирии. Да в какой Сирии, на всем Средиземономорье… Что ты единственная способна была держать мое сердце так же крепко, как я всегда хотел держать твое…Ты вечно думала о том, что бы чувствовала ты… Но почему никогда не задумывалась о том, что бы чувствовал я, когда покидал тебя, – он поцеловал ее висок, прошелся губами по волосам, – уже садясь в машину, все еще пытаясь сквозь эту резную раму поймать янтарный блеск твоих глаз, я бы уже испытывал тоску и томление. С каждой минутой она бы только усиливалась, делая меня к вечеру одержимым фанатиком, твоим рабом, единственным желанием которого бы было снова почувствовать теплоту твоего тела и дыхания.

Влада повернулась к нему, теперь смотря прямо в глаза.

– Возможно, это бы и было именно так. Пару месяцев… А потом бы твоя одержимость прошла, оставив позади себя только голые холодные мраморные стены, в которых бы была замурована я… Этот дом прекрасен, Васель, но в нем нет ни тебя, ни меня… Мы воры, прокравшиеся в его царство, обреченное на одиночество….

Васель обхватывает ее за талию, поворачивает и припечатывает к противоположной стене так, что теперь она видит одновременно голубизну и моря, и его глаз. Это фантастическое зрелище, завораживающее, волшебное, пугающее своей красотой.

– Ты никогда не давала мне даже малейшего шанса, Влада… Никогда… А ему ты отдала все… Почему? Почему так несправедливо? Почему ты выбрала не меня? Да, я не святой, но и он тоже… Ты даже сейчас чтишь его образ, как икону, после того, как узнала, что он заделал на стороне бастарда… А что ты оставила мне? Только боль? Только воспоминания? Только ревность?

– Я отдала тебе самое дорогое, что у меня было, Васель, сердце… Но ты не знал, как им распорядиться. Для тебя всегда были вещи важнее и дороже… Тебе всегда было меня мало… Ты хотел получить все – власть, деньги, признание в обществе, лучшую Сирию… Ты никогда не был готов оставить все это ради меня… А он бросил все… Ради меня… Хотя я этого никогда даже не просила… Вот тебе и ответ… Ты хотел полного обладания мною, но сам никогда мне не принадлежал. Кому угодно – семье, Сирии, работе, собственному эгоизму, но не мне… Хотел, чтобы я растворилась в тебе, а сам был тверд, как камень, не способный смешиваться ни с каким элементом… Да, ты был камнем, а я водой… Я могла тебя намочить и на какое-то время изменить твой облик, но потом я бы все равно высохла и испарилась… А ты бы так и остался камнем… Ты делал мне больно своей любовью. Ты уничтожал меня, день от дня, сам этого не замечая… Вот тебе ответ на все твои вопросы… Ты и сейчас ее имеешь, мою любовь. Она никуда не делась… Но меня саму я тебе больше не отдам… Я не твоя… Я ничья, Васель… И как бы прекрасна ни была та жизнь, которую ты сейчас рисуешь мне в этом фантастическом доме, это не моя жизнь… Отпусти меня… Отпусти нас…