Но Влада не слушала этого парня, она инстинктивно взяла Васеля за руку, сильно сжала. Он попытался сжать в ответ, но силы его стали покидать…

– Навсегда, Влада. Даже годы, даже километры, даже чертова ненависть не смогут это изменить,  – сказал он ей, пытаясь пристально всматриваться в свое отражение в ее наполненных слезами глазах. Девушка с ужасом наблюдала за тем, как потухает его яркий взор, словно покрывается пылью…

Слезы лились рекой, они обжигали ее и удушали, то ли от обиды, то ли от боли разлуки, то ли от любви…А скорее от безысходности…А еще от отчаяния сожаления… Бесконечного сожаления…

Он снова попытался поймать ее взгляд, зацепиться за него, но слабость поглотила его. Глаза закрылись, он потерял сознание. Девушку трясло, как в конвульсиях, ее руки были в его крови.

В этот момент к телу Васеля подскочил Адель, быстро нащупал пульс. Резко прокричал им на английском.

– Он все еще жив. Давайте, быстрее, убирайтесь отсюда, пока я не вышиб вам обоим мозги.

Потом поднял на Владу злой взгляд.

– Пошла вон из его жизни. Немедленно!

Это потом она вспомнит эти слова. Это потом будет сотни раз прокручивать в голове весь этот ужасный день. Сейчас же она ничего не помнила. Не чувствовала, как блондин насильно оттащил ее от лежащего на полу Васеля, повел за собой, как они сели в вертолет, поднялись над городом, перелетели в соседний Ливан, пересели в регулярный самолет до Москвы. Она словно прибывала все это время в коматозе, а может они успели ей что – то вколоть… На заднем плане сознания помимо того блондина были еще какие – то люди… Но все это попросту не имело никакого значения… Она словно умерла и за всем равнодушно наблюдала со стороны…

ГЛАВА 19

Аэропорт, перелет, встреча в Москве  – она ничего этого не помнила. Действие таблеток или уколов. Было все равно, потому что в минуты, когда она была в сознании, боль ее покидала. А еще  – жуткий холод, пробирающий внутри и снаружи… Ее трясло от озноба. Зубы скрипели, отчаянно пытаясь попасть друг на друга, а слезы текли непроизвольно… Пустота, абсолютная пустота… И снова жуткий холод. Холод внутри, который никак нельзя было согреть снаружи.

Ей казалось, что жизнь кончилась, что она не сможет больше ни есть, ни пить, даже дышать было больно. И действительно, не могла, вопреки озабоченным и беспокойным уговорам своего вынужденного товарища  – блондина, сопровождавшего ее до «места назначения». Она так и не поняла, на кого он работает, ей было все равно. Иногда у нее начинались галлюцинации, и в них, почти всегда, был Он. Они ехали вместе, рука об руку, он смотрел на нее своими красивыми светящимися глазами и улыбался. «Ведь все могло быть иначе. Я могла бы снова ему поверить, снова довериться, снова быть с ним. Мы бы уехали. Жили в прекрасной сказке»… А потом снова наступала темнота, за которой следовало возвращение в реальность, и снова его потухающий взгляд и ее нестерпимая боль от его предательства. Его интерес, ухаживания, их первая ночь, его нежность  – все ложь… Мозг снова включался, со скрипом и скрежетом, но включался  – и все эти ужасные воспоминания возвращались, а с ними  – боль и пустота. Внутри все горело. Хотелось залить алкоголем, но ноги и руки были ватными. Она не могла даже пошевелиться без помощи сопровождающего.

А потом была машина. Дорога из знакомого Шереметьево куда – то в серость осенней Москвы… Она провалилась в пустоту на заднем сиденье, хотя эта пустота была уже создана не колесами, а ею самой. Отрешенность и грусть. Она смотрела сквозь происходящее за окном и ей было абсолютно наплевать, хоть упади сейчас тут атомная бомба. Кислые равнодушные лица людей, спешащих из Химок на работу в Москву, грязные от уродливых луж на асфальте автомобили и бюджетные панельные дома, большие торговые центры, березы, сосны  – впервые зелень не радовала глаз, а лишь говорила о том, что она, наконец, в своем мире, но совсем здесь чужая… Как и там. Странно бывает…Она столько раз, еще даже до знакомства с Васелем, представляла, как тяжело ей будет уезжать из Дамаска, покидать все то, к чему она так привыкла…Как у Джибрана в Пророке: «Слишком много кусочков своей души разбросал я по этим улицам, и слишком много рожденных моей тоской бродят нагими среди этих холмов, и я не могу уйти от них без боли и бремени…» Но этого не было… Казалось, что ее выдернули с другой планеты и забросили сюда. Инопланетянку. Чужую… Ей хотелось крикнуть всему этому  – не хочу! Не могу! НЕЕЕТ!!! А она молчала, обреченная на внутреннюю боль и пустоту. Потому что того, чего она действительно хотела, не существовало. Больше не существовало или не существовало вообще, изначально…

Они ехали долго  – по Третьему кольцу, на другую сторону Москвы, а потом за город. Часа три, не меньше. Но время уже не имело для нее значения, поэтому ей было абсолютно все равно  – пять минут или пять часов. Главное, чтобы никто не трогал, чтобы никто не заговаривал. Словно ее не существует. Иногда наступало что – то, подобное истерии или конвульсиям  – она хотела убежать и вернуться обратно, приехать туда, где они расстались  – и бить по железным воротам местечкового аэродрома, разделившего их историю на «до и после», пока руки не станут куском окровавленного мяса. Жив он или уже мертв. Что с ним? Если бы она хотя бы могла знать, что он дышит… Дышит так же, как она сейчас…Но если нет…Это чувство неизвестности убивало ее, уничтожало и разъедало, словно серная кислота. Это не в него она выстрелила, в себя… И ее пулю никто не будет доставать. Она будет жить с ней… Внутри, казалось, не осталось ничего. Одна телесная оболочка. А там  – зияющая пустота, ржа, скрипящая и стонущая.

Наконец, они въехали за какой – то шлагбаум. Узкая асфальтированная дорога между многолетними соснами. Подъехали к какому – то высокому зданию. Окон мало. Маленькие. Уставший уже к этому времени блондин – сопровождающий, сидевший на переднем сиденье, повернул к ней голову и изможденным голосом спросил.

– Сама выйти можешь?

Влада молча кивнула. Голова почти не кружилась. Она хлопнула дверью автомобиля и машинально поднялась к крыльцу. Из дома вышла приятная невысокая женщина в белом халате, деловито улыбнувшаяся гостям.

– Здравствуйте, Влада Павловна, прошу за мной.

Девушка машинально последовала за дамой и уже в дверях вспомнила о своем спутнике  – обернулась к нему, чтобы хотя бы кивнуть ради приличия, но тот уже торопливо и не глядя на нее садился в машину. Она понимала его. Зачем ему все эти ее проблемы? Его работа выполнена.

Они шли по узкому коридору, освещенному неоновыми панелями. Белый кафельный пол, стены цвета топленого молока… Играла какая – то приятная, расслабляющая музыка, показавшаяся Владе каким – то отзвуком из другого мира, из ее другой жизни. На секунду в голове промелькнула мысль, что, возможно, таких, как она, ликвидируют…Может, все закончится уже сегодня? Хорошо бы…

Тем временем они свернули под деревянную лестницу, прошли еще совсем немного и остановились у покрытой темным лаком двери.

– Вас ждут,  – все с той же равнодушно вежливой улыбкой проговорила дама  – и засеменила обратно.

Влада уставилась на вход и простояла так как минимум с минуту. Почему – то она никак не понимала, стоит ли ей постучаться или просто войти… Наступил какой – то ступор. Открывшаяся дверь не дала ей возможности продолжать зависать.

– Заходите, милая, я Вас уже заждалась,  – сказал приятный женский голос… Так она познакомилась со своим психологом Анной Петровной.

***

–Влада, расскажите мне о своей жизни в Дамаске, – мягким голосом спросила доктор Анна Петровна, психолог с почти двадцатилетним стажем, сидящая за красивым дубовым письменным столом в своем уютном кабинете.

Девушка никак не прореагировала на ее призыв, продолжая все так же безотрывно смотреть на часы – кукушки, висевшие на противоположной стене. Ее поза в кресле – лежаке была расслабленной, но в то же время закрытой.

Не обращая внимания на явное пренебрежение со стороны пациентки, врач продолжила, – Ну как- то мы с Вами должны скоротать еще час нашего сеанса. Понимаете, это моя работа, я просто так не смогу Вас взять и отпустить…



В тот день она все-таки пошла на контакт. Все-таки начала говорить, ей действительно стало легче вот так, дозированной, фильтруя свои воспоминания, фильтруя то, что говорит, выдавать информацию и словно освобождать себя, хотя бы на время… За этими разговорами растянулась не одна неделя. Влада понимала и то, что игра в молчанку не приведет ни к чему, общение с доктором хотя бы давало возможность иметь хоть какой-то обратный контакт… Держать нос по ветру… Понимать, что ее ждет, какой будет ее судьба, их судьба с малышом… И в то же время, она делала все, чтобы у них сложилось впечатление, что ребенок ей не нужен, что он ее тяготит. Почему-то подсознательно она понимала, что пойми эти люди, насколько она уже к нему привязана, еще до его рождения, они неизбежно бы стали использовать ее положение для оказания на нее давления…



Влада стояла у большого окна и вспоминала… Единственное, в чем она была свободна… Никто не мог забрать у нее хотя бы это  – ее воспоминания, которые были теперь всем  – они радовали, утешали, испепеляли, обжигали, мучали… Ее прожитая жизнь… Ее оборванные мечты… Ее заблуждения и надежды…

Когда – то, лежа с Ним в ванной, она молила судьбу если не о хэппи – энде этой истории, то хотя бы о том, чтобы в ней не было конца, чтобы она продолжалась как можно дольше. Судьба послушала ее, но все равно сделала все по – своему, жестоко и бессердечно. Она украла его у нее, оторвала, словно лишила воздуха… И сотворила это ее же собственными руками, не чужими. Чтобы неповадно было винить рок, чтобы некого было проклинать, кроме себя самой. Его обман все еще жег ее изнутри, но самым страшным оказался не он. Самым страшным оказалась агония раскаяния за то, что она выстрелила в него. А с раскаянием пришло и сомнение  – тот потухающий, печальный, но все еще одержимый ею взгляд не мог врать… Он правда ее любил…